Сайм с друзьями сел за другой столик (его голубые глаза сверкали, как море неподалеку) и с радостным нетерпением заказал бутылку вина. Он и раньше был неестественно оживлен, и настроение его все поднималось по мере того, как опускалось вино в бутылке. Через полчаса он порол немыслимую чепуху. Собственно, он составлял план предстоящей беседы со зловещим маркизом, поспешно записывая карандашом вопросы и ответы. План этот был построен наподобие катехизиса.

– Я подхожу, – с невероятной быстротой сообщал Сайм. – Пока он не снял шляпы, снимаю свою. Я говорю: «Маркиз де Сент-Эсташ, если не ошибаюсь?» Он говорит: «Полагаю, прославленный мистер Сайм?» Я говорю: «О да, самый Сайм!» Он говорит на безупречном французском языке: «Как поживаете?» Я отвечаю на безупречном лондонском…

– Ой, хватит! – воскликнул человек в очках. – Придите в себя и бросьте эту бумажку. Что вы собираетесь делать?

– Такой был хороший разговорник… – жалобно сказал Сайм. – Дайте мне его дочитать. В нем всего сорок три вопроса и ответа. Некоторые ответы маркиза поразительно остроумны. Я справедлив к врагу.

– Какой во всем этом толк? – спросил изнемогающий доктор.

– Я подвожу маркиза к дуэли, – радостно пояснил Сайм. – После тридцать девятого ответа, гласящего…

– А вы не подумали, – весомо и просто спросил профессор, – что маркиз может все сорок три раза ответить иначе? Тогда, мне кажется, ваши реплики будут несколько натянутыми.

Сайм ударил кулаком по столу, лицо его сияло.

– И верно! – согласился он. – Ах, в голову не пришло! Вы удивительно умны, профессор. Непременно прославитесь!

– А вы совсем пьяны, – сказал доктор Булль.

– Что ж, – невозмутимо продолжал Сайм, – придется иначе разбить лед, разрешите мне так выразиться, между мною и человеком, которого я хочу прикончить. Если, как вы проницательно заметили, один из участников беседы не может предсказать ее, придется этому участнику взять всю беседу на себя. Так я и сделаю! – И он внезапно встал, а ветер взметнул его светлые волосы.

Где-то за деревьями на открытой сцене играл оркестр, и певица только что кончила свою арию. Звон меди показался взволнованному Сайму звоном и звяканьем шарманки на Лестер-сквер, под музыку которой он однажды встал, чтобы встретить смерть. Он взглянул на столик, за которым сидел маркиз. Сидели там и двое степенных французов в сюртуках и цилиндрах, а один из них – и с красной ленточкой Почетного легиона. Очевидно, то были люди солидные и почтенные. Рядом с корректными трубами цилиндров маркиз в вольнодумной панаме и светлой весенней паре казался богемным и даже пошловатым, но все же глядел маркизом. Мало того – он глядел монархом; что-то царственное было и в звериной его небрежности, и в пламенном взоре, и в гордой голове, темневшей на светлом пурпуре волн. Однако то был не христианский король, а смуглолицый деспот, то ли греческий, то ли азиатский, из тех, что в прошлые дни, когда рабство казалось естественным, смотрели сверху на Средиземное море, на галеры и на стонущих рабов. Точно таким, думал Сайм, было бронзово-золотое лицо тирана рядом с темной зеленью олив и пылающей синевой.

– Ну, – сердито спросил профессор, глядя на неподвижного Сайма, – намерены вы обратиться к собранию?

Сайм осушил последний стакан искрящегося вина.

– Намерен, – сказал он, указывая на маркиза и его приятелей. – Это собрание мне не нравится. Я сейчас дерну собрание за его большой медно-красный нос.

И он быстро, хотя и не вполне твердо, подошел к маркизу. Увидев его, маркиз удивленно поднял черные ассирийские брови, но вежливо улыбнулся.

– Мистер Сайм, если не ошибаюсь? – сказал он.

Сайм поклонился.

– А вы маркиз де Сент-Эсташ, – произнес он с немалым изяществом. – Разрешите дернуть вас за нос?

Чтобы сделать это, он наклонился, но маркиз отскочил, опрокинул кресло, а люди в цилиндрах схватили Сайма за плечи.

– Он меня оскорбил! – крикнул Сайм, красноречиво взмахнув рукой.

– Оскорбил вас? – удивился господин с красной ленточкой. – Когда же?

– Да вот сейчас, – бестрепетно ответил Сайм. – Он оскорбил мою матушку.

– Вашу матушку? – недоверчиво переспросил француз.

– Ну, тетушку, – уступил Сайм.

– Каким образом мог маркиз ее оскорбить? – спросил второй француз с понятным удивлением. – Он все время сидел здесь.

– Но что он говорил? – туманно изрек Сайм.

– Я ничего не говорил, – сказал маркиз. – Разве что насчет оркестра. Я люблю, когда хорошо играют Вагнера.

– Это намек, – твердо сказал Сайм. – Моя тетя плохо играла Вагнера. Нас вечно этим попрекают.

– Все это очень странно, – заметил господин с ленточкой, в недоумении глядя на маркиза.

– Уверяю вас, – настаивал Сайм, – ваш разговор кишел намеками на слабости моей тетушки.

– Вздор! – воскликнул маркиз. – Я за полчаса только и сказал, что эта брюнетка хорошо поет.

– То-то и оно! – гневно отозвался Сайм. – Моя тетушка была рыжей.

– Мне кажется, – сказал француз без ордена, – вы просто хотите оскорбить маркиза.

– Честное слово, – обрадовался Сайм, круто повернувшись к нему, – вы неглупый человек!

Маркиз вскочил. Глаза его горели, как у тигра.