Любимые дети, или Моя чужая семья

Аннотация

  Джейми Локвуд старался быть хорошим мужем для Лорел. Но ко-гда она пристрастилась к алкоголю и впала в затяжную депрес-сию, он не мог не сблизиться с ее подругой Сарой Уэстон, которая не просто поддержала его в трудную минуту, но и взвалила на себя бремя ответственности за Мэгги, годовалую дочку Локвудов. От Джейми у Сары родился сын, Кит, чье происхождение решили держать в секрете.   Прошли годы, и теперь уже детям приходится разбираться с прошлым родителей. Кит и Мэгги ненавидят друг друга, но им приходится объединиться, чтобы раскрыть еще одну семейную тайну и вернуть в дом любовь и покой.

Diane Chamberlain SECRETS SHE LEFT BEHIND * * * Посвящается семьям пропавших без вести Признательность автора Когда я писала этот роман, многие люди помогали мне понять необходимое – от системы законодательства для несовершеннолетних до бед семьи, в которой кто-то «пропал», и географии острова Топсейл. Я благодарю сержанта Арта Канио и шефа полиции Майка Холстеда из Серф-Сити, Северная Каролина, за вопросы о реакции полицейских на заявление о пропаже человека. Мой воображаемый полицейский участок не может сравниться с вашим! Благодарю основателя Проекта Джейсона Келли Жолковски и волонтера Дениз Джибб за то, что помогли мне понять обстановку в семье, когда исчезает любимый человек. Вы даете семьям надежду. Благодарю своих любимых продавцов книг Нэнси Олсон из «Куайлд Ридж букс» в Райли и Лори Фишер из «Куотер мун букс» в Топсейл-бич за постоянную поддержку. Спасибо моим друзьям по «Скриблеру» – Мэри Кей Эндрюс, Маргарет Марон, Кэти Монгер, Саре Шейбер, Александру Соколоффу и Бренду Уичгету за то, что они всегда рядом и в любой момент готовы устроить «мозговой штурм». Спасибо Сьюзен Роуз, Дейву и Элизабет Сэмюэлс за то, что предоставили свои дома на острове Топсейл во время сбора материала для книги. Я хотела бы поблагодарить также Джина Бисли, Кена и Анджи Боганов, Стерлинга Брайсона, БиДжей Котрана, Ивонну Хопкинс, Глена Пирса, Адель Ставис и Роя Янга за их неоценимый вклад в работу над книгой. Благодарю Джона Паглиука за то, что внимательно выслушивал мои идеи, читал первые наброски, был моим постоянным фотографом, а также разглаживал морщинки, когда сюжет не шел, и готовил, когда у меня ни на что не хватало времени. И, как всегда, я благодарна моему редактору Миранде Индриго и моему агенту Сьюзен Гинзбург. Мне с вами очень повезло! 1. Энди Я сидел на диване мисс Сары и уничтожал всех Мега-воинов. Обычно я делаю это лучше. Но ее телевизор намного меньше нашего, а я заболел. Поэтому и сидел в трейлере мисс Сары. Только мне не позволяли называть его трейлером. – Это мобильный дом, – напомнила мне ма, когда привела сюда сегодня утром. Хотя сама тоже иногда называет его трейлером. Все изменилось после пожара. Ма сказала, что нужно обращаться к Саре «мисс Сара», как я делал, когда был маленьким. Так вежливее. Мисс Сара всегда обнимала меня и была очень славной, она – лучшая подруга мамы. Но со времени пожара она и ма почти не разговаривали. Единственная причина, почему я оказался в мобильном доме, – это потому, что ма была в безвыходном положении. Сегодня утром она так и сказала дяде Маркусу. Я все еще лежал в постели. Уж очень устал оттого, что из меня всю ночь лило. Дядя Маркус, как обычно, переночевал у нас. Я слышал, как ма сказала: – Я пробовала все. И теперь просто в безвыходном положении. Я в отчаянии. Придется просить Сару. Дядя Маркус сказал, что может остаться со мной. Но ма возразила: – Нет! Пожалуйста, Маркус. Мне нужно, чтобы ты был со мной. – Я могу остаться один, – откликнулся я, но получилось очень тихо, потому что я болел. Мне уже шестнадцать. Я в няньках не нуждаюсь. К тому же я был уверен, что больше меня рвать не будет. Я выздоравливаю, потому что приезжает Мэгги! Мне хотелось прыгать и орать: – Мэгги приезжает! Но я слишком устал. И мог прыгать только в своем воображении. Я услышал, как ма говорит по телефону с мисс Сарой. – Пожалуйста, Сара. Я уверена, что это вирус желудочного гриппа, а он проходит за сутки. Понимаю, что прошу об огромном одолжении, но не могу оставить его одного. Это всего на несколько часов. До пожара ма сказала бы: – Не сможешь посмотреть сегодня за Энди? И мисс Сара ответила бы: – Конечно! Без проблем! Через минуту ма сказала: – Спасибо! О, большое спасибо! Мы завезем его к тебе около половины одиннадцатого. Я натянул на голову одеяло. Не хотел вставать, одеваться и идти в трейлер мисс Сары. Хотел закрыть глаза и спать, пока не приедет Мэгги. Я принес в трейлер свою подушку. В машине я прислонился лбом к окну, а мама все время оборачивалась. – Ты в порядке, Энди? – Мммм. Это означало «да», но я слишком устал, чтобы открывать рот. Я знал, что она хочет потрогать мой лоб. Она была медсестрой и могла определить температуру, только коснувшись лба. Медсестры здорово разбираются в таких вещах. – Только подумай, Энди, – сказал дядя Маркус. – Когда мы днем заедем за тобой к Саре… к мисс Саре, Мэгги уже будет с нами. «Свободна», – подумал я. Мэгги наконец будет свободна. Я ненавидел посещения Мэгги в дурацкой тюрьме. Оказавшись в трейлере, я положил на диван мисс Сары свою подушку и лег. Мисс Сара достала одеяло, и мама меня укрыла. И уж тогда положила руку мне на лоб. Ма отдала мисс Саре имбирный эль и крекеры для меня. Я уже начал засыпать, а ма все приговаривала: – Не знаю, как тебя благодарить, Сара. И все в этом роде. Потом она ушла, а я долго спал. Проснулся от шагов мисс Сары. Она смотрела прямо на меня. И несла большую коробку с изображением кастрюли. Увидев, что я проснулся, она остановилась и поставила коробку на пол. – Как ты себя чувствуешь? – спросила мисс Сара. У нее морщинки на лбу и вокруг глаз. Как у мамы. Только их гораздо больше. – Нормально, – сказал я. Во рту был противный вкус. – Поешь крекеров с имбирным элем? Сможешь их удержать? Я кивнул. Если не считать того, что меня потряхивало, да и усталость не прошла, я был в полном порядке. И вполне мог бы остаться дома один. Без проблем. Я сел, и мисс Сара принесла стакан имбирного эля со льдом и тарелку с крекерами. По глазам мисс Сары было видно, что она плакала. Уж очень они красные. Она как-то странно улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ. Иногда люди плачут от счастья, и я знал, что именно поэтому мама всю последнюю неделю ходила с красными глазами. Мисс Сара, возможно, была счастлива, как и мы все. Из-за того что Мэгги возвращается домой. Я выпил немного имбирного эля. Вкусно. Мисс Сара вынесла коробку. Вернувшись, она спросила: – Хочешь поиграть в видеоигру Кита? Вот я и стал убивать Мега-воинов. Пристрелил Мага-воина и Супер-Мега-воина. Это те, у которых на головах штуки вроде стрел. Сегодня в школе шли занятия, и Кита дома не было. Кит был одним из тех, кого я не смог спасти при пожаре. Ма даже говорила, что он мог умереть, но не умер. Правда, остался весь в шрамах. Руки и предплечья выглядят так, словно кожа обросла географическими картами, только без названий стран на них. Одна рука вроде как смята. И часть лица тоже покрыта картой. В учебе он отстал, и теперь мы с ним в одном классе. Он ненавидел меня еще до того, как я не смог его спасти. Но мне его жаль, из-за шрамов. На кухне зазвонил телефон. Я увидел, как мисс Сара подняла трубку. – Ты сказала, не позже половины второго, Лорел, – бросила она. Лорел – это моя мама. Один из обычных воинов убил моего самого маленького человека. Вот что происходит, когда не можешь сосредоточиться. Потому что я хотел знать, что говорит мама. – Хорошо, – буркнула мисс Сара и, не попрощавшись, повесила трубку, что было очень грубо с ее стороны. Теперь мои дела с Мега-воинами шли не так хорошо. Но я твердо решил победить и очень старался. Мисс Сара снова вошла в комнату. – Твоя ма сказала, что они вернутся около половины пятого. – О’кей. Я убил двух супер Мега-воинов подряд. Бэнг! Бэнг! Но тут один убил меня. – Энди! Взгляни на меня! Я поднял глаза, хотя не переставал нажимать на кнопку джойстика. – Мне нужно сбегать в магазин. Кит скоро будет дома. Когда он придет, нужно, чтобы ты отдал ему этот конверт, договорились? Она положила на журнальный столик длинный белый конверт, на котором было написано «Киту». – О’кей. Но она встала передо мной. Пришлось вытянуть шею, чтобы видеть экран телевизора. – Энди! Посмотри на меня. Я перестал нажимать на кнопку. Уж очень требовательный был у нее голос. – Ты слышал меня? Что я сейчас сказала? – Ма придет… позже. Я не помнил, в котором часу. – И что еще? Раньше мисс Сара была такой славной. Но в этом году она превратилась в другую женщину. – Вы идете в магазин. – И ЭТО, Энди. – Она подняла конверт и тряхнула им перед моим носом: – Что я сказала об этом? – Отдать письмо Киту. – Это очень важно. – Я отдам ему конверт. Она глянула на часы: – О, ладно. Я положу его там, где он увидит. – О’кей, – повторил я. Она вышла на кухню и снова вернулась. – Ладно, я ухожу. – До свидания. Я хотел одного: чтобы она поскорее убралась. После ее ухода я снова стал играть. Потом захотел пить, а стакан был пуст. Я вышел на кухню за имбирным элем и увидел на столе конверт. Она сказала, это важно. Что, если Кит не увидит его? Я отнес конверт в гостиную и сунул в свою сумку с книгами, чтобы не забыть отдать Киту. Снова сел и принялся убивать воинов. 2. Мэгги Из камеры меня вывели позже, чем я ожидала, это произошло из-за каких-то бюрократических проволочек, которые пришлось решать маме. Я боялась, что меня вообще не отпустят. Наверное, случилась какая-то ошибка. Сейчас надзиратель подойдет к двери и скажет: – О, мы думали, что вам назначили двенадцать месяцев заключения, но неправильно прочитали приговор. На самом деле вас приговорили к двенадцати годам. Поразительно, чего только не навоображаешь себе, когда сидишь в одиночной камере! Со сложенными на коленях руками я сидела на жесткой постели и с колотящимся сердцем ожидала, когда за мной придут. Час. Два часа. Я не могла сдвинуться с места. Не могла открыть книгу, которую читала. Только сидела и ждала, что за мной придут и скажут, что двенадцать месяцев – это ошибка и что сегодня я на волю не выйду. Я заслуживала двенадцати лет. Это знали все, включая меня. Но наконец за мной пришла Летиша, моя любимая надзирательница. Я шумно выдохнула, словно забывала делать это последние два часа, и заплакала. За решеткой камеры лицо Летиши казалось темным расплывчатым пятном. Летиша покачала головой. И я скорее почувствовала, чем увидела ехидную полуухмылочку, которая, как я поняла только через несколько месяцев, означала нечто вроде симпатии. – Плачешь? – спросила она. – Детка, ты плакала, когда пришла сюда. И плачешь, когда уходишь. Уж реши, что тебе больше по душе. Я попыталась рассмеяться, но это было больше похоже на хныканье. – Пойдем, – велела она, открывая дверь. Решетка скользнула влево, и я подумала, что это последний раз, когда приходится слышать скрип железной двери. Мы с Летишей пошли по центральному проходу, между рядами камер, плечом к плечу, как равные. Две свободные женщины. Свободные! Мне срочно понадобился носовой платок, но его не было. Я вытерла нос тыльной стороной ладони. – Ты вернешься! – крикнула из своей камеры одна заключенная. Остальные завопили и завыли. Они свистели и кричали: – Сука! Снова собралась жечь детишек? Они так и звали меня – ПД, поджигательница детей, хотя при пожаре погибли два подростка и один взрослый. Я не вписывалась в это общество. И не только потому, что была белой. В тюрьме было много белых женщин. И не потому, что я была молодой. По законам Северной Каролины, уголовная ответственность наступает с шестнадцати лет, так что здесь было полно девушек моложе меня. В первую же неделю, когда я попала сюда, Летиша объяснила: «Ты пахнешь деньгами, детка». Я не могла понять, каким образом они это узнали. Внешне я ничем не отличалась от других, но, полагаю, многие знали мою историю. Как я пыталась устроить поджог церкви, чтобы мой бойфренд-пожарный показал себя настоящим героем. Как я не стала поджигать бензин, который разлила вокруг церкви, узнав, что там дети. Как ничего не подозревавший Кит Уэстон закурил сигарету, бросив спичку на то место, где я разлила бензин. Как умирали и заживо горели люди. Все знали подробности. И хотя некоторые были убийцами и, может, вонзали нож в сердце лучшего друга, или продавали школьникам наркотики, или грабили магазины, все они были заодно. А я оставалась изгоем. В начале года я много думала о Марте Стюарт [1] . Хотя она была богатой белой женщиной, она все же завела в тюрьме много друзей, и они ее любили. Обожали. Она вышла и снова поднялась на самый верх. Я сказала себе, что, возможно, то же самое будет и со мной. Пока мы с Летишей шли по коридору, я вспомнила, как шагала тут впервые. Те же самые вопли, те же самые гнусные выкрики. Тогда я не думала об этих женщинах как о людях. Они, скорее, походили на диких собак, и я боялась, что кто-то из них вырвется и погонится за мной. Теперь я поумнела. Они не могли выйти. Я быстро поняла: пока они в своих камерах, они не смогут мне ничего сделать. Только во дворе. Меня избивали дважды, и для меня, на которую никогда не поднимали руку, это было ужасно. Оба раза меня била девушка по прозвищу Ящерица. Шести футов ростом. С тонкими, спутанными, почти бесцветными волосами. Она была тощей и непропорционально сложенной. С длинными руками и ногами, имевшими способность обвиваться вокруг меня, как кольца проволоки. Она зверски измолотила меня без всякого повода. Наверное, так сильно ненавидела. Впрочем, как многие из них. Я ничего не могла поделать, потому что драться не умею. Я только корчилась, закрывая лицо руками. Пока она пинала меня в ребра и клочьями вырывала с корнем темные волосы, в моей голове вертелась одна мысль: «Я это заслужила». 