Соня Никаева.
Все мы немного сумасшедшие. Кто-то больше, а кто-то меньше. Счастлив тот, кто это признал.
Тесак.
Зло. Оно сидит во мне, пожирая каждую светлую частичку моей души. Оно съедает меня изнутри. И мне это нравится. Черная тягучая густая тьма.
Я смотрю в зеркало и вижу молодую девушку с рыжими кудрявыми волосами уложенные в беспорядке, будто их не расчесывали. А их и не расчесывали. Два дня. Или три. Я не знаю на сколько долго я "ушла" на этот раз. Один глаз, правый, все еще полностью черный. Другой, левый, привычный мне зеленый.
На этот раз я сильнее чувствую изменения происходящее во мне. Обычно глаза через 10-20 минут становятся одинаковых цветов, но я уже раз 30 за этот час подходила к зеркалу и 30 раз за час убеждалась - изменений нет. И страха нет. Лишь состояние принятия судьбы. Грязное зеркало, в мыльных разводах передает копию новой меня. Неулыбчивой. Хмурой. И... Злой?
Мои руки дрожат а ноги ватные. Глаза красные, будто я ревела всю ночь. Это совсем не круто. Я не в фильме, не в книге или еще где-либо. Это жизнь. Я склоняюсь к тому, что просто испытываю галлюцинации в связи с помутнением разума.
– Джена! Мать твою выметайся уже с ванной комнаты!
А вот и папаша дал знать о своей толстозадой персоне. Жирный с залысиной и засаленными волосами, пытающимися прикрыть эту лысину, он был похож на свинью. И я его ненавидела. Он меня тоже.
– Не волнуйся, папаша, я тут всего пять минут. За эти пять минут ты не покроешься еще большим слоем грязи и сала чем есть.
– кричу я ему.
Я вообще не понимаю, зачем ему ванная. Я не помню, когда в последний раз он мылся.
С мягким щелчком я открываю дверь и натыкаюсь на разъяренного свинью. Он не отодвигается, чтобы дать мне пройти и мне приходится дотронуться до него, чтобы оттолкнуть.
– Сука.
– слышу я за спиной направляясь к входной двери дома.
Дом. Это не дом. Это Ад. Ад Дженни.
Скоро этому наступит конец. Совсем скоро. Может пройдет неделя - две и все кончится. Слышу как папаша отхаркивается в раковину и сдерживаю рвотные позывы.
В своей жизни я помню только его. Как я научилась говорить, папаша вдалбливает мне в голову что при рождении я убила свою суку-мать. Он ненавидел ее больше, чем ненавидел меня. Но меня уже не трогают его слова.
Шагаю к маленькой, более менее чистой кухне. Достаю масло, джем хлеб и нож. Хочу сендвич. Я очень голодна, ведь не ела неизвестно сколько дней. Нарезаю толстые куски черного хлеба.
– Дженни, детка. Папа хочет поговорить с тобой.
Он говорит мне это прямо в мое правое ухо. От него воняет неимоверно. Он омерзителен. Я не могу убежать от него. Мне только 16.
– Отойди от меня на двадцать шагов и говори, что тебе нужно.
– Нет - нет. Ты имела мой мозг на протяжении 16 лет. И только три дня в год ты давала отдохнуть мне от себя. Но в этот раз было дольше. И детка Дженни, ты была великолепна.
Я сжимаю нож в руке. Нож большой и больше похож на тесак. Я с легкостью могу отрубить папаше пальцы. Не хочу знать, что он имеет в виду под "Великолепна". Только не...
– Да Дженни. Ты имела мой мозг столько лет. А я имею тебя лишь три раза в году. Но ты так не волнуйся. Я использовал презерватив. Не хочу заразиться от такой шлюхи как ты.
Нет. Я была девственницей. Я не... этого.... Мой правый глаз начал болеть. А затем и левый. Зажмурившись я чувствовала смердящий запах папаши за спиной. Он хмыкнул. Я снова "ушла".
Я смотрю в зеркало и вижу молодую девушку с рыжими кудрявыми волосами уложенные в беспорядке, будто их не расчесывали. А их не расчесывали. Три дня и 9 часов. Оба глаза черные. Уже два часа. Плюс тот час до моего "ухода". Выдохнув и вымыв руки я вышла с ванной. В комнате валялись осколки стекол и посуды. Царил хаос. У грязного, в жирных пятнах кресла, лежал и хрипел папаша. Я отрубила ему кисть левой руки. Той руки в которой он зажал мои волосы ранее. Отрубленная кисть лежала под его ногами. Вместе с вырванным языком. Тесак, вымытый и чистый лежал на столе рядом с хлебом, маслом и малиновым джемом. Я так и не ела сегодня.
Я села за стол. Приготовила себе чудный сендвич и жевала его, смотря как папашу медленно покидает жизнь. Я была почти счастлива.
Булькнув и выпустив сруб крови со рта, папаша что-то промычал и обмяк.
Я проглотила последний кусок своего очень позднего завтрака.
Когда я почувствовала, как пережеванный кусок сендвича бухнул вниз, я поняла, что таких папаш, как этот который только что булькнул кровью, есть тысячи по всему городу.
Безумная мысль?