В Юго-Западном крае примерно сорок уездов. Значит, грубо говоря, три-четыре человека приехали от уезда. А сколько в каждом уезде было помещиков, которые могли явиться?

Не знаю, но много. В нашем Острожском уезде было более пятидесяти человек, которые по спискам имели право участвовать в избирательном собрании уезда. Из них в Киев приехали двое: Сенкевич и я.

Двое! Значит, из пятидесяти проснулось только четыре процента. К этому нелишне прибавить, что с Ефимом Арсеньевичем Сенкевичем я познакомился на этом съезде, хотя от моего имения Курганы до его имения Лисичье всего пятнадцать верст, то есть час езды в хорошую погоду. Остальных помещиков, участников съезда, я тоже не знал никого. Это показывает, в каком разобщении мы жили».

Теперь предстояло преодолеть разобщенность. И на Шульгина пал этот жребий. Почему на него?

Он уже был человеком XX века, а не героем прошлого, как большинство его русских и польских коллег.

«Я не имел никакого влечения к политике, хотя и вырос в политической семье. Меня притягивала история Волыни. Это выразилось в том, что я начал писать исторический роман из жизни XVI века под заглавием „Приключения князя Воронецкого“»…

Кстати, герой этого романа тоже воевал с поляками.

В журнале «Исторический вестник» (1914. Май. Т. 136. С. 713) была опубликована хвалебная рецензия на это произведение: «…чем-то совершенно необычайным, светлым и поэтичным веет со страниц романа В. В. Шульгина. Это — horribile dictu! (страшно сказать) — роман исторический из истории Юго-Западного края XVI века, напоминающий несколько по своей фактуре романы Сенкевича и посвященный описанию борьбы южнорусского элемента с польскими завоевателями. Роман написан с большим знанием истории Юго-Западного края, и нам думается, что историческою подоплекою своего произведения автор обязан своему соименнику — историку В. Шульгину, профессору киевского университета, основателю газеты „Киевлянин“ и знатоку судеб Юго-Западного края. Роман этот принадлежит к типу романов de cape et d’ре, описывает приключения обедневшего потомка знатного южнорусского рода, ведущего свое родословие от Владимира Красное Солнышко. Получив образование в Западной Европе в итальянском и парижском университетах, юный князь по дороге домой к отцу попадает в гущу столкновений между иерархом русской православной церкви и неистовствующими насильниками поляками…

Роман написан с теплым поэтическим чувством, очень талантливо и с большим знанием истории, быта, эпохи и даже ее языка, на котором излагается переписка между действующими лицами. В. Ш.» [57] .

Что же предстояло совершить нашему герою в противоборстве с реальными оппонентами?

Получив списки выборщиков и карту уезда, он вместе с Сенкевичем занялся «сборкой» разрозненных землевладельцев, имевших право участвовать в выборах. Те, кто владел 200 десятинами земли и выше, были «цензовиками», обладали полновесным голосом, а те, у кого было меньше, могли кооперироваться, выбирать уполномоченного и только так получать искомое право. Однако собрать всех вместе, ибо лишь вместе можно было победить поляков, было крайне трудно.

«В списках избирателей сказывалось, сколько каждый имеет земли. Проделав утомительную арифметику по сложению этих клочков, мы узнали, что у всех „мелких“ (для простоты так их называли) в совокупности имеется свыше шестнадцати тысяч десятин. Разделив сию цифру на двести, мы сделали потрясающее открытие: если мелкие используют всю свою землю, то их уполномоченные явятся в Острожское губернское избирательное собрание в числе восьмидесяти человек. Восемьдесят! Это обозначало, что в этом случае не цензовики будут хозяевами выборов, а уполномоченные».

То есть русские могли получить решающий перевес.

Кроме того, небольшими участками земли владели православные священники (свыше ста приходов!) и чешские колонисты. Они стали важным резервом в шульгинском плане предвыборной кампании.

Не только резервом, но и системообразующим фактором.

«Я написал и послал свыше ста открыток одинакового содержания: „В Вашем приходе, уважаемый отец такой-то, проживают такие-то лица. Им надлежит прибыть на выборы в Государственную Думу туда-то тогда-то. Предвыборный комитет просит Вас напомнить им об этом их долге в ближайший к выборам праздничный день, после службы“.

Эти невинные открытки и решили дело по существу».

Итак, соединились — организационный талант Шульгина, пробудившееся национальное чувство русских помещиков, пропагандистские усилия священников, здравомыслие крестьян.

Победа?

Не тут-то было. Паны применили военную хитрость, на уездном собрании подтолкнули Шульгина объяснять выборное законодательство, а в результате подали кассационную жалобу, обвинив его в неуместной и незаконной пропаганде.

«И губернатор кассировал выборы и назначил новые. Срок для новых выборов был указан очень краткий. Обычным казенным путем, то есть через публикацию, было невозможно довести до сведения выборщиков, что им надо ехать в Острог вторично. И этот срок и не мог быть более долгим, так как в таком случае острожане не попали бы в Житомир к 6 февраля».

После этого Шульгину надо было придумать что-то новое.

Новое было рядом, его возможности надо было просто осознать. Это телеграф!

«Каждый телеграфный пункт обслуживался, между прочим, мальчишками из села. Эти юные вестники пешком во всякую погоду днем и ночью доставляли телеграммы во всякое село или имение. Они назывались „нарочные“ и получали плату десять копеек с версты, которую платил отправитель телеграммы, означив в адресе: туда-то нарочным, тому-то. Получатель, если хотел, давал мальчику на чай, деньги тогда были дорогие. Мальчик, доставивший двадцать пять телеграмм на среднее расстояние в десять верст, мог за двадцать пять рублей купить себе хорошую лошадку. Это не принял в расчет Витольд Еловицкий. Я послал около восьмидесяти телеграмм, что мне стоило около двухсот рублей. От этого я не разорился, а мальчишки побежали марафонским бегом во все концы уезда. Результаты?