— Да, — пробормотал он. — Да благословит вас Бог, мадемуазель.

Я улыбнулась. После всего, что я натворила, меньше всего я могла ожидать благословения Божия.

— Все хорошо? — спросил Шпатц, когда, проводив Стрейца до калитки, я вернулась в дом.

Пока Шпатц откупоривал еще одну бутылку шардоне и нюхал букет, я представила себе просторные подвалы под нами, которые он успел посетить, сходив за вином, и мой ответ прозвучал не вполне естественно.

— Да, конечно. Зимой он поживет здесь: нужно провести кое-какой ремонт. А также в бассейне, в саду… Я совершенно забросила дом. А ему нужна работа, вот я и подумала, почему бы и нет?

— Ага, — сказал Шпатц, наливая мне вина.

Я попробовала, но пить не смогла, вино показалось почему-то кислым.

— Это все? — спросил Шпатц. — Он выглядел каким-то… уж очень несчастным.

— Когда идет война, такое с людьми бывает, — резко ответила я и отставила бокал. — У меня болит голова. Пойду немного отдохну перед обедом.

Поднявшись по парадной лестнице, которую Стрейц воссоздал для меня по образцу Обазина, я услышала, как Шпатц окликает меня. Резкость его тона заставила меня остановиться.

— Почему ты мне лжешь? — крикнул он.

Я повернулась. Он стоял внизу и пристально смотрел на меня.

— Лгу? — весело произнесла я, хотя сердце гулко застучало в ушах. — Я же сказала, потрескались плитки в бассейне и…

Шпатц сделал несколько шагов ко мне, и стук его каблуков о каменный пол показался мне громким, как удар грома.

— Когда же ты станешь мне доверять? Если ответишь «никогда», давай покончим со всем этим сразу. С меня довольно, я больше не желаю, чтобы ты меня использовала, для этого мне достаточно моих начальников.

— Использовала? — Я зло рассмеялась. — Так ты, значит, думаешь, что я тебя использую?

— Не знаю. Я сделал для тебя все, что мог, но ты все равно не доверяешь мне, это очевидно. Если бы доверяла, то не стала бы лгать сейчас. — (Я вцепилась пальцами в балюстраду и молчала.) — Ведь он работает на Сопротивление, так ведь? И для этого ему нужен твой дом?

— Спроси его самого, — с трудом произнесла я. — Но это мой дом. И я могу делать с ним все, что захочу.

Шпатц поднялся по лестнице ко мне. Неожиданно я увидела, что он уже далеко не молод: подбородок дряблый и кожа под ним слегка провисла, на носу мозаика тоненьких красных прожилок, что говорило о его пристрастии к выпивке.

— Ты думаешь, я тебе враг? Поэтому не хочешь сказать, о чем он тебя просил?

— Ты не имеешь права учинять мне допрос, — сквозь зубы, резко проговорила я. Он нетерпеливо вздохнул, хотел что-то сказать, но… — Наверное, считаешь меня круглой дурой, если ждешь, что я поверю, будто ты не такой, каким кажешься, — быстро добавила я.

— Ты просто невыносима, — сказал он.

— Не ты первый говоришь мне об этом. — Я повернулась, чтобы уйти, но он схватил меня за руку. Я остановилась, демонстративно остановила взгляд на его пальцах, сжимающих мое запястье. — Я думала, ты сможешь помочь мне освободить Андре.

— Но я стараюсь. И Момм старается. Имей терпение. Ждешь от нас каких-то чудес…

— Чудес? — переспросила я и вырвала руку. — Я уже устала слушать, как это все трудно, как много бумажной работы и взяток для этого нужно. Тошнит уже от ваших отговорок.

Вдруг скрипнула входная дверь.

— Мадемуазель? — послышался голос.

Я повернулась туда, и у меня перехватило дыхание: в дверях стоял Стрейц с моим портсигаром в руке.

— Должно быть, вы потеряли… Тут… на крышке ваша монограмма…

Холод пробежал по моим жилам, от страха сжалось сердце.

— Зайдите и закройте за собой дверь, месье, — спокойно сказал Шпатц. — Думаю, нам надо поговорить. — Он бросил на меня короткий взгляд. — Наедине, если не возражаете…

Мне хотелось крикнуть Стрейцу, чтобы он бежал отсюда со всех ног, подальше, через горы, в Италию или Швейцарию, куда угодно, где можно спрятаться и где его не найдут. Но вместо этого я кивнула и молча наблюдала, как Шпатц ведет бедного архитектора в гостиную. Я должна остаться здесь, мелькнула мысль. Надо подождать, когда они заговорят, тогда можно будет подкрасться поближе и подслушать. Я вдруг пожалела, что у меня нет пистолета, и в первый раз поняла, насколько опасны, насколько сложны и рискованны мои отношения со Шпатцем.

Я была уже готова убить его. Да, вот, оказывается, насколько далеко я зашла.

Я поднялась обратно по лестнице, вошла в свою комнату, закрыла за собой дверь и остановилась, не зная, что делать дальше. Наконец опустилась на позолоченный стул возле окна и уставилась в подступающие сумерки, отполированные светом угасающего солнца. На горизонте, там, где небо смыкалось с морем, светилась коралловая, как мои вечерние платья, полоска, переходящая в розовато-лиловую. Мне казалось, прошло несколько часов, прежде чем Шпатц осторожно постучал в дверь и вошел в комнату.