Тем не менее спустя несколько минут ей удалось кое-как привести себя в порядок. Экипаж упорно несся вперед, и, когда очередной порыв ветра снова испортил ее прическу — а она всякий раз поправляла волосы, поглядывая на свое отражение в зеркальце, — Джасинта в раздражении бросила зеркало в сумочку и без сил откинулась на спинку сиденья.

Она почувствовала, что заметно похолодало, и натянула на колени плед. Потом, оглядевшись, обнаружила, что, пока приводила себя в порядок, небо изменилось: его голубизна исчезла, оно затянулось серыми, мрачными тучами. Неприветливые темные облака медленно катились по небу, ветер дул все сильнее. Деревья стали сгибаться под его порывами, словно в предчувствии какой-то неотвратимой опасности.

Джасинта поежилась и подняла руку, чтобы застегнуть воротничок. Вдалеке небо прорезала короткая молния. Джасинта удивленно посмотрела вверх и услышала резкий грохот, словно какой-то гигант изо всех сил стукнул кулаком по вершине горы. Она поплотнее закутала ноги пледом, вновь поежилась от холода и обхватила себя руками, стараясь согреться. Будет буря.

Будет буря!

Она широко раскрыла глаза, выпрямилась и стала лихорадочно оглядываться; смотрела то вперед, то назад, то налево, то направо, не понимая при этом, что же ей хотелось увидеть. Кучер тем временем беспощадно гнал лошадей, которые бежали все быстрее и быстрее.

— Остановись! — пронзительно крикнула Джасинта.

Он не обращал на нее никакого внимания. Она закричала вновь, кричала все громче и громче, и вдруг, когда в очередной раз раскрыла рот, прогремел ужасающий гром. Она опять закричала, но кучер даже не обернулся.

— Сейчас будет дождь! — крикнула Джасинта. — Я промокну насквозь! — Он же продолжал неистово настегивать лошадей, и экипаж мчался по полям и лугам, сквозь цветущее разнотравье, проносясь через небольшие рощи; колеса подминали под себя полевые цветы. Экипаж на огромной скорости пролетал сквозь ядовитые серные испарения и кипящие лужи, наполненные какой-то странной синей водой.

Наконец она поняла, что все ее попытки заставить кучера остановиться тщетны, и перестала кричать, замерев в экипаже в ожидании того, что будет дальше. На небе что-то ярко замерцало, оно то мгновенно темнело, то вновь озарялось неимоверно яркими вспышками. Где-то вдали, не переставая, грохотал гром. Джасинта сидела, судорожно сцепив руки, вздрагивая от каждого разряда молнии, словно эта молния поражала именно ее.

«Все это кончится, кончится, — неустанно повторяла она мысленно. — Бури не будет. Это всего лишь угроза.

Я просто не вынесу, если эта ужасная буря не прекратится!

Это ужасно! Да нет же, нет, это не буря, это он ужасен! Он ужасен!»

И, словно во власти какой-то галлюцинации, Джасинта отчетливо увидела их: веселое, радостное и смеющееся лицо Шерри, повернутое к нему; его могучие мускулистые руки, крепко обнимающие женщину. Сильные пальцы ласкали ее живот, грудь, его страстные губы соприкасались с ее губами. Казалось, Джасинте передалось то возбуждение, которое испытывала сейчас ее мать в его алчных объятиях, то неукротимое желание, которое с каким-то безумием влекло их друг к другу. Эти ощущения становились все отчетливее и отчетливее, словно не Шерри, а она сама находилась с ним. И когда снова прогремел ужасающий гром, напоминающий чей-то гневный голос, Джасинта закрыла глаза, крепко закрыла ладонями уши, съежилась на сиденье, беспомощно и жалобно стеная.

Спустя некоторое время что-то влажное с силой ударило ее по щеке, потом — еще раз… И тут начался ливень.

— О нет! — закричала она, но голос ее тут же затих. Это был какой-то беспомощный жалкий протест, который, конечно же, ничего не мог изменить.

А экипаж несся все быстрее и быстрее; кучер нахлестывал лошадей с какой-то безумной, отчаянной энергией. Ливень усиливался. Джасинте казалось, что она неожиданно угодила под струи могучего водопада. Теперь молнии непрерывно освещали потемневшее небо, каждый их разряд сопровождался страшными ударами грома, и поневоле пришла мысль, что мир вот-вот взорвется на ее глазах. Джасинта снова закричала, а затем всего лишь стонала и жалобно всхлипывала. Как дикое животное в поисках убежища, она скорчилась на полу экипажа, потом в полнейшей тьме нащупала плед и накрылась им с головой.

«Не может быть, чтобы моя мать бросила меня и ускакала с ним, а теперь демонстрировала всему миру, что они занимаются любовью.

Это не может быть правдой. И в то же время совершенно очевидно, что это — правда!»

В эти мгновения Джасинта чувствовала неистовый страх и прилив какой-то животной ненависти. Да, сейчас она ненавидела сильнее, чем когда-либо. Она была переполнена ненавистью! Слезы катились из ее глаз, как дождь с небес. Скорчившись в отчаянии на полу экипажа, в полной темноте, трясясь вместе с подпрыгивающим на ухабах экипажем, она горько-горько, до изнеможения рыдала.

А потом, когда буря достигла своего пика и, казалось, стала крушить все вокруг, экипаж неожиданно резко остановился.

Джасинта не сразу осознала, что неистовая тряска наконец прекратилась, и когда, осторожно приподняв край пледа, озадаченно посмотрела вверх, то обнаружила, что находится прямо напротив дома. И с ужасом увидела множество людей, их были сотни, тысячи, несчетное множество, и все они, смеясь и беззаботно беседуя друг с другом, стояли, укрывшись под огромным навесом главного входа, и наблюдали за бурей, то и дело показывая пальцами на небо и возбужденно хохоча при каждом ударе грома. Похоже, буря действовала на них притягательно.