нового препарата от рака головного мозга, за вознаграждение естественно, и не сказать

уж что за большое. Хорошо уже то, что я не плачу за лечение, а платят мне, да и еще

дают новейшие препараты.

Мы подписали договор о согласии на лечение, обследование, о неразглашении, о

размере вознаграждения, о неустойке и еще куче всего. Подписала бумагу о ненарушении

режима и курса лечения, предусмотренного моим лечащим врачом. Предупредили о

побочных явлениях, возможном летальном исходе. Эта информация, если честно, весьма

меня напрягла, но потом, подумав, решила что у меня и так вероятность умереть почти в

70 процентов даже при соответствующем и своевременном лечении, и немного

успокоилась. Вечером дома, я собирала вещи в небольшой дорожный чемоданчик –

смена белья, халат, ночнушка, тапочки, набор разных полотенец, расческа, зубная щетка, мыло, посуда, приборы…еще куча всяких вещей, вообщем все, что мне будет нужно для

более – менее комфортного проживания неопределенное время в больнице при

исследовательском центре.

Рано утром следующего дня я была на месте, и уже сдавала необходимые анализы.

Меня поселили в палату, вместе с двумя женщинами, лечившимися тут от похожих

болезней. Довольно большая палата, три койки по разным стенам комнаты, обеденный

стол у окна, телевизор на стене, выкрашенной в противный грязно – серо – голубой цвет.

Небольшой предбанник со шкафом для одежды и белая дверь в туалет – ванна, раковина

и унитаз. Все по больничному – лаконично. Этим же днем, ближе к вечеру, мне ввели в

вену катетер, и я получила первую дозу препарата. Ночью поднялась температура,

организм среагировал на неизвестную ему «заразу», насильно занесенную в него. Меня

подключили к аппарату, который через свои внутренности медленно подавал мне

лекарство по капельнице в вену. От аппарата тянулся длинный провод к розетке, и я

вынуждена была передвигаться по палате почти в обнимку с капельницей, хорошо еще,

что аппарат был на колесиках, так бы я просто не смогла бы таскать ее за собой.

Примерно в таком режиме потянулись дни моего лечения. Утром я шла сдавать кровь,

завтракала, получала новую дозу, обедала, снова сдавала кровь, ужинала и ложилась

спать. Так шла уже вторая неделя моего пребывания в больнице, доктор радовался

результатам обследований, проводимых для отслеживания динамики в ходе лечения, мое

состояние стало значительно улучшаться. А к концу третьей недели я умерла…

***

Ох-х-х... Как же неудобно лежать то. В палате у меня была весьма удобная кровать,

а тут прямо онемело все. И в бок что-то пребольно упирается. Разлепив глаза, уткнулась

взглядом в ствол какого-то дерева. Сфокусировавшись, увидела ползущего в опасной

близости от моего носа паука. Громко взвизгнув, отпрянула от дерева и тут же скривилась

от резкой боли в онемевшем теле. Потихоньку разминая затекшие конечности, стала

осматриваться по сторонам, в попытке определить, где же все-таки я нахожусь.

Увиденное вокруг не обрадовало и слегка шокировало меня. Я так и не поняла, как

оказалась на улице, а тем более в лесу, если в последние несколько недель, даже в окно

не выглядывала, не то что покидала корпус – по распорядку дня, нам не разрешались

прогулки на улице, можно было только в коридорах фланировать, если на то имелось

желание. Я так поняла, что запрет был из-за сниженного иммунитета, забитого

лекарствами, чтобы не простудиться. Ведь, если заболеешь, лечение продолжать нельзя,

пока не выздоровеешь. Я находилась в каком-то овраге, заваленным сухими ветками и

прочим мусором. По дну оврага бежал тоненький ручеек, неся с собой листики, упавшие с

деревьев. Голова слегка кружилась, и очень хотелось пить, но пробовать эту воду я не

рискнула. Все таки я дитя цивилизации, и наслышана про микробы и бактерии, спасибо

рекламе и интернету. В наше время даже есть заболевание такое – Мизо…Мезо…

вообщем, чего-то там фобия. Общий смысл в том, что человек панически боится грязи и

окружающих его бактерий, создавая себе практически стерильную среду, фактически