1 Марта Хелен Стюарт (англ. Martha Helen Stewart ; род. 3 августа 1941 года, Джерси-Сити) – американская бизнесвумен, телеведущая и писательница, получившая известность и состояние благодаря советам по домоводству. Попала в тюрьму за незаконное использование инсайдерской информации с целью наживы. В кино и по телевизору мы все время видим, как избивают людей. Синяки, порезы, кровь, но мы не чувствуем страха, когда все это происходит не с нами. Того страха, когда-не-знаешь-как-плохо-все-будет. Или боли, которая не унимается целыми днями. Оба раза меня спасла Летиша. Меня считали «хорошенькой крошкой Летиши». ХКЛ. У них на все свои сокращения. Я не была частью толпы. Но не была и единственным аутсайдером. Я был не одна, до которой докапывались. И ни в коем случае не была самой слабой. Они нашли тех, которые, по крайней мере, были способны себя защитить и сплотились для травли несчастных. Все, о чем я думала: «Слава богу, что Энди не попал в тюрьму». Он ни за что не выжил бы здесь. Я быстро отрешилась от всех фантазий насчет Марты Стюарт. Проведя пару дней в тюрьме, я даже не попыталась с кем-нибудь подружиться. Держалась в одиночестве, читала. Думала о том, что в этом году должна была поехать в Уилмингтон, поступать в колледж университета Северной Каролины. Может быть, на факультет управления. Хотя сейчас мне это казалось совершенным бредом. Бизнес? Какое это имеет значение? Кому я могу помочь, имея диплом по управлению? Что хорошего смогу сделать для кого-то, кроме себя и, может быть, какой-нибудь вампирской компании? Я пыталась вести дневник. Но месяца через два выбросила, потому что не могла перечитывать все, что написала в первые несколько дней о Бене и о том, что все еще любила его, хотя он меня предал. О том, как я совершила из любви к нему такую глупость. Как убила людей. «Забрала их жизни». Я писала эти слова снова и снова на четырех или пяти страницах дневника, словно девчонка-третьеклашка, которую наказала учительница. Я писала, касалась разбитой Ящерицей губы и полученных от нее синяков, перекрещивавших ноги, и думала: «Это все чепуха»…. Летиша привела меня в комнату, показавшуюся мне самой близкой к свободе за весь этот год. Это была та комната, куда меня привели после приговора, но теперь она казалась другой. Потому что я видела окна, а не дверь, ведущую в камеры. Здесь была длинная стойка, и за ней были расставлены письменные столы. За столами работали люди. Вдоль одной стены были расставлены оранжевые пластиковые стулья. В окнах виднелось небо, такое голубое, что я едва замечала ряды колючей проволоки на верхушке высокого забора. Фургоны новостных каналов. Люди с микрофонами. Люди, несущие плакаты, которые я не могла прочесть из комнаты. Люди, выкрикивавшие слова, которые я не могла слышать. Я знала, что толпа собралась из-за меня, и вовсе не потому, что хотела поздравить с освобождением. – Ох, детка, – сказала Летиша, увидев их. – Уверена, что не хочешь остаться здесь с дьяволом, которого уже знаешь? Летиша умела читать мысли. Я тряслась так сильно, что зубы стучали. В камере у меня была своего рода защита, которой я лишусь, как только выйду из тюремных ворот. – Подпиши здесь, Локвуд. Мужчина за стойкой протянул мне листок бумаги. Я не потрудилась его прочитать. Просто нацарапала имя. Моя рука так дрожала, что трудно было удержать ручку. На тротуаре, ведущем к зданию, стояли ма и дядя Маркус. С ними была Делия Мартинес, мой крохотный, но несгибаемый адвокат, и два охранника, которые помогали им проталкиваться сквозь толпу. Я потянулась к дверной ручке. – Она закрыта, детка, – сказала Летиша. – Сначала они должны нажать на кнопку. Жди. Я услышала жужжание. Один из охранников открыл дверь, и в комнату ворвались ма и дядя Маркус. Делия бежала за ними. – Мама! – сказала я, хотя в жизни не называла ее так. Мы ринулись в объятия друг друга, и тогда я расплакалась по-настоящему. Я прижималась к ней, всхлипывала, зажмурившись, и не могла отпустить. Мне было плевать, что на нас кто-то смотрит или думает, что я слишком долго держу ее в объятиях. Плевать, если я казалась девятилетней, а не девятнадцатилетней. Плевать, даже если ма осточертело мое нытье, хотя я знала, что и ей тоже наплевать на все. И как же здорово это знать! Знать, что она будет обнимать меня так долго, как мне понадобится. Когда мы, наконец, отпустили друг друга, дядя Маркус тоже обнял меня. От него так хорошо пахло! Если бы кто-нибудь спросил меня, чем пахнет от дяди Маркуса, я бы сказала, что понятия не имею. Но теперь, когда я вдыхала запах его крема после бритья, или шампуня, или чего-то еще, я вдруг поняла, что знаю этот запах всю свою жизнь. Его рука обняла меня за шею, после чего он прошептал мне на ухо: – Я так рад, что ты возвращаешься домой, малышка. И я расплакалась по новой. – Когда мы выберемся отсюда, Мэгги, – велела Делия, едва я разжала руки, – не произноси ни слова. Договорились? Смотри прямо перед собой. Что бы ты ни услышала. Что бы кто ни говорил. Какие бы вопросы тебе ни задавали. Ни слова. Ясно? – Ясно. Я оглянулась на Летишу, и она ответила своей любимой ухмылкой. – Больше не желаю видеть тебя здесь, слышала? – спросила она. Я кивнула. – О’кей. Идем, – скомандовала Делия. Охрана выпустила нас. И в тот момент, когда мои ноги коснулись земли, люди обезумели. Теперь я видела надписи на лозунгах: «Пожизненное для Локвуд». «Убийца Мэгги». – Смотреть перед собой, – повторила Делия, сжав мой локоть. Машина ма была припаркована прямо у ворот, так что мне не пришлось пробираться сквозь толпу. И все же, когда мы подошли ближе, телевизионщики стали выбрасывать навстречу нам микрофоны на длинных шестах. И выкрикивали так много вопросов, что я не могла разобрать слов. Не то чтобы я собиралась отвечать. Я почти запрыгнула в машину. Мама последовала за мной. Делия села впереди, а дядя Маркус нырнул на место водителя. Люди напирали на машину, которую медленно вел дядя Маркус. Машина раскачивалась и тряслась, и я представила, как разъяренная толпа поднимает ее и переворачивает. Давит нас. Я уткнулась головой в колени и закрыла ее руками. Так советуют делать пассажирам самолета при аварии. И почувствовала, как ма закрывает меня собой. – Все чисто, – объявил дядя Маркус, когда мы свернули на дорогу. Я подняла голову, и злобные выкрики толпы постепенно затихли. Последуют ли они за нами в тупик на Норт Топсейл? Окружат ли наш дом? Кто защитит меня тогда? Я слышала, как Делия и дядя Маркус о чем-то тихо говорят, но не могла разобрать слов. Проехав примерно милю, мы остановились на обочине за черной «ауди». Делия повернулась и потянулась к моей руке: – Я выйду здесь. Позвони, если понадобится. И держись. – Хорошо, – прошептала я, вспомнив, как паршиво держалась в машине. В отличие от Делии. Это ей я обязана таким смехотворно малым сроком. Она сумела смягчить или вообще обезвредить кучу свидетельств против меня. Впереди меня ждали обязательные консультации, которые, полагаю, должны были выяснить, почему я сделала то, что сделала, чтобы больше никогда в жизни не повторить этого. Никто не сомневался, что пожар был моим первым и последним преступлением. Но я не хотела ни с кем говорить о мерзкой гребаной истории. И была уверена, что не нуждаюсь в этих консультациях. Но придется вытерпеть несколько сеансов у психотерапевта. А еще меня приговорили к трем сотням часов общественных работ. Так что пока никакого колледжа. И возмещение морального ущерба семьям, но ма выплачивала это деньгами из наследства, оставленного мне папочкой. Как можно заплатить семьям за мертвых детей? Казалось бы, после года в тюрьме нам есть о чем поговорить, но в машине было тихо. Иногда столько нужно сказать, что не знаешь, откуда начать. Пока я была в тюрьме, мама и дядя Маркус посещали меня дважды в месяц. Каждый раз они сидели рядом по другую сторону стола. Я знала, что дядя Маркус давно любит маму, и радовалась, что она перестала разыгрывать снежную королеву. Возможно, теперь они стали любовниками, но я не хотела копаться в их делах. Достаточно странно уже и то, что мать встречается с братом моего отца. – Как Энди? – спросила я. Мы с братом виделись примерно раз в месяц, достаточно, чтобы знать, что он за этот год подрос почти на дюйм, и теперь его рост – пять футов один дюйм. Зато мышцы немного накачались. Он занимался плаванием в Специальной Олимпийской команде в Уилмингтоне и обзавелся подружкой по имени Кимми. Я ее не знала, но очень нервничала из-за того, что кто-то, возможно, обидит моего брата, страдавшего врожденным алкогольным синдромом. – Честно говоря, он всю ночь мучился от желудочного гриппа, – призналась мама. – О нет! Страшно было представить, как его рвало! – Надеюсь, мы все не заразимся, – сказал дядя Маркус. – Особенно ты, Мэгс. Хорошенькое будет возвращение! – Он сейчас один дома? – спросила я. – Я оставила его у Сары. Придется заехать и забрать его. Можно ли представить что-то более нелепое? Сара в роли няньки Энди, пока ма забирает меня из тюрьмы. Слова ма так и повисли в воздухе. – Ты помирилась с Сарой? – спросила я наконец. Мама вздохнула: – Отношения немного улучшились, хотя слово «помирились» тут неуместно. Просто сегодня утром я не могла найти никого другого, а Энди было так плохо, что не хотелось оставлять его одного. Сара тоже была не в восторге. Но согласилась. Ма стала выглядеть старше. Во время ее визитов я этого не замечала, но теперь видела, что кожа над глазами немного обвисла. Она коротко остригла темные волосы, и ей очень шла такая прическа. Вроде как даже круто. Наши волосы были одного цвета, но мои – жесткие и непокорные, как у папы. В тюрьме я связывала их в длинный хвост. – Вряд ли между мной и Сарой когда-нибудь все станет как прежде, – сказала ма. – Но мы стараемся все забыть. По крайней мере, я стараюсь. Я знала, что она говорит о романе Сары и моего отца, когда тот еще был женат на ма. Оказалось, мой отец был еще и отцом Кита. Сюрприз, сюрприз. Хотя Энди этого не знал. – Но она все еще расстроена, сама знаешь, – добавила ма. Да, я знала. Расстроена из-за того, что при пожаре Кит получил ожоги. Я ее не виню. Я каждый раз плакала при мысли о том, что покалечила его. – Я не зайду, когда мы остановимся, ладно? Я не хотела видеть Сару и уж точно не желала видеть Кита. – Вот и хорошо. В голосе мамы прозвучало облегчение или это мое воображение разыгралось? Мы въехали на подвесной мост через Береговой канал. – Океан! – воскликнула я, глядя на горизонт. Вода была серо-голубой, потому что набежали тучи, но это так прекрасно! Я больше никогда не буду воспринимать жизнь на острове как должное. Наш автомобиль был на мосту практически единственным. Хотя я обычно любила сентябрь на Топсейл-Айленд, когда большинство туристов разъезжается и он становится больше похожим на дом, отсутствие машин и людей вдруг заставило меня понять, что я буду выделяться. Будь здесь по-прежнему летние толпы, я смогла бы в них раствориться. А так я знаю всех, и все знают меня. Становилось плохо при мысли о девушке, которой я была год назад. Девушке, которая пряталась на Си-Тендер и вытворяла безумства ради любви. Которая вела тайную жизнь. – Ма, – позвала я. Она положила ладонь мне на руку: – Что, милая? – Сначала я буду доводить вас до точки. Потому что стану высказывать все, что думаю. Нужно, чтобы кто-то отрезвлял меня, если в голову придут очередные безумные идеи. – Можешь говорить мне все, что пожелаешь, – ответила она. – Помни, Мэгс… – Дядя Маркус глянул на меня в зеркало заднего вида. – У тебя будет психотерапевт. Можешь быть с ней абсолютно откровенной. Мы въехали в трейлерный парк, и я пригнулась, когда дядя Маркус остановился перед сдвоенным трейлером Уэстонов цвета поблекшего золота. – Я останусь с Мэгс, – решил дядя Маркус. – Я на минуту, – сказала ма, выходя из машины. Дядя Маркус с улыбкой обернулся ко мне: – Все будет хорошо. Его каштановые волосы были пострижены очень коротко. Короче, чем раньше… и эти удивительно синие глаза, которые я любила всю жизнь. Он – один из лучших людей на свете. Я верила, что он всегда будет на моей стороне. Что бы ни случилось. Что бы я ни выкинула. При этой мысли в глазах защипало. Я прикусила губу: – Надеюсь, что так. – Вот он идет. Я выпрямилась и увидела, как брат сбегает по ступенькам маленького крыльца трейлера и мчится по песку. Он открыл заднюю дверь и бросился ко мне. Я, смеясь, поймала его. – Тебя освободили! – закричал он. – Да, медвежонок панда! – сказала я. Он казался таким взрослым! Я откинула с его лба густые волосы. – Теперь ты от меня не отделаешься! Ма села в машину, на этот раз впереди. – С Сарой все в порядке? – спросил дядя Маркус. – Ее не было. – Ей пришлось пойти в магазин, – пояснил Энди. – Я оставила записку, в которой поблагодарила ее. Никто не сказал этого вслух, но я знала, почему не было Сары. Она хотела видеть меня не больше, чем я ее. 3. Кит На алгебре Бриджет Хаммет сидела рядом со мной. СЛЕВА. Это имело значение. Я не люблю, когда кто-то сидит слева от меня. На уроках я обычно стараюсь сесть к окну, чтобы никто не сидел слева. Но на первый урок алгебры я опоздал, и все места у окон были заняты. Так что теперь Бриджет, которая была самой крутой девчонкой в классе, а может, и во всей старшей школе Дуглас, сидела слева и писала эсэмэску Софи Таппер, сидевшей справа. Я точно знал, что пишет она обо мне. Я всегда чувствую, когда люди говорят обо мне. Моя левая рука дико болела, и мне понадобилась еще одна таблетка перкосета. За десять минут до звонка я просто мечтал убраться отсюда. Не только с алгебры. Из чертовой школы. Сегодня пришлось прийти раньше, на дурацкую пересдачу экзамена, и теперь я валился с ног. Раньше я уходил после седьмого урока. В последнее время – после шестого. Скоро, возможно, буду уходить после пятого. Я просто не мог здесь сидеть. Тем более что отстал и остался на второй год. Снова стал гребаным джуниором [2] . 