Когда я выходил из аэропорта, начало смеркаться. Я взял такси и доехал до Сивик центра. Надо же осмотреть центр города, как я это сказал Бобби. Здесь я обошел вокруг здания театра, зашел в театральный магазин. Никогда я не был в таких магазинах. За стеклянной витриной пуанты, веера, один веер страусовый. За другой витриной пистолеты, кинжалы старых эпох, один пистолет времен революции. Мне захотелось его купить, хотя я и знал, что он игрушечный. На высоких стендах висели костюмы различных эпох. Красный камзол британского солдата дореволюционных времен, старинное дамское платье с искусственными камнями. Маски. Театральная романтика. Мне захотелось купить устрашающую индейскую маску. Но я купил обычную черную маску домино и черные перчатки, предварительно померив. Выйдя на Харбор, я взял такси и поехал на Сансэт. Я никогда здесь не был, хотя и знал, что это любимейшее место обывателей Лос-Анджелеса. Мои боссы тоже сюда не заезжали. По бульвару прогуливались толпы людей. Наступало время ночных развлечений. Я купил газету и зашел в ресторан, который показался мне малолюдным. Я был голоден, заказал обед и развернул газету. Спешить было некуда, и я растянул обед на целый час, просматривая газету. На первых столбцах запоздало сообщали о последствиях высадки в Бэй оф Пигс. И было заявление Джона Кеннеди о том, что эта операция провалилась потому, что он, Джек, доверился авторитетным экспертам, а вот если бы он действовал по своему усмотрению, все было бы иначе. Была статья о выступлении русского премьера Хрущева с его портретом. Я узнал его. На нецветном снимке он был без шляпы и лысым. Когда я видел его в Вашингтоне, он как еврей был всегда в шляпе несмотря на теплую погоду. Есть что-то общее у русских и евреев. Было сразу несколько статей о Голливуде и конечно, об увольнении Мэрилин Монро со студии и расторжении контракта. Тут же сообщалось о ее перспективах. Ее приглашали сниматься в Италию и во Францию. Тут же были интервью с ее режиссерами, которые жаловались на ее безалаберный характер. О личной ее жизни не было ни слова. Работа Бобби.

После полуночи я не спеша прошел по Сансет в обратном направлении и свернул на Сан Диего. Следуя к Санта Монике, я дошел до Брэнтвуда. На Хэлена драйв яркое освещение. Хотелось взять пистолет и стрелять по уличным фонарям. Я метко стреляю. Пистолета не было. Далеко не всех гардов вооружали пистолетами, да и то только в крайних случаях. Это только еще через год чудак Освальд основал моду на ликвидацию ненужных людей с помощью огнестрельного оружия. Вот тут и начали во всем мире пользоваться снайперами. Август 1962 года. Такой моды еще нет. И люди пользуются старомодными нелепыми приемами. Но даже если бы такая мода уже и была, в моем случае необходимо действовать по старинке. Пройдя два квартала по ночному Брентвуду и не встретив прохожих, я повернул назад. Дойдя до знакомого дома мексиканского стиля, я приоткрыл створку ворот и вошел в неосвещенный двор. В доме светилось только одно окно. Чертеж планировки я запомнил. Это было окно спальни Мэрилин. Окно миссис Мурэй, медсестры доктора Гринсона, исполняющей обязанности домработницы, было темным. Она спала. Был второй час ночи. Я не хотел подходить близко к окну Мэрилин. В темноте я мог наступить на сухую хрустящую ветку. Я надел черные перчатки и, ориентируясь по памяти в темноте, отнес от террасы легкое садовое кресло, поставил его подальше от окна, встал на него. Теперь мне была видна спальня Мэрилин. Мешала занавеска, но я видел, что Мэрилин в нижнем белье полулежит на кровати. По ее позе можно было понять, что она говорит по телефону. С кем она могла говорить ночью? Вероятно, с какой-нибудь подругой блядью. Бабы любят между собой долго говорить. Я отошел в сад, и в тени кустов закурил. В доме Мэрилин Монро не курили, и докурив сигарету, я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы провентилировать себя от запаха дыма. Когда я снова встал на кресло, то увидел, что Мэрилин уже не говорит по телефону, а что-то листает. По моей инструкции я знал, что перед сном Мэрилин иногда читает предлагаемые ей сценарии в ожидании, когда начнут действовать снотворные таблетки. Без таблеток она не могла спать, так же как Джек без таблеток не мог ебаться. Время настало. Я отнес садовое кресло обратно к террасе, направился к воротам. В это время по улице проходили трое прохожих. Два мужика и какая-то блядь. Я притаился в тени. Когда прохожие скрылись, я вышел на улицу, подошел к парадному входу. Он был не освещен, но я давно знал, что над входом была высечена под старину надпись: «Cursum Perficio». Вот под каким лозунгом жила здесь женщина, две недели назад сделавшая от меня аборт. Ключ у меня был. Мелькнула мысль: а что если ключ не подойдет? Но замок открылся беззвучно. Я вошел в темную переднюю, беззвучно закрыл за собой дверь. Неожиданно вдруг проснулась театральная романтика, и я надел черную маску домино, хотя по инструкции этого не требовалось. Ботинки мои были на микропорных подошвах, так что шагов не было слышно. В доме была абсолютная темнота, но я знал по плану расположение помещений. Из-под дверей спальни Мэрилин просачивался свет. Двигаясь бесшумно, я вошел в спальню, освещенную прикроватным торшером. Мэрилин полулежала на кровати, держа в руке телефонную трубку. Другой рукой она собиралась набрать номер. Увидев меня в маске, она спросила:

