— Дайте вашу ручку, — сказала я Стрейцу. Он повиновался, я взяла его блокнот и написала несколько слов. Потом передала ему. — Это должно остаться строго между нами. Если вы скажете кому-нибудь хоть одно слово, я немедленно вас уволю и позабочусь о том, чтобы вы нигде больше не нашли работу. Я ясно выразилась?

— Мадемуазель, вы же клиентка. И я обязан хранить полную конфиденциальность, как это делает адвокат или врач.

Я засмеялась, и возникшая было напряженность исчезла.

— Ну, насчет адвоката, мне кажется, явный перебор. Я адвокатам не доверяю.

Стрейц откланялся, и Бендор подошел ко мне:

— Все прошло, как ты хотела?

— Да. — Под медленное покачивание яхты я закрыла глаза, наслаждаясь солнечными лучами, ласкающими кожу. — Думаю, получится очень даже миленький домик.

Я не стала говорить, что послала Стрейца в тайное путешествие к своему давно покинутому прошлому, в горы, где прошло мое детство, в Обазинский монастырь, где и находилась та особенная каменная лестница с ее таинственной символикой, которую я запомнила на всю жизнь, — лестница, которая была для меня как бы мостиком между прежней жизнью и нынешней. Я хотела, чтобы и в моем новом доме была эта лестница, воссозданная до мельчайших подробностей. Тем самым я хотела отдать дань трудолюбивым, прилежным монахиням, которые, сами того не зная, подготовили меня к будущему.

— Я слышала одну легенду, будто в часовне неподалеку отсюда отдыхала Мария Магдалина, когда бежала из Святой земли после распятия Христа, — наконец сказала я. — Часовня так и называется — Ла Пауза. Что скажешь, если мы так же назовем и наш дом?

Бендор лениво усмехнулся:

— Передышка, значит. Да, пожалуй, Коко, мне эта идея очень даже нравится.

— Мне тоже, — вздохнула я.

Из Парижа и обратно я ездила на «Голубом экспрессе», выкраивая время в работе над коллекцией, чтобы контролировать ход строительства. Стрейц побывал в монастыре и, вернувшись, сообщил, что аббатиса, сейчас уже престарелая и дряхлая, все еще помнит меня, и это известие тронуло мое сердце. Стрейц сделал подробнейшие эскизы и чертежи лестницы, основываясь на снятых им фотографиях, и я их одобрила.

— Я хочу, чтобы ступени выглядели старыми, — сказала я. — Все, кроме обстановки, должно иметь такой вид, будто здесь жили очень давно. Дом не должен казаться пристанищем какого-нибудь нувориша. Он должен быть таким, словно всегда здесь стоял, сливаясь с окружающим пейзажем. Никакого центрального отопления, я терпеть его не могу. В каждой комнате по камину. И что касается садов: я хочу как можно больше оливковых деревьев, лаванды, роз и ирисов. Никакой подстриженной травы, ничего яркого, броского и безвкусного, все должно быть как можно более естественным.

Через год, в 1929-м, все работы на вилле были закончены; это обошлось мне в целое состояние. Но когда все было готово, «Ла Пауза» предстала передо мной во всей красе. Именно так я себе и представляла: тихое, безмятежное имение размерами поменьше, чем у большинства соседей, а потому казавшееся более интимным. Оно было декорировано в мои излюбленные, нейтральные кремовый, коралловый и бежевый тона, с большой, отделанной плиткой ванной комнатой, разделяющей наши с Бендором спальни, и семь просторных комнат для гостей. Центральная каменная лестница, с ее подвергнутыми искусственному старению ступенями, была украшением входа — аскетически строгая и поразительно красивая. Позднее она стала предметом всякого рода спекуляций.

Мне казалось тогда, что здесь я смогу устроиться вместе с Бендором надолго.

Но судьба распорядилась иначе.

Эту новость мне принесла, как всегда, конечно, Мися.

Мы были в «Ла Паузе», я привезла ее с собой, чтобы вместе провести лето 1929 года, подальше от Парижа, где все ей мучительно напоминало о крахе ее брака с Сертом. Его роман с русской княгиней был лишь очередным в длинном ряду его измен, и Мися молча терпела Серта, а временами даже поощряла, но все оказалось серьезнее, чем можно было ожидать, что она и сообщила мне сквозь слезы за ланчем в «Рице». Серт просил у нее развода. Ее болезненные припадки, как, впрочем, и мертвенная бледность лица, вызванная действием опиума, так беспокоили меня, что я быстренько упаковала ее вещи и приказала немедленно отправляться в «Ла Паузу», заверив, что приеду, как только смогу, а пока пошлю распоряжение слугам как следует принять ее.

Позвонил Бендор и сообщил, что его приезд откладывается из-за какой-то деловой встречи, но я почти не обратила на это внимания, просто сказала, что буду в «Ла Паузе». Как и всегда, свежий воздух, напоенный ароматом сосен, и тишина буквально возродили меня к жизни. Я по привычке спала до полудня, а потом шла окунуться в бассейн.

Мися заговорила со мной, когда я после купания вытиралась полотенцем. Не успела я надеть платье, как она шлепнула на стеклянный столик газету, так что подпрыгнул и едва не перевернулся поднос.

— Он встречается с кем-то еще.

— Да? — Я мельком взглянула на газету. — Так это же хорошо, разве нет? Теперь наверняка не захочет разводиться, надо же как-то лавировать между любовницами, как он это делает в живописи.

Она бросила на меня сердитый взгляд:

— Я не про Жожо. Я про твоего герцога. Его видели с очень приличной, достойной леди, у которой целых три имени. Ты, кажется, так их называешь?

Минуту я не могла сдвинуться с места, даже пошевелиться. Она стояла передо мной в бесформенном платье, на голове потрепанная соломенная шляпка, хищное лицо раскраснелось: кажется, она уже вполне оправилась от своей личной трагедии. Я тут же пожалела, что пригласила ее; она должна была присоединиться к нам с Бендором на «Серебристом облаке», когда он приедет, и я уже предвидела грядущую суматоху и хаос. Мися никогда не бывала вполне довольна жизнью, если рядом не было человека ничтожнее или несчастнее ее самой.