2 В Америке джуниор-скул – это седьмой-восьмой классы. Семнадцатилетний джуниор. Парень, на которого все украдкой глазеют. И притворяются, будто не смотрят. До пожара все девчонки не сводили с меня глаз. Тогда мне это льстило. И было приятно сознавать, что они пишут подругам эсэмэски обо мне. А еще я часто получал е-мейлы насчет того, как они хотят целоваться со мной. Со множеством подробностей. Теперь все стало по-другому. Я вообще не получал е-мейлов. И знал, что сейчас говорят обо мне девушки. Как они смотрят на меня с правой стороны. Пока они не видели моих рук и ладоней, я выглядел круто. Но если они смотрели слева… Я словно вылез из фильма ужасов. Я с трудом терпел эти взгляды, хотя так и подмывало выкинуть из окон все парты. Звонок, наконец, прозвенел, и я без оглядки вылетел за дверь. Прошагал прямо к машине и сел. Какая-то дилерская контора в Джексонвилле пожертвовала мне машину после того, как я вышел из больницы. Машина была полным отстоем. Я хотел продать ее и купить мотоцикл, но мать сказала, что это было бы оскорблением. Что я должен быть благодарен и бла-бла-бла. Я запил перкосет тем, что осталось в банке «Доктор Пеппер», которую утром сунул в держатель для чашки. Выехал с парковки и направился к мосту. Но не для того, чтобы вернуться домой. Прежде всего потому, что там будет ма, а я не хотел, чтобы она знала о пропусках уроков. Не хотел, чтобы она расстраивалась. И главное, сегодня, по какой-то дерьмовой причине, у нас был Энди. Сегодня! В день, когда выпускают Мэгги! В день, когда ужасно хотелось забыть обо всей семейке Локвудов. Ма оставила на сотовом сообщение насчет Энди, но сказала, что он уедет к тому времени, когда я вернусь. Она добавила, чтобы я после школы сразу ехал домой. Возможно, потому, что знала, как я буду злиться из-за освобождения Мэгги. – Если увидишь репортеров, проходи мимо, – велела она. – Не вступай в разговор. Ты им ничем не обязан. Репортеры. Дерьмо. Им лучше держаться подальше. Но я ни за что не поеду домой, пока не буду знать наверняка, что Энди оттуда убрался. Не желаю видеть никого из Локвудов. Ни Энди, ни Лорел, ни суку, которая сожгла мне лицо. Ради нее же самой. Я могу убить ее, если увижу. Деньги способны купить все, в том числе и освобождение из тюрьмы. Она навещала меня в госпитале до того, как попала в тюрьму, но знай я то, что знаю сейчас, клянусь, задушил бы ее, хотя мои руки были забинтованы до плеч. Я часто тешился вкусной фантазией, как поджигаю ее, только бы кто-то зажег за меня спичку. Последнее время я не слишком спокойно выносил вид огня, но любил представлять, как Мэгги горит на костре. Как в те века, когда сжигали ведьм. Конечно, эта была мерзкая фантазия, но все же не такая, как у нее, – сжечь церковь, полную детей. Я припарковался у пирса, где тусовались сёрферы, хотя прибой был таким слабым, что там собрались только трое парней. Я знал их, но не слишком хорошо. Самая крутая штука в сёрфинге – это возможность находиться с другими людьми без необходимости общаться с ними по-настоящему. Без необходимости говорить с ними или стоять достаточно близко, чтобы они смогли глазеть на твое лицо. Вода все еще была достаточно теплой, так что мне не особенно был нужен гидрокостюм, но я все равно надел верхнюю половину, потому что мне запрещено держать руки на солнце. Я надел козырек, чтобы спрятать изуродованное лицо. Потом зашел в воду и стал дожидаться приличной волны. Мой физиотерапевт считал, что виндсёрфинг мне полезен, если я «не буду подвергать себя опасности». Он имел в виду, если я смогу управлять доской покалеченной левой рукой и добиться достаточной гибкости. Мы работали над этим на физиотерапии. Вот и говори о боли. Но если я забывал об упражнениях хотя бы на один день, за это приходилось платить, и еще как! Из воды мне был виден трейлерный парк, хотя я не мог разглядеть наш трейлер. Он был третий от дороги, и я видел только бледно-желтый угол. Энди все еще там? Мой сводный брат? Не то чтобы я кому-то рассказывал, что прихожусь родственником этому лузеру. Остальные три сёрфера переговаривались между собой. Но я не мог разобрать, что они говорят. Потом они стали грести к берегу. Вероятно, устали ждать настоящей волны. Может, они куда-то собрались вместе? За бургером? Поговорить о девчонках? А я сидел один в воде, глядя на угол нашего трейлера, удерживаясь на месте, желая, чтобы и у меня было куда пойти. 4. Сара Церковь Свободных Искателей 1988 Первое, что я заметила, – простую красоту маленького пятиугольного здания. Запах дерева был так силен, что кружилась голова. Я чувствовала себя связанной с ним, связанной с землей, словно запах пробудил к жизни воспоминания, запечатленные на генетическом уровне. Сквозь большие панорамные окна я увидела море, окружавшее крохотную часовенку. И казалось, что я очутилась на пятиугольном корабле, в обществе двенадцати таких же, как я, матросов. Второе, что я заметила, – мужчину в джинсах и кожаной куртке. Хотя он не произнес ни слова, сразу стало ясно, кто здесь главный. Физически он был довольно внушителен, если вести речь о весе и росте, но дело было не только в этом. Он был волшебником. Колдуном. Даже сейчас, когда я пишу об этом много лет спустя, сердце бьется сильнее. Не взглянув в мою сторону, он опутал меня чарами, таинственными, пьянящими и, если уж быть абсолютно честной, сексуальными. В этот момент я поняла, что мне очень долго не хватало двух вещей: у меня не было духовной жизни и почти не было чувственной. А если отнять и то, и другое, что остается? Я сидела вместе с другими в благоговейном молчании. Наконец, мужчина поднялся. Утреннее солнце, брызжущее из высокого, ближайшего к океану окна, сияло на его лице и в темных, мягких глазах. Он оглядел комнату. Взгляд переходил от человека к человеку. Пока не остановился на мне. Я не могла отвести глаз. И не хотела. Он заглядывал в меня. В бескрайнюю пустоту моей души. «Наполни ее ради меня, – думала я. – Помоги мне». Но его взгляд ускользнул и снова упал на прихожан. – Где вы познали Бога на этой неделе? – спросил он. «Нигде», – подумала я. Хотя даже не понимала, что он имеет в виду. Знала только, что почувствовала себя дома впервые с тех пор, как Стив притащил меня из Мичигана в Кэмп Лежен. Я была чужой в этом маленьком южном анклаве с сотнями церквей и тысячами прихожан, с которыми у меня не было ничего общего. Я не отличала овсянки от помидора, лунного пирога – от жареного картофеля. Я совершенно терялась при общении с другими офицерскими женами. Они скучали по мужьям, находившимся в служебных командировках, а я, мучимая совестью, нетерпеливо ждала отлучек Стива. Многие женщины были моими ровесницами – двадцать один год, – и все же я не могла преодолеть пропасть между ними и собой, особенно когда они трещали о мужьях, покупая продукты в военном магазине. Я остро ощущала, что со мной что-то не так. Совсем не так. Чего-то страшно не хватает. Но сейчас я вдруг почувствовала себя дома, хотя находилась в церкви. После вопроса мужчины о Боге возникло долгое молчание. Но оно вовсе не было неловким. По крайней мере, не для меня. Наконец, женщина, что была ближе к проповеднику, встала. Я увидела блеск кольца на ее левой руке и подумала: «Его очень счастливая жена». – Прошлой ночью я лежала на пляже, – сказала она, – и неожиданно на меня снизошло ощущение покоя. Она была хорошенькой. Не красивой. Разница есть. Слишком худа. В солнечном свете ее волосы были невероятны. Чуть волнистые. Ниже плеч. Темные и блестящие, как у азиатки. Полная противоположность моим коротко стриженным, светлым волосам. Очень белокожая, с обычными карими глазами – не то что у мужа, – и лицо сердечком. Но при взгляде на мужа ее глаза светились. Я ревновала. Не к этой женщине, а к любой, способной чувствовать то, что явно чувствовала она. Абсолютную любовь. Обожание такого мужчины вернется к тебе в десятикратном размере. Я попыталась представить, как Стив встает и спрашивает о Боге. Так страстно заботится о чем-то. Создает этот крохотный шедевр-храм. Я предположила, и, как выяснилось, правильно, что это тот парень, о котором все говорили, – помешанный на мотоциклах байкер, выстроиший собственную церковь. Я не могла представить себе, что Стив способен на что-то подобное. Не могла представить, что он способен улыбнуться мне так, как этот человек – своей жене, когда она снова села. Откровенно говоря, я понятия не имела, что творится в голове Стива. Я вышла замуж за почти незнакомого мужчину, поскольку чувствовала, что у меня нет выбора. Когда ты молод, когда у тебя больший выбор, чем раньше, ты все же иногда просто не видишь вариантов. Я действительно была слепа. Стив был так красив в своем мундире в день нашей свадьбы. Я убедила себя, что он прекрасный человек, сделавший мне предложение, когда я сказала ему о ребенке. Я приняла это предложение. Хотя между нами ни слова не было сказано о любви. Только об ответственности. Я твердила себе, что любовь придет позже. Но этим утром мужчина с солнцем в глазах заставил меня усомниться, что любовь к Стиву вообще возможна. Может, если бы ноги моей не было в церкви, все и обошлось бы. Я научилась бы довольствоваться тем, что имела. Но, встав после службы, я знала, что уже поздно. Семя того, что должно было последовать, уже посеяно. Беда уже случилась. 5. Мэгги Когда мы свернули на короткую улицу, вернее в тупик, заканчивавшийся заливом, я увидела кучу новостных фургонов, припаркованных вдоль обочин, и бегающих возле них людей и неожиданно поняла, что следующие несколько дней моя жизнь будет именно такой. Несколько дней…. а может, всегда. – О нет! – пробормотала ма. Дядя Маркус рассерженно выдохнул: – Не волнуйся, Мэгс, мы въедем прямо в гараж. Тебе не придется ни с кем говорить. Я низко пригнулась, думая о заключенных, закрывающих лица куртками, когда они идут сквозь строй репортеров. Такое часто показывают по ТВ. Я всегда считала, что они стараются казаться неузнанными, но теперь поняла. Это унижение заставляло их прятать лица. Оказавшись в доме, я переходила из комнаты в комнату, гладя рукой диван, стойку с фарфором, обеденный стол. Каким знакомым все казалось, и как приятно это сознавать. Энди ходил за мной по пятам, не переставая болтать. Словно пытался возместить все потерянные между нами разговоры. На кухонной стойке стояла долговарка дяди Маркуса, которую я узнала. Судя по запаху, ма готовила чили. Я была рада, что они не поднимают большого шума из-за моего приезда домой. Никаких вечеринок или чего-то в этом роде, где мне пришлось бы встретиться с кучей людей. Я была ужасно рада оказаться дома, но, мне кажется, подобные события праздновать не стоит. Моя комната была точно такой, какой я ее оставила. То же покрывало в зелено-голубую полоску на двуспальной кровати, а на комоде в рамках фотографии папы, Энди и некоторых – бывших – друзей. На подушке сидел белый игрушечный мишка, которого я раньше не видела. Я подняла его. Какой мягкий! И держит в лапах маленькую карточку, на которой написано: «Добро пожаловать домой. С любовью. Дядя Маркус». Судя по этикетке, мишка был сделан из ангоры. Конечно, игрушечный медведь мог показаться дурацким подарком для девятнадцатилетней девушки, но этот был просто идеален. Откуда дядя Маркус узнал, что мне нужно именно что-то вроде медведя? Что-то, что я могла бы держать. Что-то заставлявшее меня чувствовать себя вроде как невинной. Маленьким ребенком, который не хотел сделать что-то настолько плохое. Проходя по дому, я не выпускала медведя из рук. Комната ма немного изменилась. В основном из-за дяди Маркуса. Его шлепанцы стояли на полу около кровати. В ванной я увидела его набор для бритья, зубную щетку и дезодорант, занявшие полочку вокруг раковины. Пока я была в маминой комнате, в дверь позвонили. Я услышала, как дядя Маркус с кем-то говорит. Слов я не разобрала, но похоже, он требовал, чтобы кто-то убрался. Оставил нас в покое. Комната Энди была той же. Но только пахло в ней иначе. Воздух казался гуще или что-то в этом роде. Я иногда бывала в комнатах своих друзей-мальчишек, прежде чем стала встречаться с Беном, и в их комнатах пахло точно так же. Уже не запах маленького мальчика. Немного пахнет грязными носками, немного потом. Немного кремом после бритья. Как странно оказаться тут. – Хочешь посмотреть снимки? – спросил Энди, садясь за компьютер. – Конечно. – Я выдвинула стул, села рядом и обняла медведя. – У тебя есть фото Кимми? – Угу, – кивнул Энди, кликнув мышью. Сразу высыпалось несколько снимков. – Это моя Специальная Олимпийская команда, – пояснил он. Всего их было десять. Шесть мальчиков, четыре девочки в купальных костюмах, выстроившихся вдоль стены. По крайней мере у семерых был синдром Дауна. Двое мальчиков выглядели абсолютно нормальными. И Энди. Симпатичный, но гораздо ниже остальных. – Это Мэтт, – Энди показал на мальчика с синдромом Дауна. – Он – брат Кимми. И тут я вспомнила. Ма говорила мне, что Кимми была одной из пяти усыновленных ребят. Все страдали от каких-то болезней. Но самой Кимми в команде пловцов не было. Только ее брат. – А это мы с Кимми. – Энди кликнул на другой снимок. – Какая хорошенькая! Кимми была на пару дюймов выше Энди. Темные волосы забраны в хвост. Трудно даже предположить, откуда она. Глаза вроде азиатские. Кожа – почти такая же темная, как у Летиши, но Кимми не выглядела афроамериканкой. – У нее одна нога короче другой, – пояснил Энди. Словно прочитал мои мысли, чего, я знала, не было. – Родилась с покалеченной ногой. Сделали операцию, но Кимми осталась хромой. – Влюблен? – ухмыльнулась я. Кончики ушей Энди покраснели, и я, хихикнув, обняла его. – Да, – признался он. – А она любит тебя? Попробовала бы только не любить! – Да. Она помогает мне. Отмечает все события в календаре на случай, если я забуду. Ма говорила, что Кимми взяла на себя роль второй матери Энди. Следит за его расписанием, делает все, чтобы он запоминал сказанное. Раньше это было моей работой. – Не дождусь встречи с ней, Панда, – улыбнулась я. – Не зови меня больше Пандой. Это для малышей. На секунду я почувствовала, будто он что-то украл у меня. Но я поняла. Панда – детское прозвище. – О’кей, Эндрю, – кивнула я. Он рассмеялся. Неожиданно внизу что-то разбилось, раздался ужасный шум, потом глухой стук. Мы с Энди переглянулись и застыли, словно статуи. – Лорел! – откуда-то снизу крикнул дядя Маркус. – Вызови полицию! Эндрю вылетел из комнаты прежде, чем я успела его остановить. Я последовала за ним в коридор, пытаясь схватить брата за руку. – Не спускайся вниз! – крикнула я. Но он оказался чересчур проворен. Вырвался и слетел по лестнице. – Держись подальше от всего этого! – услышала я мамин вопль. – Тут повсюду стекло! – Оставайся наверху, Мэгги. Я увидела ма. Она прижимала к уху телефон и смотрела в сторону гостиной. – Кто-то бросил…. не знаю, что это. Камень, Маркус? Дядя Маркус что-то ответил. – Кусок бетона или что-то в этом роде, – пояснила ма. – Кто-то бросил… да… Алло! Она заговорила в телефон. Голос дрожал: – Это Лорел Локвуд. Кто-то только что бросил кусок бетона в наше окно. Я пошла к себе, прижимая к груди медведя. Возможно, мне следовало спуститься вниз. Помочь все убрать, но я была слишком измучена. Подобные вещи не случаются на Топсейл-Айленд, и я знала, что это не просто хулиганство. Они охотились за мной. Но при этом страдала моя семья. После обеда я посмотрела в окно спальни. Два фургона телевизионщиков еще были здесь. Что они собираются делать? Торчать здесь всю ночь? Всю неделю? Бьюсь об заклад, им понравилось снимать приезд копов и дядю Маркуса, закрывающего разбитое окно штормовыми ставнями. Я закрыла жалюзи. Немного погодя даже набралась мужества включить новостной канал на ТВ. Села на кровать и положила подбородок на сидевшего на коленях мишку. Долго ждать не пришлось. На экране возникли люди. Толпившиеся у тюрьмы. Вопящие и размахивающие лозунгами. – Вопреки протестам, – сказала репортерша на вид не старше меня. – Сегодня из Женского исправительного заведения Кауачи освободили Мэгги Локвуд после отбытия двенадцатимесячного заключения за попытку поджога церкви Друри-Мемориел в Серф-Сити. Несколько минут она распространялась о том, кто я и что сделала, после чего стала брать интервью у людей на улице. Первым был темноволосый мужчина, такой обозленный, что изо рта летели капельки слюны. – Она получает год тюрьмы! А потом начинает новую жизнь, словно ничего не случилось! – прорычал он. – Хорошо бы, – громко сказала я. – Мой дядя мертв! – кричала молодая женщина, чье лицо было искажено ненавистью. Ко мне. – Он был таким хорошим человеком! А