Империя Сефевидов на пике своего процветания простиралась приблизительно от Анатолии и Сирии-Месопотамии до Центрального Афганистана и Пакистана — еще один вариант Большого Ирана, существовавший в истории. Шиизм стал фактором консолидации Ирана в современное национальное государство, хотя «иранизация» шиитских меньшинств неперсидского происхождения в XVI в. также сыграла свою роль. [421] Может, Иран и был великой державой с древних времен, но Сефевиды, внедрив шиизм на Иранском нагорье, преобразовали страну, подготовив ее к современной эпохе.

В самом деле, революционный Иран конца XX — начала XXI в. является подходящим выражением этого могущественного и уникального наследия. Конечно, приход к власти аятолл стал мрачным событием в плане насилия, свершенного над такими — я не нахожу это преувеличением — роскошными, утонченными и интеллектуально побудительными традициями иранского прошлого. «Персия — страна поэтов и роз!» — восклицает во вступительном послании к «Похождениям Хаджи-Бабы из Исфагана» [422] его автор Джеймс Мориер, потомственный английский дипломат и знаток Востока. [423] Но, как известно, серьезная наука всегда начинается со сравнения. По сравнению с переворотами и революциями в арабском мире в начале и середине холодной войны режим, правление которого началось с Иранской революции 1978–1979 гг., поражал активностью и современностью. Правда состоит в том, что все, что делалось и делается в Иране (и это напрямую восходит к древним Ахеменидам), делается хорошо. К примеру, создание крайне эффективных империй от Кира до Махмуда Ахмадинежада. Разве может кто-то отрицать недюжинный талант иранцев в руководстве террористическими организациями, действующими в Ливане, секторе Газа и Ираке, что, в конце концов, можно назвать выражением имперской традиции! Или, к примеру, политические идеи и труды шиитского духовенства; или общая эффективность бюрократических структур и служб государственной безопасности в применении радикальных мер против диссидентов. Революционный порядок в Тегеране представляет собой широкую правительственную структуру с рассредоточенными центрами власти. Это не жестокая «бандократия» в руках одного человека, каким являлось правление Саддама Хусейна в соседнем арабском Ираке. Оливье Руа говорит, что «оригинальность» Иранской революции заключается в союзе духовенства с исламистской интеллигенцией:

В действительности именно эта «продвинутость» и модернизм дают «шиитскому мировоззрению», по словам Руа, «способность приспособиться к идее революции». Эта идея, в свою очередь, требует чувства истории и социальной справедливости в сочетании с идеей мученичества. В суннитском арабском мире конца XIX — начала XX в. были свои реформаторы и мыслители, такие как Мухаммад Абдо и Рашид Рида. Но сунниты были слишком долго закрыты от идей западных политических философов, таких как Гегель и Маркс, значительно больше, чем Иран, где моральное превосходство мулл основано на понимании цели истории как раз таки в духе Гегеля и Маркса. В отличие от консерватизма моджахедов Афганистана или удушающих военных режимов арабского мира революционеры Ирана 1980-х гг. рассматривали себя как часть братства, куда входят сандинисты Никарагуа и Африканский национальный конгресс ЮАР. [425] Хотя правящее духовенство в последние годы стало прибегать к более жестоким мерам подавления несогласия, что говорит о том, что режим находится в стадии упадка, — сама абстрактная и догматическая природа внутренних распрей, которые все еще случаются за закрытыми дверями, свидетельствует о возвышенной природе иранской культуры. Иранское государство более сильное и имеет более развитую структуру, чем любое другое государство Большого Ближнего Востока, за исключением Турции и Израиля, а исламская революция не разрушила иранское государство, а, скорее, влилась в него. Режим, гарантирущий всеобщее избирательное право, учредил президентскую систему, хотя, по всей видимости, фальсифицированные выборы 2009 г. говорят о злоупотреблениях со стороны интеллигенции и служб безопасности.

Кроме того, режиму духовенства в Иране так хорошо удается достигать своих целей от Ливана до Афганистана именно из-за того, что он тесно переплелся с иранским государством, которое само по себе развилось под влиянием исторических и географических факторов. Иранское «Зеленое движение», которое сформировалось в процессе массовых демонстраций, последовавших за спорными выборами 2009 г., само очень похоже на режим, который стремится свергнуть — по стандартам региона это движение достаточно интеллигентное (по крайней мере до «Жасминовой революции» в Тунисе два года спустя), и в этом также проявился иранский дух. Это демократическое движение мирового значения, использующее новейшие достижения в коммуникационных технологиях — Twitter, Facebook, SMS-рассылку — для того, чтобы усилить вес организации. Оно успешно и эффективно совмещает национализм и глобальные моральные ценности для продвижения своих идей. Иранским властям пришлось задействовать все способы подавления — включая довольно радикальные, — чтобы загнать «Зеленое движение» в подполье. Если бы этому движению удалось взять власть в стране в свои руки или хотя бы модернизировать философию и внешнюю политику существующего режима, то Иран в силу своей государственной мощи и динамичности Идеи обладал бы достаточными средствами, чтобы увести весь Ближний Восток в сторону от радикальных взглядов и действий. «Зеленое движение» стало политическим самовыражением для новой буржуазии с ценностями, характерными для среднего класса. Это тот слой населения, который постепенно формировался на всей территории Ближнего Востока и до «арабской весны» 2011 г. был скрыт от общественного внимания из-за американской одержимости «Аль-Каидой» и исламским радикализмом. [426]

Говорить о предназначении — довольно опасное занятие, поскольку оно предполагает принятие судьбы и детерминизм, но, учитывая географию, историю и человеческие ресурсы Ирана, кажется вполне обоснованным предположение, что политическая эволюция Ирана, что бы ни случилось, значительным образом скажется на судьбе не только Большого Ближнего Востока, но и Евразии в целом.