– Кто это? – Я защелкнул замок на двери, и подходя к Мэрилин, неожиданно для себя тихо сказал:

– Ты зачем убила моего ребенка? – Конечно, она сразу узнала всеми узнаваемый голос и смотрела на меня расширенными глазами. В этот момент она походила на ту Мэрилин, которую снимали фотографы и кинооператоры, ловя ее распахнутый наивный взгляд. Я резко вырвал из-под нее подушку и с силой приложил к ее лицу. Ее тело дернулось, выгнулось, но я навалился на нее всей своей тяжестью, продолжая прижимать подушкой ее лицо. Вспомнилась та юбилейная ночь, когда я ебал ее вместо Джека. Высвободив одну руку, она ударила телефонной трубкой меня по голове довольно больно. Я тотчас подмял под себя ее руку с телефонной трубкой. Несколько секунд ее тело отчаянно дергалось подо мной, а потом в какой-то миг сразу обмякло и безжизненно застыло. Выждав некоторое время, я поднялся на ноги, отнял с ее лица подушку. Лицо ее приобрело синеватый оттенок, глаза закрыты. Она была мертва. Я уже знал, что признаки смерти от удушья почти совпадают с признаками смерти от сверхдозы снотворного. Значит, все в порядке. Я уложил ее голову на подушку, слегка распрямил руку с телефонной трубкой. Выйти на улицу? А если в это время будет проходить мимо какой-нибудь дурак с какой-нибудь блядью? Я потушил свет и попробовал открыть окно, выходящее в сад. Оно не открывалось. Я снова включил свет. Раму окна заело. Вероятно, окно давно не открывали. На кровати лежал большой плюшевый тигренок, а может, леопард. Некоторые женщины любят такие игрушки. Орудуя плюшевым тигренком как тараном, я выдавил оконное стекло, вылез во двор. Отбросив в сторону тигренка, а может леопарда, я подошел к воротам, держась в тени. На улице никого не было.

На Уэстерн авеню я взял такси и доехал до Уотса. Была глубокая ночь. Улицы были пусты. При свете ночной подсветки я осмотрел знаменитые три башни, которых раньше не видел. Держась правой стороны Империал хайвэя, я пешком направился к аэропорту. Вылетел я первым утренним рейсом. Всю ночь я ходил пешком и теперь отдыхал в удобном кресле самолета. В полудреме я перебирал в памяти прошедший день. Последние слова, которые услышала Мэрилин, были: – Ты зачем убила моего ребенка? – Когда говоришь нелепицу, неожиданно пришедшую в голову, иногда получается забавно, как юмор. Хотя я сказал правду, потому что аборт она сделала от меня, все равно получилось забавно: – Ты зачем убила моего ребенка? – За окном самолета был рассвет, а у меня начиналась ночь: я засыпал. Сегодня воскресенье, и вся Америка может подольше поспать. Бобби, наверное, спит. Джек тоже. Свой долг я честно выполнил. Спите спокойно, Соединенные Штаты.