эта девица выкрутилась с помощью слизняка-адвоката. Должно быть, это племянница мистера Игглса, поскольку он единственный взрослый, погибший при пожаре. Я подумала о своем дяде. Представила его мертвым, жертвой кого-то вроде меня. НЕТ!!!! Я вздрогнула и помахала рукой перед лицом, чтобы отогнать мысль. На экране появился преподобный Билл. Я охнула. Мне так не хотелось смотреть на него. Он стоял перед кирпичной церковью. Новая Друри-Мемориел? Вау. Совершенно другая. – Многие люди рассержены, – сказал он. – Нам удалось заново выстроить Друри-Мемориел. Работы почти закончены. Но мы не можем вернуть жизни погибших и утешить пострадавших. И сознавать это очень тяжело. Но я надеюсь, что это возможность вспомнить о прощении. О прощении? Это преподобный Билл? Что за лицемер! Он ненавидел меня. Ненавидел всю мою семью. В дверь спальни кто-то постучал. – Войдите, – откликнулась я. Ма просунула голову в дверь и увидела включенный телевизор. – О, Мэгги, не смотри это! – Все нормально. – Спускайся, поешь с нами мороженого. С мятой и шоколадной крошкой. Я покачала головой. В животе заныло. – Только не подходите к окнам, – сказала я. Боялась, что первый кусок бетона окажется не последним. – Пойдем, – настаивала ма. – Сегодня вечером мы хотим быть с тобой. Как-то странно было сидеть в гостиной с задвинутыми шторами. Раньше мы никогда их не сдвигали. Но теперь не хотели, чтобы кто-то смотрел на нас, пока мы едим мороженое. И сидели мы подальше от окон. По крайней мере, остальные ели. Пока я размазывала зеленое месиво по чашке. Зазвонил телефон, и ма подняла трубку. Посмотрела на номер звонившего и, пожав плечами, передала трубку дяде Маркусу. Полагаю, ему было поручено говорить за всю семью. – Алло? – сказал он. – Эй, все в порядке? Я увидела, как между бровями появилась морщинка, и стала гадать, с кем он говорит. – Да, она здесь. Я боялась, что он имеет в виду меня. Но он прикрыл рукой микрофон и взглянул на ма: – Это Кит. Кажется, он чем-то потрясен. Мы все молчали, пока ма брала трубку. Я попыталась представить, как выглядит сейчас Кит. В последний раз я видела его в больнице. Тогда его руки казались гигантскими белыми древесными обрубками. Из повязок высовывались тонкие стальные стержни, закрывавшие пальцы левой руки. Повязки закрывали и половину его лица. Я знала, что он покрыт шрамами. Никто не сказал мне, насколько все плохо, но можно было догадаться. Ма отвела трубку от уха и взглянула на Энди. – Когда Сара… мисс Сара сказала, что идет в магазин, не пояснила ли она, в какое время собирается вернуться? Энди облизал ложку. – Нет. – Она сказала, в какой магазин идет? Что она собиралась купить? – Не помню. Ма снова заговорила в телефон: – Он ничего не знает, Кит. Встав, она повернулась к нам спиной и пошла к кухне. И понизила голос, но до меня доносилось каждое слово: – Почему бы тебе не позвонить Дон? Может, она что-то знает? Дон Рейнолдс – та женщина, с которой Бен мне изменил. Впрочем, стоило признать, что это я была женщиной, вернее, девушкой, с которой он изменял Дон. В конце концов, он с ней жил. Слава богу, что он вернулся в Шарлотт, к своей жене, и можно не беспокоиться насчет того, что наткнешься на него. О господи. Это было бы хуже всего. – Что стряслось? – спросила я, когда ма повесила трубку и снова села. – Кит вернулся домой около пяти. Но Сары не было, и она все еще не пришла. Ма подняла пустую чашку из-под мороженого, словно хотела встать и отнести ее на кухню, но не сдвинулась с места. – Он видел записку, которую я оставила. В записке я благодарила ее за то, что присмотрела за Энди. – Возможно, она сказала Энди, что уедет, а тот забыл, – предположил дядя Маркус. – Все равно странно. Ма нахмурилась: – В какое время она ушла, Энди? – Откуда? – спросил Энди. – Из трейлера. Из мобильного дома. Энди пожал плечами. – Я убивал Мега-воинов. – И каков счет? – рассмеялся дядя Маркус. – Лучший результат – пятьдесят две тысячи триста сорок один воин! – гордо воскликнул Энди. Дядя Маркус улыбнулся матери: – Когда речь идет о том, что запоминать, а что нет, у этого мальчика свои приоритеты. Уверен, что с Сарой все в порядке. Я слушала разговор и внезапно почувствовала себя так, словно меня здесь нет. Отчужденной от всего происходящего. Словно мне только снится, что я дома. Это сон, о котором я мечтала весь год. Около половины одиннадцатого дядя Маркус поднялся наверх, и я поняла, что он будет ночевать здесь. Я была рада. Потому что не ощущала себя в безопасности в нашем доме. Хорошо, что дядя Маркус рядом. Я думала, что фургоны телевизионщиков, наконец, уехали, но все же казалось, что в темноте по-прежнему шныряют люди. Может, заглядывают в окна, может, несут камни, чтобы швырять в стекла. О господи! Что, если кто-то подожжет дом со всеми обитателями? Люди могут посчитать, что этим отомстят за мое преступление. Я поднялась наверх и впервые за целый год надела старые шорты на тесемке и майку, в которых любила спать. Шорты едва не спадали с меня. Вау, как я похудела за этот год. Здорово. До тюрьмы я на ночь смотрела телевизор, но на сегодня с меня было довольно телевидения. С полчаса я лежала в темноте и, как казалось, слышала странные звуки. Если кто-то подожжет дом и огонь перережет лестницу, что мы будем делать? У меня и Энди в чуланах были веревочные лестницы, которые можно зацепить за окна. Но в маминой комнате ничего подобного не было. Я заплакала при одной мысли о том, какой ужас нас ждет. Наконец, я не выдержала и спустилась вниз вместе с медведем, чтобы убедиться, что все как следует заперто. Босиком вошла в темную кухню. Сквозь стеклянную дверь я видела лунный свет на заливе и наш причал. Очень хотелось выйти на причал и вдохнуть запах воды, почувствовать кожей соленый ветерок, развевающий волосы. Но я, конечно, не посмела выйти. Я направилась в гостиную и увидела, что дверь, ведущая на крыльцо, открыта. Я замерла. Потихоньку подобралась к крыльцу и, выглянув, увидела сидевшую в темноте мать. – Привет, – прошептала я. – Не можешь уснуть? – Угу. – Посиди со мной. Я посмотрела в сторону улицы. – Никого, – заверила она. – Даже если кто-то есть, нас не увидят. Слишком темно. Садись. Она похлопала по подушке дивана-качалки. Я села. Странно было сидеть вот так. Мы не сидели так близко с тех пор, как я была маленькой. А может, и тогда не сидели. – Я просто дожидаюсь полуночи, – пояснила ма. – А что случится в полночь? – Я решила, что, если к тому времени Кит не объявится, позвоню сама, чтобы убедиться, что Сара благополучно вернулась. – Думаю, так и есть. – Возможно. – Не знаешь, Кит говорил с Дон? Я хотела произнести это имя вслух. Дать маме понять, что могу его вынести. – Не знаю. Надеюсь, что говорил. Она стала потихоньку раскачиваться. – Представляешь, Мэгги, я в этом году лучше узнала Дон. – Ты о чем? – Видишь ли…. после всего, что случилось, мы с ней должны были выяснить отношения. Она тоже была ранена ситуацией с… треугольником между ней, тобой и Беном. – Знаю. Я все еще испытывала к Дон нечто вроде остатков ненависти. Не ее вина, но я ничего не могла поделать с собой. – Она – порядочная женщина, – заявила ма. – Теперь в ее жизни появился новый мужчина. Фрэнки. Работает в пункте проката лодок и в прошлом месяце перебрался к ней. Я не слишком хорошо его знаю, но он вроде славный парень. Я сильнее прижала к себе мишку. – Она много работала, чтобы помочь жертвам и их семьям, получить для них финансовую поддержку и сделать все, чтобы они при необходимости могли консультироваться у психотерапевта. – Знаю, – прошептала я. – Видела некоторых в новостях. Племянница мистера Иггла была… Я покачала головой, не желая вспоминать уродливую гримасу на лице женщины. – Семья мистера Иггла очень обозлена, – вздохнула ма. – Многие люди все еще обозлены. Маркусу позвонили из полиции и сказали, что поймали парня, кинувшего в окно кусок бетона. Оказалось, что он друг Хендерсона Райта. Я вспомнила постер с лицом Хендерсона Райта на поминальной службе по жертвам пожара. Он выглядел испуганным крольчонком. Еще преподобный Билл говорил, что его семья жила в машине. – Семья Хендерсона оказалась более понимающая. И простила тебя, – сказала ма. – Правда? – Дон смогла поселить их в квартире, а они из тех людей, которые…. – Она снова раскачала диван. – Очень религиозны. И способны принять то, что случилось, чего я никак не могу представить. Я покачала головой. Потому что тоже не могла представить. Ма вздохнула: – Мне нужно рассказать о матери Джорди Мэтьюз. Не хочу, чтобы ты услышала от сплетников. О нет! Джорди Мэтьюз была третьей жертвой, погибшей в огне. Очень хорошенькая голубоглазая блондинка, перед которой открывалось большое будущее. Я все еще вижу ее, когда закрываю глаза. – А что с ее матерью? – спросила я. – Она так и не смирилась с потерей. Не то чтобы я осуждала ее даже на мгновение. После смерти Джорди она пыталась покончить с собой, и ее на несколько месяцев поместили в психлечебницу. Когда она вышла, всем казалось, что ей лучше, но несколько недель назад она погибла, направив машину на перила разводного моста. Я задохнулась. – Она… Я представила разводной мост. Как невероятно трудно было сбросить с него машину. Такое не может быть случайностью. – Самоубийство? Ма кивнула: – Не смогла вынести. Она была матерью-одиночкой. Еще одна дочь учится в колледже. Но вряд ли у них были хорошие отношения. Так что ей, должно быть, казалось, что она одна на свете и теперь ей не для чего жить. Я оперлась подбородком о медведя. – Это все продолжается и продолжается… последствия того, что я наделала. Ма обняла меня за плечи. – Я знаю, как тебе плохо. И я не говорила тебе об Эллен, матери Джорди, чтобы не было еще хуже. Но лучше, чтобы ты услышала это от меня. Моя рука легла на ее плечо: – Я рада, что ты мне сказала. Она коснулась медведя: – Правда, самая мягкая на свете штука? – Ты, наверное, думаешь, что я спятила, раз все время таскаю его за собой? – Вовсе нет. Я подумала, что очень мило со стороны Маркуса купить его тебе. – Правда. – Тебе неприятно, что он ночует здесь? Я выпрямилась. – Это здорово! Теперь наша семья такая, какой должна быть. Наконец-то. Я провела ладонью по пуху на спине медведя. – Собираешься замуж за него? – Возможно. Тебе бы это понравилось? – Определенно. Она сжала мое плечо: – О, милая, ты хотя бы представляешь, как я счастлива, что ты снова дома? Я расслышала слезы в ее голосе. – Не так, как счастлива я оказаться дома. – Меня беспокоит, что этот год изменил тебя. Ожесточил. До чего же она неправа. – Думаю, он смягчил меня, – покачала я головой. – Но я нервничаю из-за того, что происходит сейчас. Я не помнила, когда в последний раз исповедалась матери. Как-то странно и хорошо одновременно. – Не будем спешить. Шаг за шагом, – решила она. – И я каждую секунду буду рядом. Она провела рукой по моей щеке: – Я забыла сказать, что в четверг у тебя встреча с назначенным судом психотерапевтом. – Уже? Мне не хотелось ни с кем говорить. Пока не хотелось. – Мне сказали, что первый сеанс должен состояться в первую же неделю после твоего освобождения. И у меня есть идея насчет твоих общественных работ. Хочешь послушать сейчас, или завтра, или сегодня, но позже? – Сейчас. Я ненавидела мысль о том, что придется выполнять общественные работы, Топсейл-Айленд был не особенно богат возможностями. Да еще, может быть, придется встретиться с оскорбленными и обозленными людьми… от одного этого меня тошнило. – Моя школа, – сообщила ма. – Дуглас Элиментери. Я говорила с мисс Террел, – знаешь директора? – И она сказала, что ты можешь помочь в одном из классов. Она уже потолковала с учительницей первого класса миссис Хедли, которую ты обязательно полюбишь, и та сказала, что с удовольствием примет тебя. – В самом деле? Я же бывшая заключенная, ма. – Не применяй этого термина. Ты же не думаешь о себе таким образом, верно? На самом деле я думала, хотя эти слова заставили меня представить мерзких старикашек. – Но именно этим я и являюсь, – возразила я. – Мисс Террел не считает это проблемой. Мы много беседовали об этом в последний год, и, я думаю, она понимает, кто ты есть в действительности и что заставило тебя пойти на это. Ты хотела бы работать в школе? – Да, – сказала я. – Если учительница не возражает. Мне понравилось, что ма все устроила. Сделала все необходимое. Большую часть жизни она предоставляла мне самой заботиться о себе. Так что сейчас на душе потеплело. Кроме того, она сделала хороший выбор. Я хотела загладить вину за пожар перед всеми, но как это сделать, когда боишься выйти за дверь? Маленькие первоклашки будут самым безопасным выбором. Они не знают, кто я или что сделала. После игрушечного мишки это вторая самая лучшая вещь на свете. 