Шрифт:
Норвегия. Перевозка железной руды
Замечания военно-морского министра 16 декабря 1939 года
«1. Действенное прекращение перевозки железной руды из Норвегии в Германию было бы равносильно крупной наступательной военной операции. В течение многих предстоящих месяцев у нас не повторится такая прекрасная возможность уменьшить ущерб и разрушения, причиняемые войной, или даже, возможно, ослабить то ужасное кровопролитие, которое начнется, когда столкнутся главные силы армий.
2. Перевозка железной руды из Лулео (в Балтийском море) уже приостановилась из-за льда, и надо не допустить, чтобы его сломал советский ледокол, если он попытается это сделать. Доставку руды из Нарвика нужно прекратить, установив в двух или трех соответствующих пунктах в территориальных водах Норвегии ряд небольших минных полей, которые заставят суда с железной рудой для Германии покинуть территориальные воды и выйти в открытое море, где они будут захвачены, если это будут немецкие суда, или подвергнуты осмотру, если это будут нейтральные суда. Надо также помешать отправке руды из главного незамерзающего порта на Балтике Окселёсунда такими методами, которые не будут ни дипломатическими, ни военными. Против всех этих трех портов надо принять различные меры и как можно скорее.
3. Если мы добьемся того, что к маю германские металлургические и военные предприятия будут испытывать острый недостаток в руде, тогда недопущение открытия вновь порта в Лулео может стать главной задачей нашего флота. Создание около Лулео минного поля, включая магнитные мины, английскими подводными лодками – это один путь, но есть и другие пути. Если бы можно было теперь отрезать Германию от шведской руды вплоть до конца 1940 года, это был бы такой удар по ее военному производству, который равнялся бы первоклассной победе на суше или в воздухе, и при этом без серьезных людских потерь. Это могло бы дать немедленно решающие результаты.
4. Симпатии Норвегии на нашей стороне, и ее будущая независимость от германского владычества связана с победой союзников.
5. Германия, несомненно, применит к ней грубую силу, независимо от нашего образа действий, если только она сочтет, что ее интересы требуют установления насильственного господства над Скандинавским полуостровом. В таком случае война распространится на Норвегию и Швецию, и поскольку мы господствуем на море, то почему бы французским и английским войскам не встретить германских захватчиков на скандинавской земле. Во всяком случае, мы, безусловно, можем занять и удержать любые острова или любые угодные нам пункты на норвежском побережье. Тогда наша блокада Германии на севере станет полной. Мы можем, например, оккупировать Нарвик и Берген, использовать их для нашей торговли и в то же время полностью закрыть их для Германии. Едва ли нужно особо подчеркивать, что установление английского контроля над побережьем Норвегии является стратегической задачей первостепенной важности».
22 декабря мой меморандум обсуждался кабинетом, и я выступил с горячей речью в его защиту. Мне, однако, не удалось добиться решения, которое предоставило бы возможность действий. Согласились на том, что можно заявить Норвегии дипломатический протест по поводу злоупотребления Германией ее территориальными водами, и на том, чтобы начальники штабов разобрались в военных последствиях каких-либо будущих действий на скандинавской территории. Начальникам штабов поручили разработать план десантной операции в Нарвике для оказания помощи Финляндии, а также обсудить военное значение оккупации Южной Норвегии Германией. Но морскому министерству не было дано никаких оперативных приказов.
Глава десятая
Мрачный Новый Год
Война в конце 1939 года все еще находилась в состоянии зловещего транса. Тишину на Западном фронте нарушал лишь случайный пушечный выстрел или разведывательный патруль. Армии изумленно смотрели друг на друга из-за своих укреплений через никем не оспариваемую ничейную землю.
«Есть некоторое сходство, – писал я Паунду в рождество, – между нынешним положением и концом 1914 года. Завершился переход от мира к войне. Внешние моря, по крайней мере на данное время, свободны от вражеских надводных кораблей. Линия фронта во Франции неподвижна. Но, кроме того, мы отразили на море первую атаку немецких подводных лодок, тогда как в ту войну она началась лишь в феврале 1915 года, и научились плавать среди новых магнитных мин. Затем, линия фронта во Франции проходит по государственной границе, тогда как в 1914 году шесть или семь французских провинций и Бельгия находились в руках противника. Таким образом, я считаю нынешнее положение лучшим, чем в 1914 году. Кроме того, мне кажется (но это впечатление может в любой момент измениться), что кайзеровская Германия была более трудным противником, чем нацистская Германия.
Вот самое приятное, что я могу сообщить в рождество в наше тяжелое время».
Пока ни один союзник не поддержал наше дело. Соединенные Штаты были сдержаннее, чем когда бы то ни было. Я упорно продолжал переписываться с президентом, но не встречал большого отклика. Министр финансов жаловался на истощение наших долларовых ресурсов. Мы уже подписали пакт о взаимопомощи с Турцией и рассматривали вопрос, какую помощь мы можем оказать ей из наших ограниченных средств. Напряженность, вызванная финской войной, ухудшила и без того плохие отношения с Советами. Любые действия, предпринятые нами для помощи финнам, могли привести к войне с Россией. Коренной антагонизм между Советским правительством и нацистской Германией не помешал Кремлю активно помогать материалами и услугами усилению мощи Гитлера. Коммунисты во Франции и те, какие были в Англии, осуждали «капиталистическо-империалистическую» войну и делали все возможное, чтобы тормозить работу на военных заводах. Они, несомненно, оказывали пагубное и разлагающее влияние на французскую армию, уже и без того уставшую от бездействия. Мы продолжали искать расположения Италии, оказывая ей любезности и заключая выгодные для нее контракты, но не могли быть спокойны и не видели никакого прогресса на пути к установлению дружбы. Граф Чиано был любезен с нашим послом, Муссолини держался отчужденно.