В заказанном для меня номере гостиницы Сан Францис я побрился, принял душ, надел новое белье, которое купил в аэропорту. Девятый час утра. Мне позвонил Джерри из своего номера и, убедившись, что я на месте, зашел ко мне. Он объявил, что с утра семейство Бобби собирается в Акуатик парк, любимое место детей в Сан Франциско. Из своих девятерых детей Бобби и его жена Этель захватили сюда только четверых. Сейчас они все завтракают в своем многокомнатном номере. Бобби распорядился, что кроме горничной в Акуатик сопровождать их должен я. Почему я? Официальным гардом Бобби был Джерри. Дети его хорошо знали. Но Бобби так распорядился. Я спустился в вестибюль. Со мной была спортивная сумка. В сумке полотенце и плавки. Ко мне подошел шофер лимузина, которого я раньше видел, но не знал его имени, и сказал, что машина подана. Вскоре от лифта подошла жена Бобби Этель. С ней был их сын Дэвид. Ее всегда сопровождал кто-нибудь из их многочисленных детей. Этель подошла ко мне и сказала, что перед прогулкой в Акуатик они всей семьей идут в церковь на утреннюю воскресную молитву. Оказывается, в семье Бобби была такая традиция. В церковь гарды их не сопровождают. В семье Джека не было таких строгих религиозных порядков. – Дэвид спросил:

– Мама, а после Акуатики мы поедем на яхте по заливу?

Вскоре в вестибюль спустился Бобби еще с тремя своими детьми и подтвердил, что они идут в церковь, после чего я должен сопровождать их в Акуатик парк. Все это он проговорил официальным тоном, исключающем какие-либо вопросы с моей стороны. Когда я в своем номере включил радио, сообщали прогноз погоды. Вошел Джерри, спросил:

– Ты слышал радио? – Я сказал:

– Да. Обещали к вечеру дождь. Наверное, поездку в Акуатик они отменят. – Джерри воскликнул:

– Так ты не слышал сообщения?

– Какого?

– Сообщили о смерти Мэрилин Монро.

– Вот это да! – сказал я с удивленной интонацией. – Джерри, ты не перепутал? Отчего она умерла?

– Сверхдоза снотворного. – В этот момент по радио повторили сообщение. Мы с Джерри спустились в вестибюль, стали обсуждать, сразу ли сообщить об этом Кеннеди, или подождать, когда они поднимутся в свои номера. Мы решили их дождаться в вестибюле. Когда они вошли, я подошел к ним, спросил:

– Вы уже знаете печальную новость? Передали по радио. – Этель сказала:

– Да, мы об этом узнали при выходе из церкви, – и перекрестилась. Бобби, следующий за ней с детьми, тоже перекрестился. Их четверо детей повторили жест. Поездка в Акуатик парк к сожалению детей отменялась.

Бобби распорядился, чтобы в Лос Анжелес его сопровождал не Джерри, а я. Опять я. Когда мы прилетели на вертолете в Лос Анжелес, здесь уже шла активная работа людей Хувера, в подчинении которых были многочисленные полицейские, главной заботой которых было отгонять любопытных обывателей и пронырливых репортеров с фотокамерами и микрофонами. Вскоре из Вашингтона прилетел Джек, и я поступил в его распоряжение. Было много поездок, коротких но очень деловых, – главное полицейское управление, главный офис Фокса, мэрия, дом самой Мэрилин, Лос Анжелесское отделение ФБР, больница Санта-Моника. Джек отказался войти в прозекторскую. Вошли туда Пит и я. В отдельной секции лежал под белой простыней труп кинозвезды, уже подвергнувшийся резекции патологоанатомами. Когда санитар отвел с ее лица простыню, Пит побледнел. Она была уже не та, которую я видел мертвой в эту ночь, хотя сходство оставалось. В памяти всплыла последняя фраза: – Ты зачем убила моего ребенка? – Ночевали мы не в Беверли Хилтон отеле, а в притихшем доме Пита. Репортерские машины всюду следовали за нами, но полиция нас ограждала, и никаких сведений репортеры не получили, кроме тех, которые им предоставляли агенты Хувера. Я был спокоен, потому что был защищен главными силами, управляющими страной в том числе мафией Джианканы. Безусловно, эти же силы планировали мне пиздец. Только хуй у них это получится. Когда мы вернулись в Вашингтон, репортерская шумиха продолжалась и здесь. Несколько раз меня подлавливали репортеры, но я знал, как от них отмахнуться. Через две недели я попросил у Джека короткий отпуск съездить к тетке в Филадельфию. Я сказал, что поеду на поезде. На машине было ехать опасно. Теперь многое для меня было опасно. Меня подстерегал пиздец. Мне выдали двойные отпускные и даже заказали льготный билет на поезд до Филадельфии. На вокзале я прокомпостировал в кассе заказанный билет и, зайдя в уборную, порвал его и спустил в унитаз. Со мной был небольшой чемодан, в котором под бельем лежал кожаный мешок с драгоценностями и двести тысяч долларов. Документы на банковский сейф я уже давно переоформил с тем, чтобы потом легко было их оформить на новое имя. Прямо от вокзала я взял такси и поехал в аэропорт. Я уже знал расписание и билет до Буэнос-Айреса взял перед самым вылетом самолета.