6. Кит Иногда мать умеет довести меня до бешенства. Кудахтала надо мной, словно я умру, если она каждую секунду не будет спускать с меня глаз. Да, после пожара я едва не откинул копыта, и это давало ей право из кожи вон лезть, чтобы меня спасти, но меня это ужасно доставало. Так что, когда я пришел с пляжа домой, а ее не оказалось, я только обрадовался. Даже через пару часов, когда я согрел на ужин макароны с сыром и съел их перед телевизором, где повторяли «Симпсонов», я ничуть не волновался. Мне это было по душе. «Симпсоны» все еще шли, когда я услышал шаги на крыльце. В дверь постучали. Я открыл и увидел двоих парней. Один был по другую сторону нашей решетчатой двери, другой, с камерой, держался поодаль. – Кит? – спросил тот, кто был ближе ко мне. – Сегодня Мэгги Локвуд выпустили из тюрьмы. Что можешь сказать как одна из жертв пожара? Что чувствуешь? Я не сразу понял, что происходит. Репортеры! – Пошли к дьяволу! Я хлопнул дверью перед их носом и обошел трейлер, опуская жалюзи. Словно мне это нужно! Где мать? Она бы открыла дверь и велела бы этим ублюдкам сброситься с причала. Когда «Симпсоны» закончились, начались новости. Я никогда их не смотрел, но сейчас хотел убедиться, что они ничего не скажут обо мне. – Ты заслужила это, сука! – крикнул я в телевизор. Я еще немного посмотрел новости, взглянул на часы на плите, которые было видно с дивана. Почти половина восьмого. Где мать? Возможно, она говорила мне, что куда-то поехала с Дон или еще что-то, а я забыл. Я не очень прислушивался к тому, что она говорила. Но к восьми, в это время она всегда помогала мне с физиотерапевтическими упражнениями, ее по-прежнему не было дома, и я разволновался – не то слово. Взбесился. Я взбесился, что она не оставила записки или чего-то такого. Она знала, что я слушаю ее вполуха, и, если не собиралась прийти в восемь, должна была оставить записку, или сообщение на сотовом, или что-то в этом роде. Я сел в гостиной и позвонил на ее сотовый. Несколько звонков, после чего сотовый переключился на голосовую почту. – Уже восемь, – сказал я. – Где ты? Потом я позвонил Лорел, узнать, не сказала ли ма чего-то Энди. Признак полного отчаяния: я звоню Лорел. Поговорив с ней, я позвонил Дон. На звонок ответил Фрэнки и попытался поболтать со мной. – Позовите Дон, – перебил я. Не понимаю, что Дон нашла в этом франте. Когда я сказал, что ма нет дома, она встревожилась. Она ни о чем не договаривалась с матерью, да у той и не было подруг. Совсем. Все эти годы ее лучшей подругой была Лорел, а последний год мать сидела со мной, так что почти никуда не выходила. Дон сказала, что не говорила с матерью с позавчерашнего дня в «Яванском кофе», где обе работали. Я пытался сделать упражнения сам. Вынул эластичные ленты. Мы с матерью поочередно тянули за них, чтобы работали все мышцы рук и шрамы не стянули кожу. Я обернул ленты вокруг ножки самого тяжелого стула, но каждый раз, когда тянул за ленту, стул сдвигался. Мать всегда старалась меня ободрить. «Ты можешь это сделать. Тебе полезно. Продолжай». Я ненавидел ее трескотню. Но без нее у меня что-то плохо получалось. Я сел, как полагалось, широко расставив ноги, и взял красную ленту левой рукой. Потянул. Откинулся, и чертов стул грохнулся мне на щиколотку. – Черт бы все это побрал! Я умудрился столкнуть стул с ноги. Бросил ленту на пол, встал и снова схватился за сотовый. – Где тебя носит? – заорал я и сунул телефон в карман. Пропади пропадом эти упражнения. Мало мне руки, так еще и нога меня убивает. Я принял перкосет, хотя до очередного приема было еще часа два, вышел и торопливо сбежал по ступенькам крыльца к машине. Вдруг репортеры еще торчат здесь. Энди сказал, что мать пошла в магазин. Не то чтобы у Энди была хоть какая-то память, но нужно было откуда-то начинать. Поверить не могу, что мы с Энди в одном классе, хотя он туп, как тыква. Но какая разница? Школа – пустая трата времени. Мать все время приставала с вопросами, что я хочу делать, когда закончу школу. До пожара я не знал, как отвечать, а теперь мои шансы снизились на тысячу процентов. Все в школе толковали насчет колледжей, о том, как они в этом году собираются посетить выбранные, и, поскольку многие были бедны, как мы, о том, что собираются брать кредит или попытаются получить стипендию, и бла-бла-бла, и все такое дерьмо. Мой психотерапевт сказал, что, если мои оценки повысятся, я тоже смогу получить стипендию, но все время, пока говорил, смотрел в мой правый глаз, чтобы не видеть левой стороны лица. Не хотел, чтобы его поймали за тем, что он глазеет на урода. Притворялся, что беседует с нормальным парнем. «Ну, конечно, приятель», – думал я. Когда я закончу старшую школу, последнее, что я захочу, – оказаться в очередной школе. С очередными детишками, сверлящими меня взглядами. Я не потрудился сказать ему, что, если поступлю в колледж, стипендия мне не нужна. У меня есть образовательный фонд. Повинность, выплаченная Маркусом Локвудом после смерти Джейми Локвуда, моего настоящего отца. Я мог использовать эти деньги только на колледж, но если никуда не поступлю, то получу их, когда исполнится двадцать пять. Двадцать пять! И что мне делать до того? Потом я направился к «Фуд Лайон» в Хэмпстеде, где мать обычно покупала продукты. И проверил обочины в поисках ее машины. Было темно, так что пришлось подсвечивать себе фонариком. И я думал: «Это так глупо». Такая гребаная драма! Да что я, оказался в поганом фильме или как? Но я все время возвращался к тому факту, что она не могла просто не вернуться. Я звонил ей раз пятнадцать. Может, у нее батарейка села, но могла бы где-то найти телефон и позвонить. На парковке магазина ее машины не было. Тогда я вернулся на остров и проверил парковки в «Яванском кофе» и ресторанах, и во всех местах, о которых подумал. Потому что не мог понять, что делать дальше. Может, позвонить в полицию? Но это казалось еще театральнее. Наконец, я приехал домой, сел за компьютер и вошел в Интернет. У нас не было высокоскоростного Интернета, но почти каждый раз мне удавалось подключиться к чужому wi-fi… Я сделал то, что обычно делал в Интернете. Набрал в Гугле слова вроде «самоубийство», «ожоги», «остракизм», «скорбь» и тому подобное дерьмо. Иногда я входил на порносайты, но это выглядело так жалко. Мне не хотелось думать о том, что эти сайты – возможно, единственные места, куда я смогу заходить всю оставшуюся жизнь Мне больше нравилось читать о том, что чувствуют жертвы ожогов. Вроде меня. Большинство были старше. Некоторых оставили мужья и жены. Их супруги говорили, что не могут вынести стресса, но, бьюсь об заклад, это было больше похоже на стыд иметь партнера, выглядевшего чудовищем. Большинство жертв огня принимали антидепрессанты. Как и я. Если бы не принимал, меня давно бы не было на свете. Я все еще подумывал о самоубийстве, но все же не так часто, как раньше. Тогда я думал о том, как это сделать. Раздобыть пистолет. Повеситься. Отравиться лекарствами. Но каждый раз, когда представлял, как мать найдет меня мертвым, я начинал плакать. Жалкое зрелище. В этом году я превратился в плаксу. Потом я стал принимать золофт, и желания умереть больше не возникало. Но я до сих пор не был уверен, хочу ли жить. Мать волновалась, потому что слышала, как часто дети, сидящие на антидепрессантах, кончают с собой. Я подумал, что это интересно, и стал обращать внимание на то, как себя чувствую. По правде говоря, я хотел, чтобы золофт подтолкнул меня к краю. Дал мне мужество сделать это. Я стал думать, что мог бы повеситься на дереве у полицейского участка. И сделал бы это ночью, чтобы никто меня не увидел, пока не станет слишком поздно, а потом копы первыми найдут меня и снимут, прежде чем мать увидит меня таким. Но, сидя на золофте, я стал терять энергию. И грусть сменилась раздражением. Мне, скорее, хотелось повесить некоторых людей, чем повеситься самому. Поэтому я желал увидеть мертвой Мэгги Локвуд. Не себя. Я все еще прочесывал Сеть, когда около полуночи зазвонил телефон. Судя по номеру, звонили из дома Локвудов. Я несколько секунд смотрел на номер, боясь, что это звонит Мэгги, хочет сказать, что она волнуется или что-то в этом роде. Но на четвертом звонке я подумал, что это может быть Лорел и она знает, где сейчас мать. Поэтому я поднял трубку. – Твоя ма добралась до дома? – спросила Лорел. – Нет. Не знаю, где она. Дон тоже не знает. Лорел помолчала. – Пытался звонить остальным ее друзьям? Я не хотел говорить, что других друзей не было. – Никто не знает, где она. – Кит, тебе следует позвонить в полицию. Или, если хочешь, я позвоню сама. – Нет. Не нужно, чтобы Лорел Локвуд делала что-то для меня. – Может, сам позвонишь? Пожалуйста. Я волнуюсь. – Позвоню. Она словно разрешала мне погрузиться в киношную драму. Вроде как не я один принимал это близко к сердцу. – Дай мне знать, что скажут, Кит, – попросила она. – Хочешь, я приеду и останусь с тобой? Ну да. Как раз то, что мне нужно. – Нет, я в порядке. Сейчас отключусь, чтобы вызвать полицию. Через полчаса после моего звонка пришел коп. Должно быть, в Серф-Сити была спокойная ночь. – Привет, Кит, – начал он. – Я – офицер Прайор. Я не помнил такого имени. Он был стар и вроде как знал меня. Впрочем, все знали, кто я. Самая искалеченная, но выжившая жертва пожара. Мои претензии на славу. – Ничего, если я войду? – спросил он. Мы сели на кухне. Он снял шляпу, оставившую красную канавку на лбу и висках. И сказал мне, что знал мою мать по «Яванскому кофе». Приятная дама. Как я думаю, куда она девалась? – Если бы я знал, не позвонил бы вам. Он задал весьма ожидаемые вопросы относительно ее описания, хотя знал ее лично. Я сказал, что она была на пару дюймов ниже меня. Короткие светлые волосы. Загар. У нее кожа, которая темнеет, если она хотя бы пройдет от трейлера к машине. По мне, так она всю свою жизнь выглядела совершенно одинаково. Никогда не меняла прическу или манеру одеваться. Никогда НИЧЕГО не меняла. И эта мысль сводила меня с ума. Заставляла понять, насколько все серьезно. – Она по вечерам всегда дома, делает со мной упражнения, – пояснил я. – Мою физиотерапию. И всегда готовит ужин, если только не работает. А сегодня она не работала. Не вижу во всем этом никакого смысла. Коп все записал в блокнот. У него толстые руки и кольцо на безымянном пальце. – Она чем-то болела? – спросил он. – Нет, если не считать артритных коленок. Она стонала, как старушка, когда вместе со мной опускалась на пол, чтобы делать упражнения. – Никаких приступов? Диабет? Проблемы с сердцем? – Нет. – Она принимала лекарства? Я не мог вспомнить, когда мать пила лекарства, если не считать сиропа от кашля или витаминов. – Нет. – Как насчет проблем с душевными болезнями? Для нее и для тебя выдался тяжелый год, с этим пожаром. Не знаешь, у нее была депрессия? – Не, – отмахнулся я, но на самом деле откуда мне знать? Я не слишком задумывался над тем, каким был этот год для нее. – Она не такого типа женщина. – Что это означает? – Сами знаете. Она – твердый орешек. Если бы она участвовала в шоу «Последний герой», наверняка бы победила. – Некоторые из этих твердых орешков внутри мягче сливочного крема. – Только не моя мать. – Ты звонил ее подругам? – Дон Рейнолдс и Лорел Локвуд. При упоминании фамилии Локвуд он вскинул брови. Возможно, потому, что Мэгги вышла из тюрьмы. Я объяснил, что Энди заболел и оставался в нашем трейлере, пока Лорел ездила за Мэгги. Ма сказала ему, что едет в магазин, и не вернулась. – В какой магазин она могла поехать? – Полагаю, в «Фуд Лайон» в Хэмпстеде. То есть я думаю, что она поехала за продуктами. Не знаю, куда еще она могла деваться. Он все еще смотрел в блокнот, хотя ничего не записывал, и я понял, что больше он не может смотреть на мою физиономию. – Не можешь назвать имена других ее подруг? – У нее их было немного. Я не хотел, чтобы она выглядела жалко, так что назвал несколько леди, с которыми она состояла в книжном клубе. – В какую церковь она ходит? – Ни в какую. – Как насчет мужчин? Она с кем-то встречается? – Нет. Мать ни с кем не встречалась. Я не мог даже представить такого. Не мог даже представить, что она была настолько близка с Джейми Локвудом, чтобы забеременеть мной. – Уверен? Ты когда-нибудь подозревал, что она…. – Нет, поверьте. Особенно в этом году. Ее кавалером был я. Она сделала меня своей круглосуточной работой. – А ты из-за этого злишься? – спросил коп. – У тебя рассерженный голос. – Не злюсь. Просто… я не хочу, чтобы меня нянчили. Я заметил, что он смотрит в гостиную, где на полу все еще валялся стул, упавший мне на ногу. Я понял, что он мог заподозрить МЕНЯ. В нечестной игре… В чем угодно. Что я был зол на нее и, возможно, убил или покалечил. Это взбесило меня еще больше. – Ты не смотрел, может, что-то пропало? – То есть вы думаете, что кто-то вломился сюда и украл что-то, а она их поймала и…. – Это всего лишь обычный вопрос, – перебил он. – У нее был чемодан? Я не знал ответа. – Она никогда никуда не ездила. – Но у всех ведь есть чемоданы. Собственно говоря, у меня чемодана не было. Но, полагаю, мать проводила со мной в больнице столько времени, что чемодан у нее был. – Можем мы заглянуть в ее комнату? – спросил он. – Конечно. Я старался говорить приветливее, особенно потому, что он действительно мог меня заподозрить. Нам пришлось пройти через гостиную, и он вынул камеру и снял опрокинутый стул. – Я пытался делать упражнения, – сказал я, потянувшись к эластичной ленте, которую бросил на диван. – Оставь это здесь, – велел он. Я уронил руку, и он сделал снимок ленты. – Как я сказал, она всегда помогала мне делать упражнения. Так что я привязал ленту к ножке стула, а когда потянул, стул упал. – Угу. Мы пришли в комнату матери, маленькую и чистую. Постель была застелена. Моя мать – одна из тех, кто застилает постель в ту же минуту, как встает. Она пыталась заставить и меня делать то же самое, но давно сдалась. Коп встал в дверях и огляделся. Мать заметила бы, что я передвинул расческу с одной стороны полки на другую. Но в ее комнате я совершенно растерялся. Потому что никогда сюда не заходил. Не было причины. Офицер Прайор открыл дверцу шкафа. – Тебе не кажется, что одежды стало меньше? – Понятия не имею. Я никогда…. не обращаю внимания на одежду. Он вошел в ванную. – Щетка на месте. У нее было несколько щеток? – Не знаю. С чего бы ей иметь несколько щеток? – Я не вижу косметички, – заметил он. Косметичка? – Она почти не красится. – Как насчет фена? У нее был фен? – Нет. Волосы слишком короткие. Он сделал несколько снимков, потом вернулся в ее спальню и стал открывать ящики комода. – Тут немного вещей. Большинство женщин, особенно когда живут в маленьком пространстве, так забивают ящики, что с трудом открывают их. Мне было неприятно, что я позволяю этому типу рыться в маминых вещах. Даже в нижнем белье, во имя всего святого! Наверное, я слишком бурно реагирую. Тем более что мать вот-вот войдет и скажет: – Что ты делаешь? Я же говорила, что сегодня буду поздно. – Я нигде не вижу чемодана. Он по-прежнему шарил в комоде, словно надеялся найти там чемодан. – Может, она говорила, что уедет на ночь, а я забыл? Хотя куда она могла поехать? Он направился к гостиной. Я пошел за ним. Он постоянно оглядывался и, очевидно, все подмечал. – Тебе сколько? Восемнадцать? – Да, – кивнул я, хотя до восемнадцати мне не хватало нескольких месяцев. – Значит, она не бросила несовершеннолетнего. Он стоял между кухней и гостиной, с руками, сложенными на груди. И смотрел на диван. На красную эластичную ленту. Вообразил, что я пытался удушить ее или что? – Похоже, она ушла по собственной воле. Раз чемодана нет…. – Говорю, я даже не уверен, был ли он у нее. И она не покинула бы меня! Неужели стоит огреть его по голове, чтобы он все понял? – Слушай… Он сунул руку в карман и вынул карточку. – Возьми. Я пришлю кого-нибудь провести более тщательный обыск. Ничего не трогай. Договорились? И стул с пола не поднимай. – Стул не имеет ничего общего с…. – Ничего не касайся, – повторил коп. – Сделай одолжение. А пока мы объявим ее машину в розыск. Пусть власти ее поищут. Мы заставим округ Пендер проверить парковку «Фуд Лайон». И все больницы. – Я уже проверил парковку «Фуд Лайон». – Проверил? Когда? – Только что. – Но мы все равно проверим. Попробуем получить распечатку ее телефонных звонков и поискать машину, но, скорее всего, она где-то с другом и забыла о времени, а также выключила сотовый. К тому времени, как сюда приедет офицер, она будет дома, живая и здоровая. – Верно, – кивнул я, стараясь успокоиться. Я делаю из мухи слона. Он сел в машину и поехал по главной дороге. Я глянул на то место рядом с моей машиной, где всегда стояла машина матери. И понял: что-то очень, очень неладно. 