– Ага, узнал теперь папуля, какой у него благодарный наследничек?! Мало он его из ментуры вытаскивал?

В половине двенадцатого Ярцев скомандовал:

– Все, Казакова, готовимся к партизанской вылазке! У тебя есть спортивная шапочка с прорезями для глаз?

– Нет, – честно призналась я.

– А для ушей?

– Тем более.

– Что ж, придется идти так… Хотя я ведь страшно рискую…

– А я? По-моему, Антон, нам вообще не следует маскироваться. Если нас застукают за этим занятием, я имею в виду расклейку компромата на Кинделию, нам лучше быть в своем естественном виде.

– Нам тогда лучше самим застрелиться.

– Почему?

– Иначе Кинделия прибьет нас собственноручно. А у тебя к тому же до конца твоих дней заберут права.

– Да, права – это серьезно. Куда я без машины?

– Ладно, как говорится, будем надеяться на лучшее, но готовиться к худшему, – сказал Антон и поднялся из-за стола.

Мы ехали по пустынным, освещенным фонарями улицам города. Лишь изредка нам навстречу попадались машины.

– Люблю ночной город! – с чувством сказала я. – Ни тебе заторов, ни светофоров. Едешь себе и едешь. Красота!..

Небольшую площадь возле здания администрации ярко освещали фонари. Интересно, для кого они светят сейчас, в первом часу ночи?

– Давай так, – сказал Антон, – машину ставим чуть поодаль, вон там, чтобы не светить. Сами быстро перебежками приближаемся к Доске, клеим свои картинки и так же перебежками возвращаемся к машине.

– А если нас здесь кто-то увидит, например, патрульная полицейская машина?

– Тогда сделаем вид, что мы – влюбленные, и будем целоваться до одурения.

Я согласилась, что влюбленные – это хорошее прикрытие, и мы вышли из машины. Я держала фотографии Кинделии, Антон – банку с суперклеем и кисточку. Вот и портрет подполковника. Антон открыл банку, макнул в нее кисть и притворно вздохнул:

– Ну, Иосиф Виссарионович, не обессудьте. Сейчас мы покажем городу ваше настоящее лицо…

На другое утро, предварительно созвонившись с Алиной, я отправилась к ней домой. Подруга убиралась. Надо сказать, что уборка в понимании Алины – это перекладывание ненужных вещей с одного места на другое и равномерное распределение грязи по всей квартире.

– Алина, мне нужна твоя помощь, – с порога заявила я, решив сразу взять быка за рога.

– Какая? – Нечаева отставила швабру в сторону, посмотрела на меня своими огромными голубыми глазами и буквально затаила дыхание.

– Расслабься, все не так страшно. – Я шагнула в комнату.

Нечаева пошла следом, волоча за собой швабру.

– Алина, – спросила я, – как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой пойти в институт?

– Исключено, – безапелляционно заявила подруга, плюхаясь в кресло. – Мне эта учеба вот где! Я как институт вспомню, так вздрогну…

– Я же не учиться тебя туда зову.

– А тогда зачем? А, я догадалась: там много молодых ребят, да? Будем искать себе кавалеров?

И как такое ей только в голову могло прийти?! Чтобы я, серьезная двадцативосьмилетняя девушка, пошла в институт искать там зеленых юнцов?!.

– Нет, Алина, – успокоила или, напротив, расстроила я подругу, – мы идем туда не за этим. Мы никого не будем искать, мы будем вести разведывательную и подрывную деятельность.

И я коротко изложила ей суть дела.

– С одной стороны, даже жалко, что кавалеров искать не будем, – вздохнула Нечаева.

– Что я слышу?! – возмутилась я. – А как же твой Славик или как там его?.. Бармен из «Желтой совы». Где он?

– Поль, мы, наверное, расстанемся, – грустно вздохнула подруга.

– Что, контрольные три дня для проверки чувств уже прошли? – «подколола» я подругу.

– Полина, я думала, что если Славик – бармен, то он будет готовить.

– Кого к чему? – уточнила я.

– Никого. Ужин будет готовить. И завтрак заодно.

– А он?

– А он требует, чтобы я готовила ему.

– Ужин и завтрак?

– И еще обеды… Ты можешь себе такое представить? – спросила она.

– С трудом, – честно призналась я, сочувственно глядя на подругу.

– Вот! – обрадовалась Нечаева. – Ты, как женщина женщину, меня понимаешь!

– Ну, еще бы!.. Хотя… Я не сказала бы, что это такой уж большой недостаток у мужчины. Алина, поверь мне: они все требуют, чтобы им готовили и завтраки, и обеды, и ужины.

– Да? Ну, так это я тебе еще не все рассказала. А теперь представь себе такое: почти все свое свободное время он занимается на шведской стенке.

– В каком смысле? – уточнила я.

– В таком! Самом прямом! Он качается на ней. Качает пресс, висит вниз головой… Еще ногами вот так мотает взад-вперед.

– Зачем?