Итальянский диктатор, однако, сам испытывал опасения. 3 января он написал Гитлеру откровенное письмо, выражавшее его сильнейшее неодобрение соглашения Германии с Россией.
«Никто не знает лучше, чем я, с моим сорокалетним политическим опытом, что политика, в особенности революционная политика, предъявляет свои тактические требования. В 1924 году я признал Советы. В 1934 году я подписал с ними договор о торговле и дружбе. Поэтому я понимал, в особенности учитывая, что предсказание Риббентропа о невмешательстве Великобритании и Франции не оправдалось, что Вы вынуждены избегать второго фронта.
За это Вам пришлось заплатить тем, что Россия, не нанеся ни единого удара, получила в Польше и в Прибалтике большой выигрыш от войны.
Но я, родившийся революционером и не изменивший своей революционности, говорю Вам, что Вы не можете постоянно подчинять принципы Вашей революции тактическим нуждам данного момента... Считаю своим долгом добавить, что любой дальнейший шаг в отношениях с Москвой вызвал бы катастрофические последствия в Италии, где антибольшевистские чувства являются всеобщими, абсолютными, твердыми как гранит и нерушимыми. Разрешите думать, что этого не случится. Только в России, и нигде больше, Вы найдете решение вопроса о вашем жизненном пространстве... В тот день, когда мы уничтожим большевизм, мы выполним свой долг перед нашими обеими революциями. Тогда наступит черед великих демократий, которые не могут справиться с гложущим их раком...»
Весь январь финны держались стойко, и в конце месяца численно увеличившиеся русские армии еще стояли на своих позициях. Красная авиация продолжала бомбить Хельсинки и Вийпури, и финское правительство стало настойчивей взывать о присылке самолетов и военных материалов. По мере того как короче становились арктические ночи, налеты советской авиации усилились не только на финские города, но и на коммуникации финской армии. Пока что Финляндия получила лишь ничтожное количество военных материалов и всего лишь несколько тысяч добровольцев из Скандинавских стран. В Лондоне в январе открылось вербовочное бюро, и в Финляндию отправили несколько десятков английских самолетов; часть из них прямо по воздуху. Но ничего действительно полезного сделано не было.
Проволочки в вопросе о Нарвике продолжались бесконечно.
Хотя английский кабинет был готов оказать нажим на Норвегию и Швецию с целью получить согласие на транспортировку через их территорию материалов, посылаемых в Финляндию, он возражал против менее важного мероприятия – минирования норвежских вод. Первая задача была благородной, вторая – чисто тактической. Кроме того, каждому было ясно, что Норвегия и Швеция откажутся разрешить доставлять Финляндии материалы через их территорию, так что все равно из этого проекта ничего не вышло бы.
После одного заседания военного кабинета с чувством досады и раздражения я писал своему коллеге:
15 января 1940 года
«Мое беспокойство объяснялось главным образом теми ужасными трудностями, которые ставит на пути конкретных действий наш аппарат ведения войны. Я вижу такую огромную стену помех, уже воздвигнутую или воздвигаемую, что сомневаюсь, может ли какой-либо план одолеть ее.
Посмотрите, какие препятствия приходилось преодолевать в течение семи недель, когда мы обсуждали операцию в Нарвике. Во-первых, возражения экономических министерств: снабжения, торговли и т. д. Во-вторых, возражения объединенной плановой комиссии. В-третьих, возражения комитета начальников штабов. В-четвертых, коварный довод «не портите большого плана ради малого», когда в действительности было очень мало шансов на решительное осуществление большого плана. В-пятых, возражения юридического и морального порядка, которые постепенно были преодолены. В-шестых, позиция нейтральных стран, и прежде всего Соединенных Штатов. В-седьмых, сам кабинет с его многочисленными аспектами критики. В-восьмых, когда все было урегулировано, пришлось консультироваться с французами.
Наконец, надо было согласовать вопрос с доминионами, где общественное мнение не изменилось в такой же степени, как в Англии, поскольку доминионы не испытали того, что испытали мы. Все это заставляет меня думать, что при нынешнем положении дел мы будем вынуждены просто ждать страшных атак врага, к которым мы не в состоянии подготовиться одновременно везде без того, чтобы пагубно не распылять наши силы.
Я продвигаю два или три проекта, но все они, я боюсь, рухнут под колоссальным натиском негативных доводов и сил. Извините меня, если Вам покажется, что я высказал свою озабоченность в такой раздраженной манере. Одно абсолютно несомненно: победы никогда не обеспечишь, идя по линии наименьшего сопротивления.
Однако сейчас вся эта нарвикская история пока откладывается вследствие угрозы Бельгии и Голландии. Если она осуществится, положение придется рассматривать в свете совершенно новых событий... Если в Бельгии и Голландии разыграется крупное сражение, это, возможно, окажет решающее влияние на Норвегию и Швецию. Даже если битва закончится только вничью, они смогут почувствовать себя гораздо более свободными, а для нас диверсия может стать даже еще более необходимой».