7. Энди Я все еще был в постели, когда зазвонил мой сотовый. Кимми! Я быстренько вскочил и побежал к письменному столу за телефоном. – Привет, – сказал я, возможно, чересчур громко. – Надеюсь, ты встал? – Я встал, – улыбнулся я. Хотя она не могла меня видеть. – Проверка. Она проверяла меня каждое утро. – Сегодня ты чувствуешь себя лучше? Нужно было подумать. Я почти забыл, что вчера был болен. – Это однодневный желудочный грипп. Так его называла ма. Но сейчас все было в порядке. – Позже я напишу тебе эсэмэску. Или ты напиши мне. – О’кей! Я отключился и пошел в ванную принять душ. Это было первым пунктом в моем расписании, но больше мне не приходилось заглядывать в него каждый раз. Я становился умнее. Я встретил Кимми на празднике команды. Сначала мы просто дружили. Она была хорошенькой, но не как другие знакомые девчонки. Мы танцевали. Члены Специальной Олимпийской здорово танцуют. Мы играли в игры, ели пирожные и все такое. В следующий раз я увидел Кимми на тренировке по плаванию. Она пришла с матерью и отцом посмотреть, как плавает ее брат Мэтт. Ее мать была белой леди с желтыми волосами. А у отца волосы были каштановыми, как мои. После тренировки я и Кимми ушли в уголок и поговорили. Я старался стоять в двух шагах, что было трудно, потому что ноги были босыми. А она все придвигалась ближе. Но мне было все равно. – Как получилось, что ты афроамериканка, а твои родители белые? – спросил я. – Меня удочерили. Моя биологическая мать черная, а насчет отца не знаю, Говорят, он, возможно, был наполовину белый, наполовину японец, а может быть, индиец. – Что значит «биологическая мать»? – Женщина, которая меня родила. Как твоя мать – тебя. Она кивнула в сторону ма, говорившей с моим тренером. – А кто тогда эта леди? Я показал на мать Кимми. – Моя приемная мать. А мужчина – мой приемный отец. – Как сложно. Я улыбнулся, чтобы показать, что это совсем не плохо. – Знаю. Она улыбнулась в ответ. Я много знал об индейцах. И она не должна была говорить «индеец». Нужно было сказать «коренной американец». – Твой индеец – наполовину чероки? – Не индеец. Индиец. Из страны Индии. Но никто точно не знает, откуда родом мой отец. Я такая, какая есть. – Я тоже такой, какой есть. – По-моему, ты красивый, – заверила она. У меня сразу все встало. Такое иногда случалось. Я обернул полотенцем плавки, чтобы Кимми не видела, как они оттопыриваются. И начал думать, что, пожалуй, мне хочется быть для нее не только другом. Теперь она почти единственное, о чем я могу думать. Одевшись, я спустился вниз. В надежде, что Мэгги уже встала. Я так счастлив, что она дома! Добравшись до нижней ступеньки, я увидел ма, которая разговаривала в гостиной с полицейским. Нет, нет, нет! Только не это! Я не знал, нужно ли снова бежать наверх или делать что-то еще. Выглядело это так: сначала я был героем. Потом перестал быть героем. Потом снова стал героем. Поэтому и струсил. Я решил прокрасться в кухню, чтобы поесть хлопьев с молоком, но ма меня увидела. – Энди, иди ко мне, милый. Я не хотел поворачиваться, поэтому остался на месте, глядя на кухонную дверь. – Все хорошо, Энди. Помнишь офицера Гейтса? Он просто хочет задать тебе несколько вопросов о мисс Саре. Я повернулся. Очень медленно. Я узнал его. Он был ничего, славный. Но я уже ответил на триста вопросов о пожаре. Я знал, что прошел целый год, но устал от вопросов. – Я ничего не знаю. – Привет, Энди, – сказал офицер Гейтс. Я вдруг вспомнил, что его звали Флипом. Смешно. – Иди сюда и садись, – велела ма. Голос был строгий. Значит, придется это сделать. Я сел на диван рядом с ней, она положила руку мне на лоб. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она. – Прекрасно. – Вчера у него был желудочный вирус, – пояснила она офицеру Гейтсу, который сочувственно сморщился. – Хочешь сегодня снова остаться дома? Не стоит так уж перенапрягаться. – Я в порядке. Мэгги уже встала? – Еще нет. Послушай, Энди, я очень встревожена. Никто не видел мисс Сару с тех пор, как она вчера ушла. – Может, Кит ее видел? – Не видел, – покачала головой ма. – Ты не можешь мне помочь, Энди? – спросил офицер Гейтс. У него были блокнот и ручка. У полицейских всегда есть блокноты и ручки. – Я не хочу в тюрьму, – сказал я. Тюрьма – это маленькие комнатки с оконцами в дверях и злые мальчишки. – Ты не пойдешь в тюрьму, – заверила ма. – Это все не имеет с тобой ничего общего. Она и в тот раз не считала, что я попаду в тюрьму. – Скажи точно, что вчера в трейлере говорила миссис Уэстон, – потребовал офицер. Миссис Уэстон – это мисс Сара. – Она пошла за покупками. Я не был уверен насчет «точно». Но она говорила нечто подобное. – Она сказала, когда вернется? Но я в основном помнил Мега-воинов. – Не думаю. – Она не говорила, куда едет за покупками? Я покачал головой. – Она поехала за продуктами или в какой-то другой магазин? – Может быть, за продуктами. Может, нет. Мне следовало быть внимательнее. Моя нога начала дергаться. Офицер Гейтс что-то записал в блокноте. – Ты видел вчера Кита? – спросил он. – У него дома? – Да. – Его не было. – Совсем не было? Я покачал головой. Я был уверен, что не видел там Кита. – Что делала миссис Уэстон, пока ты был там? – Не знаю. Она почти все время была в другой комнате. Я долго спал. – Ты видел, чтобы она вообще что-то делала? – Принесла мне содовую и крекеры. Ма положила руку на мое колено, чтобы я перестал дергаться. – Она говорила с кем-нибудь по телефону? Я покачал головой. – Ах да. Ма звонила. Гейтс глянул на ма. Та кивнула: – Я позвонила сказать ей, что не смогу приехать за Энди вовремя. – Как она говорила? – Раздраженно. И я ее не виню. Возможно, она хотела поехать за покупками и боялась оставлять Энди одного. Мы приехали на три часа позже, чем планировали. – Помните, что она сказала? Я был рад, что он задает вопросы ма, а не мне. – Что-то вроде… «ты сказала, что будешь к половине второго». Как-то так. Я чувствовала себя ужасно. Она… последний год мы не были близки. И я знала, что требую у нее большого одолжения, когда просила присмотреть за Энди. – Я вполне мог бы остаться дома один, – буркнул я. – Она тебе показалась сердитой, Энди? – спросил офицер Гейтс. – Нет. – А после того, как поговорила с твоей мамой? Я ждал, что он закончит вопрос. Он смотрел на меня как-то странно. – Я хочу сказать, она казалась рассерженной? На что-то? Я покачал головой: – Она была счастлива. – Счастлива? – хором спросили он и ма. Я рассмеялся. – Счастлива, что Мэгги возвращается. – Потому что Мэгги возвращается? – переспросила ма. – Но ты же плакала вчера утром, потому что Мэгги возвращается, – пояснил я. – Она вроде как тоже из-за этого плакала. – Она плакала? – уточнил офицер Гейтс. – Не совсем. Я знал, что, когда говоришь с полицией, нужно быть очень правдивым. – Я не видел ее плачущей, но глаза были красные, как всегда, когда плачешь. И вдруг я вспомнил коробку. – Я вспомнил, что еще она делала. – Что именно? – Несла коробку с кастрюлей. – Кастрюля была на коробке или в коробке? – Нет. Картинка с кастрюлей. На коробке была картинка с кастрюлей. Офицер Гейтс что-то записал. Потом погрыз ручку. – Может, она собиралась вернуть купленную кастрюлю? – предположила ма. – И именно это имела в виду, когда сказала, что едет в магазин? Офицер Гейтс кивнул: – Возможно. Так где она обычно делает покупки? – Ей нравился «Уол-Март» в Джексонвилле. Но вполне возможно, что это любой другой магазин. Только не могу представить, чтобы она оставила Энди так надолго. И тут я услышал визг тормозов в конце нашей улицы. Я подскочил. – Ма! Автобус! Она глянула на часы: – О нет! Теперь ты опоздаешь. Она взяла меня за руку. – Думаю, пока что мы закончили, не так ли? – Она глянула на офицера Гейтса. – Пока что, – согласился он, захлопнув маленький блокнот. – Пойди поешь. Ма отпустила меня. – Потом я отвезу тебя в школу. Я побежал на кухню и сунул в тостер кусок хлеба с корицей. Не мог дождаться, когда скажу Кимми, что опоздал в школу, и даже не по своей вине. 8. Сара Вступление в мир Джейми 1989 Держа Стива за руку, я скользнула между рядами стульев в церковь Свободных Искателей. Поскольку Стив был дома и не собирался ходить в церковь, прошло несколько месяцев с моего последнего посещения, и конгрегация разрослась до тридцати человек. Я заметила, что Джейми сидит на обычном месте, но Лорел с ним не было. Стив испустил один из привычно-усталых вздохов, давая понять, что ему уже скучно. От этого звука у меня в груди все сжалось. Я попыталась объяснить Стиву, почему так стремилась вернуться в церковь. Это было чувство общности. Радость быть частью чего-то. Я так и сказала ему. – О чем ты? – спрашивал он. – Ты окружена женами военных. Это ли не общность? – Но там – духовная общность. Он смотрел на меня в упор серыми, как сталь, глазами. – То общее, что между нами есть, вовсе не основано на религии, – бросил он. – Это другое. Ты увидишь. Пожалуйста, пойдем со мной. Иначе я пойду одна. Я нервничала, говоря с ним в таком тоне. Стив не был злым и подлым, но иногда я вспоминала, как он рывком раздвигал мои ноги на заднем сиденье машины. Мне было больно, но животному, которое заняло его место, похоже, было все равно. Я помнила это и всегда немного боялась ему возражать. Но я нуждалась в том, что нашла в церкви. Что тянуло меня сюда? Прекрасная обстановка или Джейми Локвуд? Я даже думать не хотела об этом вопросе. Стив, наконец, согласился пойти со мной в церковь. Один раз. Однако я была запугана его присутствием. Поэтому не встала сказать, что познала на этой неделе Бога. Это сконфузило бы Стива. А может, я боялась, что он подумает, что мне промыли мозги. Он продолжал вздыхать. Несколько раз принимался ерзать. Словно хотел встать и размять ноги. Все вышло не так, как надеялась я. Он ничего не понял. После окончания службы Джейми, как всегда, приветствовал людей у выхода из церкви. – Отсюда есть какой-нибудь другой выход? – прошептал мне Стив, когда мы продвигались к двери. – Не знаю. И мне было все равно. Я уже улыбалась Джейми и протягивала ему руку. – Приятно видеть вас вновь, Сара, – сказал он. – Это – мой муж Стив, – представила я. – Стив, это – Джейми Локвуд. Стив пожал его руку. – Красивое здание, – сказал он, и я преисполнилась благодарности за то, что он пытался быть вежливым. – Ваш ребенок уже родился? Да? Когда я в последний раз была здесь, Лорел объявила о своей беременности. Произнесенное вслух слово «ребенок» заставило груди привычно заныть. – Да! – просиял Джейми. – Ей уже месяц. Ее назвали Мэгги. – Поздравляю! – воскликнула я. – Как Лорел? Он колебался достаточно долго, чтобы я поняла: с его женой не все так хорошо, – и пожалела, что спросила. – Она в порядке, – ответил он, наконец. – Мы оба немного ошеломлены, но, полагаю, этого следовало ожидать. – Дайте знать, если я могу чем-то помочь. У меня много свободного времени. Стив подтолкнул меня, так что я проскочила вперед, освобождая место для тех, кто тоже хотел поговорить с Джейми. Мое предложение помочь было искренним. Я старалась чаще выходить из дома, но Стив не желал, чтобы я работала. – Никто из офицерских жен не работает, – твердил он. Да и рабочих мест было мало, особенно для офицерских жен, мужей которых могут перевести практически без предупреждения. Джейми догнал нас на маленькой, усыпанной песком парковке перед церковью. – Вы это серьезно, Сара? Он рукой прикрыл глаза от солнца. – Насчет помощи? – О да, – кивнула я. – Нам бы помощь не помешала. Я заплачу вам, конечно. – Нет! Пожалуйста! Просто позвольте мне приходить, я уже сказала, что у меня полно свободного времени. Я дала ему номер телефона, он записал его в маленьком блокноте, который вынул из кармана джинсов. Я чувствовала себя такой счастливой, когда садилась в машину. Наконец, я могу для разнообразия сделать что-то полезное. Могу помочь Джейми. Прикоснуться к его жизни, сделать что-то хорошее, как он прикоснулся к моей, когда построил часовню. Машина была почти на середине моста, прежде чем кто-то из нас заговорил. – Думаешь, это умно? – спросил он. – О чем ты? – удивилась я, хотя уже знала ответ. – Сама понимаешь. Ухаживать за новорожденным. – Мне очень хочется, – сказала я. Мы впервые так близко подошли к разговору о Сэме. Я закусила губу, чувствуя некоторое беспокойство. Наконец-то Стив словно пригласил меня заговорить о Сэме. – Ты когда-нибудь думаешь о нем? – пробормотала я. – О ком? – спросил он. – О Сэме. Он так долго молчал, что я уже решила, что не дождусь ответа. – Не стоит думать о нем. Ничего хорошего это не даст, – отрезал он и тут же показал на знак ограничения скорости. Тридцать пять миль в час. – Новый знак? Думал, что на этом отрезке скорость сорок пять миль в час. Джейми попросил меня прийти в офис риелтора, где он работал. Вероятно, хотел лучше расспросить меня, прежде чем окончательно принять мое предложение помощи. Но когда я вошла в его маленький офис, он держал ребенка. Я села, и Джейми обошел письменный стол, чтобы отдать мне дитя. Каждый ребенок казался мне прекрасным. Даже с головками неправильной формы и сморщенными личиками, даже самые уродливые. И все же Мэгги Локвуд уже в месяц была необыкновенной: густая поросль темных локонов и крохотные черты, вырезанные в бледном, безупречном фарфоре. – У нее небольшие колики, – сообщил Джейми. – Но она хорошая малышка. Держать ее – все равно что держать перышко. Такая она была легкая. Держать ее – все равно что держать чудо. «Познание Бога». Эта мысль пришла в голову, и глаза наполнились слезами. Смогу ли я это вынести? Помогать ухаживать за младенцем? – Вы в порядке? – спросил Джейми. – Она так прекрасна. Я почувствовала, как по щеке скользнула слеза, но сумела сдержать остальные. Он подумает, что я не в себе! Может, из тех женщин, кто способен украсть младенца. Я подняла глаза, откашлялась и снова огляделась. – Она впервые в вашем офисе? – спросила я. – Должно быть, ваши коллеги потеряли из-за нее голову. Прежде чем ответить, он побарабанил пальцами по столу. – Собственно говоря, я приносил ее сюда всю неделю. Подавшись вперед, он изучал дочь, спокойно спавшую у меня на руках. – Лорел трудно приходится. Он мне исповедуется? – Мне очень жаль, – сказала я. – Роды были тяжелыми. Началось кровотечение, сейчас у нее анемия, и, думаю, она чувствует себя оторванной от мира и… не уверенной в себе. – Вот как? Бедняжка! Я сочувствовала женщине, которую видела всего раза два. Как это страшно – родить ребенка и не желать заботиться о нем! – Надеюсь, ей скоро станет лучше. – Спасибо. Я тоже. Я глянула на стопку проспектов по недвижимости на столе Джейми: – Как-то странно видеть вас здесь. Видеть, что и вы выглядите человеком. – Я очень человечен, – рассмеялся он. – Это все, что я есть. Все, чем хочу быть. Хорошим человеком. – Я… Я хотела высказать, что означали для меня несколько посещений его часовни. Я знала, что вернусь, со Стивом или без. Я глянула на Мэгги, чьи глаза с длинными