Вмешательство государства в экономику сильно встревожило финансово-промышленные круги, считавшие, что только чудом можно совершить прыжок на новый уровень. «Российские промышленники ответили на „новый курс“ тем, что прямо заявили о невозможности дальнейшего индустриального развития „без широкого привлечения иностранного капитала“, что сильно затруднено „антипромышленной ориентировкой правительственной политики“» [132] .

При этом обе стороны понимали, что речь идет не столько об экономических вопросах, сколько в целом о политике, о том, кто будет ее определять.

Настроения отечественного капитала выражались следующим замечанием П. П. Рябушинского в его газете «Утро России»: «В той схватке купца Калашникова и опричника Кирибеевича, которая начинается, конечно, одолеет Калашников. Может быть, и на этот раз его потом пошлют на плаху. Но идеи буржуазии, идеи культурной свободы — эти идеи не погибнут!»

Его мысль понятна: «купец» — это отечественная буржуазия, «опричник» — монархическое управление государством. В словах Рябушинского очевидна угроза. Он сравнивал правительство с «ханской ставкой», где «подавлялась свобода личности».

Уменьшение зернового экспорта и, наоборот, увеличение машиностроительного импорта, в котором значительное место принадлежало сельскохозяйственным машинам и орудиям, вызвало острую полемику и упреки в адрес правительства со стороны российских промышленников, требующих мер таможенной защиты.

С лета 1912 года усилилось административное давление на предпринимателей-евреев. (Силен был этот сектор российского бизнеса!) Речь шла об учреждении новых акционерных компаний с правом приобретения крупных внегородских земельных участков. 9 апреля 1913 года заместитель главноуправляющего землеустройством и земледелием А. А. Риттих указал, на «…возрастание образуемых „преимущественно для эксплуатации лесных богатств акционерных обществ, которые при сравнительно некрупных основных капиталах получают, согласно уставам, право приобретать обширные внегородские недвижимые имущества, достигающие нескольких тысяч, а иногда и десятков тысяч десятин“».

В чем таилась угроза? Риттих сформулировал ее так: будет создана новая экономическая сила, «…влияние которой как на существующее землевладение, так и на сельскохозяйственный труд и промысел вообще весьма гадательно, судя же по опыту некоторых западных стран (напр., Румынии), — прямо вредно».

Действительно, в привычную экономическую жизнь вторгался новый сильный участник, готовый вести дело исключительно ради получения высокой прибыли и не намеренный учитывать интересы местных жителей. Для подавляющего же числа крестьян, которые лишь в минимальной степени задумывались о рынке, подобное вторжение сулило появление новых помещиков, но уже не связанных никакой традицией и поэтому безжалостных.

Однако не все было так просто. Критическое отношение к иностранному капиталу и обвинения в «скупке России» были вообще присущи широким кругам, занимающимся сельским хозяйством. Обсуждение вопроса о покупке земель и об участии в правлении акционерных обществ лиц иудейского вероисповедания носило очень острый характер. С одной стороны стояли традиционалисты, а с другой — торгово-промышленная элита. Все понимали, что нельзя отпугивать «иностранный и инородческий капитал», что многие частные банки, инвестирующие в промышленность, принадлежат евреям, но…

Кроме того, вызрела еще и общероссийская политическая конкуренция, так как отечественный промышленно-торговый класс искал в европейских партнерах защитников своих интересов в соперничестве с аграриями, опирающимися на «ханскую ставку» и на «национальные традиции».

Реальное же соотношение утечки валюты и получаемой выгоды отразилось в материалах Совета съездов (журнал «Промышленность и торговля». 1908. № 17): «Казна, земство, железные дороги, рабочие получают в общей сложности суммы, ради которых можно примириться с уходом дивиденда за границу, явлением по существу временным». То есть признавалось продуктивным присутствие заграничного капитала.

А. И. Коновалов сказал в Думе в середине 1913 года: «Кто бы ни стоял во главе торгово-промышленного ведомства в данный момент, будь то лицо из нашей бюрократии, или из среды общественных деятелей, при настоящем нашем режиме, при настоящем нашем полицейском строе, он будет не в силах проводить в полной мере ту здоровую экономическую политику, которая отвечала бы интересам экономического возрождения нашей страны» [133] .

Сейчас речь шла не о конкуренции, а о союзе против коронной власти. В целом картину российского экономического бытия можно было описать одним словом: раскол.

И в этом положении огромная ответственность ложилась на императора, правительство, на политическую элиту. Короче говоря, требовались героические личности.

18 апреля 1914 года консерваторы торжествовали победу: император утвердил новые правила, согласно которым акционерные компании получили право покупать всего лишь до 200 десятин внегородской земли; приобретение больших площадей допускалось после согласования с МВД, Главным управлением землеустройства и земледелия и в некоторых случаях с Военным министерством. Компании, приобретавшие земли для строительства торгово-промышленных предприятий вне черты оседлости, могли иметь евреев в составе правлений в меньшинстве; компаниям, занятым эксплуатацией земли и ее богатств в тех же местностях, иметь евреев в составе правлений не разрешалось; участие евреев в капиталах и доходах компаний не ограничивалось.