Лучшим доказательством того, что Ирану предстоит сыграть подобную роль, служит то, что пока еще только назревает в Средней Азии. Я сейчас объясню. География Ирана, как было отмечено, такова, что он граничит со Средней Азией в той же мере, что и с Месопотамией и Ближним Востоком. Но, если принимать во внимание историю Большого Ирана в регионе в целом, развал Советского Союза едва ли принес большую пользу Ирану. Сам суффикс «-стан», который используется в названии стран Средней Азии и означает «место», персидского происхождения. Проводниками исламизации и цивилизации в Средней Азии были персидский язык и культура, к тому же языком интеллигенции и других элит в этом регионе вплоть до начала XX в. была та или иная разновидность персидского языка. Тем не менее, как утверждают и Руа, и другие исследователи, после 1991 г. контролируемый шиитами Азербайджан, расположенный к северо-западу от Ирана, принял алфавит на латинской основе, а в качестве старшего товарища выбрал себе Турцию. Что касается республик к северо-востоку от Ирана, то Узбекистан с преобладающим суннитским населением больше ориентировался на национализм, чем на ислам, боясь распространения в стране фундаменталистских настроений, и из-за этого относится к Ирану с настороженностью. Таджикистан же, хоть и суннитский, но говорящий на персидском языке, ищет в лице Ирана защиту, но свобода действий Ирана в этом плане связана нежеланием стать врагом для многих тюркоязычных мусульман в других регионах Средней Азии. [427] Более того, ведя кочевой и полукочевой образ жизни, жители Средней Азии редко неотступно следовали канонам ислама, а оседлость и последующая за этим государственность только укрепили тенденцию к отделению государственных дел от религии. Так что жителей среднеазиатских республик, столкнувшихся с необходимостью открывать для себя ислам заново, Иран, где власть в руках духовенства, пугает и настораживает.

Конечно, с точки зрения Тегерана, были и положительные моменты. Иран находится среди наиболее технологически развитых стран Ближнего Востока, как показывает его ядерная программа (что согласуется с культурой и политикой страны). Такой уровень развития технологии позволил разработать проекты гидроэлектростанций, а также строить автомобильные и железные дороги в этих среднеазиатских странах, которые однажды привяжут их всех к Ирану — напрямую или через Афганистан. Более того, теперь юго-восточный Туркменистан с Северо-Восточным Ираном соединяет газопровод. По нему туркменский газ транспортируется в иранскую часть Каспийского региона, позволяя, таким образом, Тегерану использовать собственные мощности по добыче газа в Южном Иране для экспорта через Персидский залив (Иран и Туркменистан с 1990-х гг. также связаны и железнодорожным сообщением). Туркменистан обладает четвертыми по размеру запасами природного газа в мире и экспортирует весь газ в Иран, Китай и Россию. Отсюда возникает возможность создания евразийской энергетической оси, продиктованной географическим положением трех континентальных держав, которые в данный момент все являются противниками западной демократии. [428] Иран и Казахстан построили нефтепровод, соединяющий две страны. Нефть из Казахстана поставляется на север Ирана, хотя такое же количество нефти экспортируется с юга Ирана через Персидский залив. В будущем эти страны также сохранят связь посредством железнодорожного сообщения, которое предоставит Казахстану прямой доступ к Персидскому заливу. Железнодорожная магистраль также может связать с Ираном через Афганистан и горный Таджикистан. Для всех этих богатых на природные ресурсы стран кратчайший путь к международным рынкам лежит через Иран.

Так что представим себе, как Иран перерезает трубопроводы Средней Азии, создавая вместе с внесистемными группировками под их контролем в других странах что-то вроде террористической империи на Большом Ближнем Востоке. Очевидно, что речь идет о наследнике маккиндеровской «Оси Хартленда» в XXI в. Но все равно остается одна проблема.

Учитывая престиж шиитского Ирана в регионах суннитского арабского мира, не говоря уже о шиитском Южном Ливане и Ираке, престиже, обусловленном безоговорочной поддержкой Палестины и связанным с этим антисемитизмом, показательным является то, что эта способность привлекать массы по ту сторону государственной границы не распространяется на Среднюю Азию. Одной из причин этому является тот факт, что бывшие советские республики поддерживают дипломатические отношения с Израилем и не разделяют ненависти к еврейскому государству, все еще повсеместно встречающейся в странах арабского мира, несмотря на начальные стадии «арабской весны». Но есть кое-что более глубокое и масштабное, что настораживает в Иране не только страны Средней Азии, но и страны арабского мира. Это кое-что — это непоколебимость удушающего режима правления духовенства, который поражает своей жестокостью и изобретательностью в подавлении демократической оппозиции и пытках, надругательствах над людьми. Именно он развеял привлекательный ореол языковой общности и космополитизма, который на протяжении всей истории сопровождал Большой Иран в его культурном развитии. Иранские пейзажи под властью этого режима потеряли свой живой цвет и богатство красок — теперь это грубое черно-белое фото.