ресницами были закрыты, а веки слегка подергивались, словно она видела сны. – Не знаю, как объяснить вам, что я чувствую в вашей церкви, – сказала я, снова глядя на Джейми. – Я не религиозна, поэтому все так странно. Трудно объяснить словами. – Это больше чем слова? – предположил он. Я кивнула. – О, Сара, – сказал он. – Добро пожаловать в мой мир. Джейми и Лорел жили в круглом коттедже с названием Си Тендер, прямо на берегу. Я не хотела завидовать, когда вошла в дом и увидела панораму океана из окон в гостиной, и все же разве можно было не завидовать? Очевидно, у Локвудов были деньги, то, что у меня вряд ли когда-нибудь будет. – О, это сказочно! – воскликнула я, когда Джейми подвел меня к дивану. Мэгги спала у него на груди. Он попросил меня заехать, возобновить знакомство с Лорел, поскольку я теперь помогаю с малышкой. – Садитесь, – пригласил он и отдал Мэгги мне. – Я дам Лорел знать, что вы здесь. Я устроилась на софе и положила спящего ребенка на колени. Через несколько минут в комнату вошла Лорел. Она двигалась медленно, словно на ногах висели бетонные блоки, и, честно говоря, не думаю, что я узнала бы ее в другой обстановке. Волосы были тусклыми, немытыми и безжизненно повисли, глаза погасли. Лицо было бледным и осунувшимся, пожелтевшим. Словно загар слезал неровными клочьями. На ней был желтый халат, явно нуждавшийся в стирке. При виде нее мне стало не по себе. Та хорошенькая женщина из часовни превратилась в призрака. Я видела, что ей предстоит долгий путь к выздоровлению. Должно быть, роды были кошмаром. – У вас потрясающий ребенок. Я опустила глаза на Мэгги, чтобы скрыть свой шок при виде Лорел. – Спасибо. Лорел села в кресло-качалку. Джейми принес мне стакан чая со льдом, к которому я точно не прикоснусь. Чай наверняка сладкий. Извращение в стиле южан. – Вы, конечно, помните друг друга, – сказал Джейми, садясь на другом конце дивана. – Конечно, – откликнулась я. – Ваш дом прекрасен, Лорел. – Спасибо. – Я… Мы с Джейми подумали, что мне нужно встретиться с вами, узнать, есть ли у вас какие-то особые пожелания насчет Мэгги. Лорел пожала плечами, словно ей было все равно, как я забочусь о ее дочери. – Только не убейте ее, – обронила она. – Лорел! – воскликнул Джейми. Должно быть, я непроизвольно дернулась, потому что Мэгги захныкала. – Ш-ш-ш, солнышко. Я поплотнее обернула Мэгги одеялом, гадая, может ли Лорел знать о Сэме? Но кто мог ей сказать? Я боялась поднять голову. Не хотела встречаться с ней глазами. Лорел рассмеялась, ослабив напряжение, копившееся в комнате. – Вы знаете, о чем я, – процедила она. – Ладно. Я тоже изобразила смех. – Думаю, что это мне удастся. В церкви у Джейми был крохотный кабинетик, и именно там я проводила с Мэгги почти все время, потому что Лорел не хотела видеть меня в доме. – Дело не в вас, – заверил Джейми. – Она никого не желает видеть. Слишком устала, чтобы общаться с посторонними. «Или с собственным ребенком», – подумала я. Но мы не стали уточнять, хотя оба знали, что дело не в усталости и с Лорел происходит что-то гораздо худшее. Лорел хотела, чтобы Мэгги была подальше от дома. С глаз долой… В церкви провели электричество, и Джейми установил в кабинетике маленький холодильник и плитку, чтобы я смогла подогревать питание для Мэгги. Кроме того, там стояли старомодная колыбель и коляска. Я проводила с Мэгги все дни. Читала и училась вязать в те минуты, когда не ухаживала за ней, не кормила и не меняла пеленки. И не верила себе, что могу проводить столько времени в этом прекрасном простом здании. Меня постоянно тянуло к панорамным окнам. И я выискивала взглядом дельфинов в море и пеликанов в небе. Можно сказать, что у меня наконец-то был пляжный домик. Когда погода позволяла, я укладывала Мэгги в коляску и отправлялась на прогулку. Толкала коляску как раз мимо Си-Тендер, быстро поняв, что навещать Лорел смысла нет. Никто нас с Мэгги там не ждал. По воскресеньям я сидела в церкви рядом с Джейми и держала Мэгги на коленях. В первый раз Джейми коротко объяснил тридцати с лишним прихожанам, что я помогаю ему и Лорел с Мэгги. Но летом то и дело приходили новые люди. Я гадала, уж не принимают ли меня за жену Джейми. Меня неизменно поражало ощущение того, как Мэгги тает в моих руках, когда слышит голос отца, У него был совершенно гипнотический голос, успокаивавший не только Мэгги и меня, но и остальных прихожан. При нашествии туристов в церкви бывали заняты почти все пятьдесят мест. Люди один за другим вставали, чтобы рассказать, где познали Бога. Но я вставала редко – слишком обуревали эмоции. Всего через два месяца меня наполняла такая болезненная радость, что я знала: если попытаюсь заговорить, мгновенно потеряю самообладание. Бог – бог Джейми был со мной почти каждую минуту каждого дня. У меня появилась цель. В своих руках я держала крохотную жизнь. Я сумела помочь Джейми, когда он в этом нуждался. Даже дома, готовя обед, или гладя мундир Стива, или убирая наш маленький домик, я ловила себя на том, что постоянно улыбаюсь. Во мне было столько радости, что не оставалось места для скорби по Сэму или грусти из-за брака без любви. Несколько месяцев спустя Джейми сказал, что, по его мнению, Лорел нуждается в друге. – У нее нет подруг с маленькими детьми, – пояснил он. – У вас нет ребенка. Но вы такая нежная, славная и добрая. Он отвел глаза. Словно сказал больше, чем намеревался. – У нее депрессия. Она не заботится о себе. Ну, вы знаете. Гигиена. Уход за собой. – Может, ей нужна помощь, которую не в силах обеспечить подруга? – мягко предположила я. По правде сказать, мне было неприятно находиться в обществе Лорел, и я, по возможности, избегала ее. В ней ничего не осталось от той молодой, счастливой, жизнерадостной женщины. – Возможно, вы правы, – вздохнул Джейми. Голос у него был уставшим. – Ее доктор считает, что ей необходимо новое лекарство прозак, но нам не нравится, что ей придется принимать лекарство. По-моему, она всего лишь нуждается в подруге. Он выглядел таким растерянным. Я бы сделала все, только чтобы на его лицо вновь вернулась улыбка. – Я навещу ее. Когда вы возьмете Мэгги, – пообещала я. – И, может быть, мы сумеем поговорить по душам. Когда я говорила это, все представлялось возможным, но оказалось, что я понятия не имела, как далеко все зашло у Лорел. Она была неспособна «говорить по душам». Ни с кем. Я навестила ее под предлогом необходимости отнести курицу, запеченную с рисом. Я нашла Лорел лежавшей на диване под тонким одеялом. Она смотрела повтор фильма «Я мечтаю о Дженни». Воздух в коттедже был затхлым, несмотря на открытые окна. – Я принесла тебе запеканку на ужин, – сообщила я, войдя в незапертую дверь, и сразу направилась на кухню. – Положу ее в холодильник, договорились? На пару дней должно хватить. – Где малышка? – спросила Лорел. – С Джейми. Он занимается какими-то документами в часовне. Я решила занести запеканку и поздороваться. Лорел сморщила нос. Словно мой приход был последним, чего она ожидала. «Плохо дело», – подумала я. Кто-то должен достучаться до нее. Она мучает мужа, не говоря уже о ребенке. Я села в качалку у дивана: – Как ты? – Хорошо, – буркнула Лорел, не отрывая глаз от телевизора. Я подалась к ней: – Серьезно, Лорел. Как ты себя чувствуешь? – Усталой, – вздохнула она. – Джейми сказал, что твой доктор предложил прозак. Я подумала, что зря Джейми отвергает антидепрессанты. – Не твое дело, – прошипела Лорел. Она права? Возможно. Но я присматриваю за ее ребенком. Так что каким-то образом это и мое дело. – У меня в Мичигане была хорошая подруга, которая принимала прозак. Не представляешь, какое чудо он сотворил. – У меня нет депрессии, – возразила Лорел. – Я просто устала. Ты бы тоже устала, если бы пришлось целую ночь возиться с орущим младенцем. – Но ты медсестра. Должна знать, что депрессия может стать болезнью. Джейми сказал, что тебе все безразлично. Даже Мэгги. Я волновалась, что зашла слишком далеко. – Ты так радовалась, когда забеременела. Я была в церкви, когда ты объявила о своей беременности. Думаю, твое полное безразличие к ней и есть признак депрессии. Лорел подняла голову: – Я хочу, чтобы ты ушла. Я все испортила. Все делала неправильно. Не хватало еще, чтобы Джейми стало еще хуже. Но меня несло: – Ты несправедлива к Джейми. Можно подумать, он – одинокий отец. Он прекрасно обращается с Мэгги. Но тебя она даже не узнает. Я повернулась на скрип входной двери. В гостиную вошел молодой парень, и я не сразу вспомнила, что с ними живет Маркус. Брат Джейми. Тот называл Маркуса мятежником. Но выглядел он безвредным. Худой, загорелый, со спутанными волосами. В майке и зеленых шортах. – Ты, должно быть, Маркус? Я встала. – Я – Сара Уэстон. – Нянька. Он явно был пьян, а еще даже не полдень. От него несло спиртным. – Верно. Я хотела навестить Лорел. – Она пришла сказать мне, что я дерьмовая мать и дерьмовая жена, – объявила Лорел. – Лорел! – ахнула я. – Я вовсе не это хотела сказать. Прости, если… – Я прогнала ее, но она не уходит, – пожаловалась Лорел. Я почувствовала, как загорелись щеки. – Если она этого хочет, вам лучше уйти, – сказал Маркус. – Хорошо. Я подняла руки, словно сдаваясь. – Простите. Я не хотела вас расстраивать. Джейми, сидевший в церковном кабинетике, поднял глаза от маленького деревянного стола. – Как все прошло? – прошептал он, чтобы не разбудить спавшую в колыбели Мэгги. К своему стыду, я заплакала. – Я все испортила. Я опустилась на второй и последний стул в кабинете. – Она вышвырнула меня, и я ее не осуждаю. – Почему? Что случилось? Я рассказала ему о разговоре, роясь в своей сумке с пеленками – да-да, я привыкла думать о сумке как своей, – в поисках бумажной салфетки. Вытащила ее и промокнула глаза. – Сара. Стул Джейми был на колесиках, и он подвинулся ко мне, чтобы сжать мои руки. – Это не ваша вина, ясно? Я послал вас на заведомо невыполнимую миссию. Вы сотворили чудеса со мной и Мэгги. И полагаю, я надеялся, что вы способны сотворить их и с Лорел. Говоря все это, он гладил большими пальцами тыльные стороны моих ладоней. Я непроизвольно сжала его пальцы. «Как ты все это выносишь? – хотелось мне спросить. – Как ты выносишь ее?» Я старалась испытывать сочувствие к Лорел, потому что эта женщина явно была больна. Но и мое сочувствие имело пределы. У Лорел была прекрасная живая дочь, а она не хотела быть ей матерью. – Я не представляла, с чем вам пришлось столкнуться. Насколько все плохо, – пробормотала я. – Надеюсь, это пройдет. Просто это займет больше времени, чем я думал. – Может, она действительно нуждается в антидепрессантах? – предположила я. – Может быть, – признал он. – Что дает вам силы идти дальше? – О, Сара, – улыбнулся он. – Глупый вопрос. Столько много всего дает мне силы идти дальше. Церковь прежде всего. И она. Он кивнул в сторону лежавшей в колыбели Мэгги. – И то обстоятельство, что я люблю Лорел. Он глянул на меня, словно напоминая, что мы с ним только друзья. Не больше. Но, судя по тому, как он продолжал гладить мои ладони, все было совершенно иначе. 9. Кит Дон припарковалась в конце дороги у дома Локвудов, так что залив Стамп был прямо перед нами. При желании можно было просто въехать в него. Никакого ограждения, никакой решетки. Я вспомнил о матери Джорди Мэтьюз, слетевшей с разводного моста. Каково это – находиться в машине, когда в окна вливается вода? Если хочешь умереть, запаникуешь или позволишь себе мирно утонуть? Дом Локвудов находился слева. Поблизости было припарковано еще несколько машин. Интересно, сколько еще людей соберутся здесь? Дон глянула на меня: – Ты в порядке, милый? Что-то ты позеленел. – Никогда не чувствовал себя лучше. Я ненавидел это место. Дом Мэгги Локвуд. Но делал это ради матери. Иначе черта с два приехал бы сюда. Последние два утра, едва проснувшись, я выглядывал в окно над моей кроватью, в надежде увидеть машину матери. В надежде, что она каким-то чудом появилась в эту ночь. Но ничего не видел. И тогда во мне копилась паника. Нарастала. Как тогда, в больнице, когда я проснулся с чертовой дыхательной трубкой в горле. Я больше никогда не хотел бы испытывать подобное чувство. – Ладно. Дон отстегнула ремень безопасности. – Пойдем. Мы пошли по дорожке к дому, такому же желтому, как наш трейлер, – единственное, что у них было общего. Дом был слишком большим для Топсейла. «Величественный», – называла его мать. Я бы не зашел так далеко, но иметь залив в собственном дворе – это вам не пустяки. Я бывал здесь много раз, еще до того, как Мэгги сожгла меня, а мать и Лорел тогда были лучшими подругами. Но с тех пор не заходил ни разу. С тех пор как узнал, что я тоже Локвуд. – Я не хочу видеть Мэгги. Не собирался говорить это вслух, но все равно слетело с языка. Я самому себе казался ребенком. Словно просил Дон защитить меня или что-то в этом роде. Она шла впереди, но остановилась и обняла меня за плечи, так что мы пошли вместе. Запах ее волос напомнил о матери. Похоже, они пользовались одним шампунем. Я повернул голову, чтобы избавиться от этого запаха. – Я тоже не очень стремлюсь увидеть Мэгги. Но, послушай, ты не обязан с ней разговаривать. Даже смотреть на нее. Нам просто нужно думать о твоей ма, верно? Дело не в необходимости смотреть на Мэгги, хотя, даже если она посмотрит на меня, я взбешусь. Это будет таким ужасным унижением… позволить ей увидеть, как она исковеркала мою жизнь. – Кит Уэстон! Я повернулся и увидел бегущих ко мне мужчину и женщину. У парня была камера, у женщины – микрофон. Опять репортеры! Гребаные репортеры! Глазам не верю! Они следят за мной или как? – Ты хотя бы можешь предположить, где твоя мать? – спросила женщина. Я повернулся так быстро, что ударился головой о подбородок Дон. Она подтолкнула меня к переднему крыльцу Локвудов. – Иди дальше, – велела она мне. Я направился к крыльцу и услышал, как она заорала: – Держитесь подальше от него, черт вас возьми! Не считаете, что с него довольно?! К тому времени, как она поравнялась со мной, меня трясло. Но я делал вид, что ничего особенного не случилось. – Полные кретины, – сказал я, кивнув в сторону репортеров. Они шли к белому, припаркованному на улице фургону. – Это точно, – согласилась Дон. Дверь нам открыла Триш Делфи, мэр Серф-Сити. – Дон! Она обняла Дон и потянулась ко мне. – Кит, дорогой. Как держишься? – Нормально. Я позволил ей обнять меня. Удивительно, что она здесь. МЭР. Может, люди наконец восприняли это всерьез? Насколько я мог понять, копы не особенно старались. Сказали, что критичны первые сорок восемь часов, а сегодня вечером как раз будет сорок девять. Мисс Триш поменялась местами с Дон и, обхватив меня за плечи, повела на кухню. Я увидел там яркий свет. Увидел Лорел, и мать Эмили Кармайкл, и еще одну незнакомую леди. Они болтали друг с другом и что-то резали на кухонном столе. Я не хотел