Жить в гостинице было хорошо, однако дорого. Ион снова, как три года назад, снял квартиру в Кунцеве.

Из Архангельска малой скоростью доставили контейнер с мебелью: Тимуркин столик, Тимуркина кровать, два старых зеленых кресла. Все остальное - ящики: ящики для сооружения письменного стола, ящики, заменяющие кухонный стол, ящики, заменяющие буфет.

Жизнь в Кунцеве наладилась довольно быстро. По саду и дому бегал Тимур, которого он усаживал иногда на забор и говорил: «Птички летят!» Тимур взмахивал руками, терял равновесие и падал, а он его ловил, случалось, у самой земли.

Лиля работала на радио. Каждый день ездила в город. Изредка, скучая по недавнему мужскому братству, их навещал Миша Ландсман.

Самодельный стол его вытащили на веранду. Утром, когда все уходили на работу, на участке и в доме делалось тихо. И только слышалось топ-топ-топ Тимура.

Впервые за несколько лет ему не нужно было бежать в редакцию. Он мог сидеть и писать не статьи, не фельетоны - книги.

Взволнованный успехом, в особенности письмами, которые заканчивались одним и тем же вопросом: «Будет ли продолжение?» - принялся за вторую часть «Школы» - Борис Гориков приезжает из воронежского госпиталя. Дом. Встреча с ребятами - комсомольцами. А в целом замысел был таков: в первой книге он показывал, что такое фронт, что такое война и как опыт минувшего может пригодиться в будущем.

А во второй думал рассказать о комсомоле военных лет: комсомоле Арзамаса, комсомоле Украины, Тамбовины, Сибири… Борис продолжает метаться по стране, но в книге он уже немного сбоку. А главное - что Борис видит и узнает о своих сверстниках.

Поначалу работа шла хорошо. Затем чуть замедлилась… и вовсе остановилась. Первые главы явно удались. За минувший год он особенно многому научился. И, перечитывая рукопись, видел: сделано добротно, крепко… Тем не менее даже в первых главах чего-то недоставало. Позднее понял чего: он не знал комсомола, не знал комсомольцев. В армии комсомольская жизнь была иной, нежели, допустим, в Арзамасе. В армии она сливалась с боями, с войной.

И вдруг ясно-ясно: «Писать нечего… Все… Выхлестнулся…»

«Молодая гвардия» и Госиздат продолжали пересылать письма: «Ув. тов. Гайдар, ответьте, пожалуйста, почитателям Вашего таланта…» А в это время «почитаемый талант», желтый от бессонницы, неутолимой душевной боли и сознания своей никчемности, метался, как в клетке, по дому и маленькому саду.

Да, неудачи бывали, но чтобы сел и не написал - только однажды, когда не получился «Взрыв», когда не смог вернуться в Ленинград, и в том, что срыв наступал за взлетом, была пугающая цикличность.

Снова искал опору под ногами, пряча растерянность за шутливыми строками вроде беззаботных писем.

«Боренька, - писал Назаровскому.
– За эти два года - что мы не виделись - постарел я также ровно на два года, и сейчас мне уже не больше и не меньше, как 26 годов и сколько-то там месяцев. Много за это время я ездил по Северу, а теперь вот уже полгода, как живу в Москве. Не работаю пока в газете нигде, но скоро буду работать - потому что долго без газеты скучно».

Скука здесь была другого рода… Правду ж писать не хотел: никто не любит неудачников. Кроме того, нужны были деньги. Поначалу из полученного за оба издания «Обыкновенной биографии», а также за «Графские развалины» что-то еще оставалось. И он твердо решил экономить, с точностью до копейки высчитывая расходы в пределах рубля, но затруднялся сказать, куда в короткий срок ушло несколько тысяч.

«На хлебушек» оставалась только Лилина зарплата, которая при его методе экономии не гарантировала материального благополучия.

Стал писать для «радиопионерской газеты», в которой работала Лиля. И для «Рабочей газеты». Ездил на Магнитку - первую грандиозную стройку, где довелось побывать. Его восхищал размах строительства. Он гордился самоотверженностью людей, которые в пургу и мороз работали в открытом поле, когда и в гостинице-то сидеть было холодно. Злила неразбериха, из-за которой срывались планы, а главное - срывался тот прекрасный ритм, в котором трудились люди. И он по обыкновению вмешивался.

Но поездки и статьи для газет были «отхожим промыслом». А новый и неожиданный поворот всей дальнейшей его работе подсказал драматический случай.

В нескольких километрах от Кунцева находился полигон. И однажды, перепутав дни стрельб, которые проводились трижды в неделю, ватага малышей отправилась на полигон за грибами, решив заодно посмотреть домики-мишени.

Разрывы снарядов застали ребят возле самых домишек. Перепутанные дети забрались в полуразрушенный блиндаж, который, к счастью, оказался поблизости. В блиндаже было темно. Земля от взрывов ходила под ногами. С потолка и стен осыпался песок.

Тогда, чтобы не было так страшно, ребята принялись рассказывать истории про смелых людей. А под конец даже запели «По долинам и по взгорьям».

Случай на полигоне взбудоражил весь поселок. Одних потрясло, что ребята свободно могли погибнуть. Других - самообладание детей. Когда ребята, бывало, не трусили в гражданскую, их к этому готовила обстановка. Они видели, что в похожих случаях делали старшие. А тут малыши, которые и родились-то после войны, попав под артиллерийский обстрел, вели себя по-солдатски находчиво и мудро.