входить. И остановился на пороге. – Я подожду здесь, – сказал я мисс Триш, показывая на пустую гостиную, где было не так светло. В одном из окон не было стекла, и оно было закрыто ставнями. Мне нравилось, что в комнате не слишком светло. А на кухне я был у всех на виду. – Конечно, дорогой, – сказала мисс Триш. – Я пойду с тобой, – решила Дон. – Нянчить меня совершенно ни к чему, – заявил я. – Думаешь, я этого не знаю? – ухмыльнулась она, ероша мне волосы. А потом прошептала на ухо: – Предпочитаю общаться с тобой, а не с этими людьми. Да уж… но с ее стороны это так мило. Поэтому не стоит ее расстраивать. Мы сидели у искусственного камина. Я вспомнил, что в этом доме три камина. Один – здесь, один – в спальне Лорел и один – на крытом крыльце. У Локвуда денег больше, чем у самого бога. Маркус вышел из кухни, неся тарелку с едой. – Привет, Дон, Кит, – сказал он, садясь по другую сторону от меня. – Фрэнки с тобой, Дон? – Он еще на работе. – Сегодня у нас собрались люди, Кит, – сообщил Маркус. Я кивнул, не сводя глаз с кухонной двери. Наверное, Мэгги тоже там. И я хотел подготовиться к встрече. Наверное, притворюсь, что не вижу ее. Буду смотреть сквозь нее, словно ее не существует. Вот так и поступлю. Дон встала: – Принесу нам поесть. Ты оставайся. Можно подумать, я куда-то собирался. – Как физиотерапия? – Маркус вонзил вилку в макаронный салат. Я пожал плечами. Маркус – неплохой парень. Единственный из Локвудов, кого я мог выносить. И не только потому, что он на собственные деньги основал фонд для моего колледжа. Но я не хотел говорить о ФТ. Я пропустил ее сегодня утром. Это последнее, о чем я мог думать. Я не делал упражнений, и руки и плечи болели, как черт знает что. Перед приездом Дон я сунул в рот дополнительные полтаблетки перкосета, но он еще не начал действовать. – Кто там? – спросил я. – Посмотрим… Он прожевал. Проглотил. – Флип Гейтс, для начала. Да. Весь смысл встречи в том, чтобы копы сказали нам, как мы можем помочь. – Кто еще? – Лорел, конечно. Робин Кармайкл. Сью Чарлз. Ты ее знаешь? Я кивнул. Сью была одной из подруг матери по книжному клубу, так что вполне понятно, почему она здесь. Я не знал, что мать Эмили так заботится о моей. Эмили тоже была в церкви во время пожара, так что, возможно, связь есть. Эмили отделалась несколькими царапинами и синяками, но в основном была в порядке. По крайней мере, такой же, как во время пожара, хотя подробностей я не знал. – Мэгги там? Я больше не мог оставаться в неизвестности. – Она наверху. Пробыла дома всего два дня и не готова встретиться с окружающим миром. «Дерьмо трусливое», – подумал я. Но при этом знал, что это такое – нежелание встретиться с миром. Хорошо, что она торчит наверху. – А Энди в школе, – добавил Маркус. – Верно. Где должен быть и я. К дьяволу школу. Вернувшаяся Дон принесла мне тарелку с едой. – Поешь, – сказала она. Я посмотрел на сандвич с сухим печеньем и ветчиной, пять различных видов салата: макаронный, картофельный, яичный и кто знает, какой еще, – и в животе все перевернулось. Следовало сказать Дон, чтобы не трудилась. Я ничего не ел с ночи понедельника. Было такое чувство, что перколан делает свое дело, сверля дыру в желудке. Вошли остальные. Все поздоровались со мной, и Лорел обняла меня, что меня только обозлило. Она, в общем, ни в чем не виновата, но Мэгги была ее продолжением, и этого довольно, чтобы достать меня до печенок. – Итак… Флип уселся на диван рядом с мисс Триш и поставил тарелку на журнальный столик. Все уставились на Гейтса. – Кит, мы все разделяем твою тревогу по поводу матери. Как тебе известно, мы объявили ее в розыск. Утром мы проверили ее банковский счет. Последнее время она не снимала больших сумм. И ничего из ряда вон выходящего не наблюдалось. Он продолжал трепать языком насчет того, сколько всего они сделали. Даже искали в трейлере следы крови и спермы, что взбесило меня окончательно. Я – обычный подросток. Который, естественно, больше года не имел женщины! Так что в трейлере определенно были следы спермы. Но никто не объяснил мне, что они нашли. – Именно поэтому Лорел и Дон собрали людей, – говорил Флип. – И они просили объяснить, что может сделать община. Так что вот это и есть цель сегодняшнего собрания. Перколан начал действовать, но не так, как хотел я. Вместо того чтобы унять боль, он ударил в голову. И теперь меня клонило в сон, как всегда, когда я принимал слишком большую дозу. Чтобы ослабить действие лекарства, я откусил кусочек печенья, который принесла Дон. Но проглотил с трудом. От запаха еды становилось еще хуже. Я наклонился и сунул тарелку под стул. – Мы опросили тех, кто хорошо знал Сару, – продолжал Флип, – но никакой причины подозревать преступление нет. По крайней мере, пока. Она ничем не болела. Ни физически, ни душевно. В доме нет чемодана, что предполагает ее уход по доброй воле. Кит уже совершеннолетний, так что сможет жить самостоятельно. – Что за бред! Я скорчился на стуле и сунул руки в карманы: – Что вы хотите сказать? Что следует просто забыть, что она пропала? – Вовсе нет, – возразил Флип. – Я понимаю твою досаду. Поэтому мы здесь. Чтобы обсудить, нельзя ли сделать что-то еще, чтобы найти ее. Лорел поставила тарелку на журнальный столик и подалась вперед: – Флип, не становится ли исчезновение Сары еще подозрительнее из-за того, что она не была душевнобольной? Ни причин. Ни объяснения. – Я знаю, это трудно слышать, – ответил Флип, – но взрослые люди ее возраста, вовсе не душевнобольные, просто исчезают, чтобы сбежать от чего-то. Если исчезает женщина помоложе, начинаешь думать о киднеппинге и изнасиловании. Если исчезает женщина постарше, мы думаем о внутреннем конфликте. Для возрастного диапазона Сары характерны уходы по собственной воле. Возможно, от неприятных отношений. Что-то в этом роде. Он оглядел комнату: – Никто из вас не знает, были у нее финансовые проблемы? Все посмотрели на меня. – Ну… мы не купаемся в баксах, – промямлил я. – Она никогда на это не жаловалась, – вмешалась Дон. – Деньгами, которые мы собрали в прошлом году, вместе с выплатами за моральный ущерб, мы смогли заплатить большую часть того, что не покрывала военная страховка Кита. Она положила руку мне на плечо. – Я знаю, что у тебя и твоей ма было не много денег, но она никогда не показывала, что вы живете в нищете. О!!! Она удивленно ахнула. – Я только что подумала кое о чем, Флип. Возможно, это не поможет, но… думаю, что Сара писала нечто вроде мемуаров. Вы не нашли ничего такого, когда делали обыск в трейлере? – Мемуары? – удивилась Лорел. Но я удивился еще больше. Разве для того, чтобы писать мемуары, не нужно вести интересную, полную событий жизнь? – Да, – кивнула Дон. – В прошлом году я уговорила ее ходить со мной в методистскую церковь, на уроки обучения писательскому мастерству. Она очень увлеклась и, думаю, стала писать. В отличие от меня. Флип подался вперед: – Ты что-то знаешь об этом, Кит? В этом году она все время что-то писала и носила с собой блокнот. Но я об этом не задумывался. Я жил своей жизнью. Не ее. – Я ничего не знаю о мемуарах, – сказал я. Место между плечом и шеей скрутило судорогой боли, и я потер его. – Она постоянно что-то записывала в блокнот, но понятия не имею, что именно. – Вот оно! – разволновалась Дон. – Она писала от руки. Доводила педагога до бешенства, когда он пытался разобрать ее почерк. – Этот педагог, – спросил Флип, – он знал, что там написано? Дон покачала головой: – Думаю, он прочитал только первую главу, или как там это называется. Все в классе читали вслух, но Сара очень стеснялась. Она позволила Шону – это педагог – прочитать первый отрывок, и тот вроде сказал, что она очень хорошо пишет. Она не собиралась все это печатать. Говорила, что это только для себя. – Блокнот или блокноты, сколько их там, – вмешался я. – В трейлере ничего нет. Я не видел их, и вы ничего не нашли, верно? – Наверное, где-то есть тайник, – заметил Флип. – Если она не хотела никому их показывать, может, действительно где-то запрятала? – Я не знаю, была ли она такой скрытной. Скорее, просто стеснялась читать все это вслух. – Не дадите мне имя и номер телефона педагога? – спросил Флип. Дон кивнула. И я попытался понять, где в нашем трейлере можно что-то спрятать. Копы прочесали все. Если они не смогли найти блокнот, вряд ли это смогу сделать я. – Мы получили распечатку ее звонков с сотового. В последний раз она звонила вам, Дон. В воскресенье днем, – продолжал Флип. Дон нахмурилась и кивнула: – О да. Мы просто поговорили несколько минут. Ничего важного, насколько я припоминаю. – А если попытаться проследить местонахождение сотового? – оживился Маркус. – Не получилось. У нее не телефон, а настоящий динозавр, но сигнала нет. Должно быть, она выбросила его, или батарея села. – Она бы не выбросила его. Меня ужасно раздражало, что он говорит так, будто она хотела сбежать. – Но она всегда забывает его заряжать, – добавил я. – Может, она купила новый телефон? – спросила мисс Триш. – Знаю, на Сару это непохоже, но не могла ли она предположить, что по старому телефону вы попытаетесь определить, где она находится? Если она по какой-то причине не хотела, чтобы ее нашли, она могла…. – Ради всего святого! – крикнул я громче, чем намеревался. – Она не покупала новый телефон, неужели не понимаете? – Мы всего лишь пытаемся найти разгадку, Кит, – вставила Сью Чарлз. – Она бы не покинула меня. Не покинула бы! Казалось, кто-то с размаху бьет меня по плечу мясницким тесаком. Перкосет совсем не работал! – Он прав, – вступилась Дон. – Она не бросила бы Кита. Флип кивнул: – Что же, еще одна причина, по которой все мы должны понять, что случилось. – Хотите сказать, я должен понять, что случилось? – Я выпрямился. – Я и ее друзья? Копы твердили, что они делают все возможное, но меня не убедили. Разве им есть дело до того, кто, по их мнению, покинул дом по собственной воле? Весь вчерашний день я провел в поисках матери, проезжая по тем же улицам, что в ночь ее исчезновения. Шея болела, потому что приходилось вертеть головой, обыскивая каждый дюйм дороги и парковок. А вдруг я увижу ее старую черную «хонду»! Я, должно быть, намотал сотни миль на своей машине. Сжег бензина на пятнадцать баксов! Я не могу себе этого позволить. На моем счету было сто долларов. Мать не позволяла класть пожертвования, приходившие от незнакомых лиц, на мое имя. Все шло в фонд, основанный Дон. Я бы их просто растратил. И после всего, что я пережил, я просто заслуживал нового сотового. Заслуживал айпада последнего поколения и стерео для машины. Дурак. Что я буду есть после того, как закончатся сто баксов, если она не вернется? Мои глаза внезапно обожгло. Черт! Она должна вернуться! – Это совместные усилия, Кит, – пояснила Лорел. – Что мы можем сделать, Флип? Она подняла со стола желтую табличку для записей и положила ее на колени. – Есть несколько сайтов, где можно поместить объявление о пропаже человека. Но для пропавших взрослых сайтов не так много. Попробуйте «ProjectJackson.org». Он назвал еще пару сайтов, и Лорел все записала. – Мэгги заверила, что может заняться этим, – сказала она. При упоминании Мэгги я уставился на носки кроссовок. Неужели все глазеют на меня? Я не хотел знать. – Можете сделать листовки с ее фото, – продолжил Флип. – Вместе с описанием и особыми приметами. А потом раздать. – Где именно? – уточнила Сью Чарлз. – Везде, – ответила мать Робин. – В магазинах, ресторанах, на улице. – Мы позвонили в ближайшую больницу, – сказал Флип, – но вы можете обзвонить все больницы в районе шоссе между штатами. – Она не поехала бы по такому шоссе, – заявил я, но никто не обратил на меня внимания. – Я этим займусь, Лорел, – вызвалась Дон. – Мы решили, кто будет делать листовки? – спросила Триш. – Мэгги сделает. Потом мы дадим каждому по пачке для распространения, – решила Лорел. – А как насчет того, чтобы связаться со СМИ? – спросил Маркус. О черт! Сейчас за ним начнут охотиться репортеры. Но он прав. Они могут поместить объявление. – Мы послали им пресс-релиз, – пояснил Флип. – Но если у вас есть контакты с прессой, это очень поможет. – Все это такая чушь, – взорвался я. – Мы постоянно слышим о пропавших людях. Их друзья заботятся о том, чтобы об этом объявили по ТВ? Не думаю. Скорее, к этому имеют отношение копы. – Кит, милый. Дон положила руку мне на плечо. – И опять Кит… Флип был так чертовски спокоен. – Полиция над этим работает, но чем больше мы все сможем сделать, тем лучше. В большинстве случаев семьи нанимают частного детектива, чтобы создать шум по поводу пропавшего человека. – Можно подумать, это мне по карману! С меня довольно! Все уставились на меня, и это было невыносимо. – Не смотрите на меня! Я встал и пошел к двери! – Кит! – крикнула Дон, но я ее проигнорировал. Мне необходимо было выйти. Глотнуть свежего воздуха, Я уже повернул дверную ручку, но тут увидел, что фургон телевизионщиков никуда не уехал. Черт! Все собравшиеся звали меня, но никто не подошел, и я был рад. Голова кружилась, и я повернулся и прислонился к стене. И случайно увидел босые ноги, исчезавшие в коридоре наверху. Мэгги?! Она сидела все это время на лестнице и слушала?! Эта мысль совершенно лишила меня сил, и я подумал, что сейчас сблевану. Поэтому ушел в ванную под лестницей и запер за собой дверь. Прислонился к ней, закрыл глаза, и в мозгу замелькало видение бегущих ног Мэгги. Я мерно и глубоко дышал ртом, чтобы не вырвало. «Где моя мать?» Я стал колотить кулаком по двери. «Где она, черт возьми?» Я вдруг заплакал, как полный кретин, и включил воду. Чтобы никто меня не слышал. В зеркале над раковиной я увидел парня, ничуть на меня не похожего. Кожа на половине лица была красная, туго натянутая, состояла из гладких островков и глубоких впадин, линия волос была прерывистой, и все это было чертовски несправедливо! – Кит? Это была Дон. Прямо за дверью. – Ты в порядке? Я знал, что, если попытаюсь заговорить, голос сорвется, поэтому проворчал что-то неразборчивое. – Флип хочет знать, есть ли у тебя более позднее фото мамы, чем то, которое ты дал ему в трейлере? Триш собирается выпустить новый пресс-релиз, и ей нужно фото. Я взял себя в руки: – Выйду через минуту. – Хорошо. Я услышал удалявшиеся шаги и стал плескать водой в лицо, пока не успокоился достаточно, чтобы снова встретиться с ними. Возвращаясь, я думал о снимках, оставшихся в трейлере. У матери были мои фотографии до пожара, стоявшие в рамках на книжных шкафах и ее комоде. Но только одно фото, где она была со мной. Снята на мой двенадцатый день рождения. Не сказать, чтобы недавняя. – Кит, – спросила мисс Триш, когда я вошел в комнату, – у тебя есть недавнее…. – Нет, – перебил я. И тут же почувствовал себя идиотом. Она всего лишь пыталась помочь. – Простите. Это единственное, что у нас было. – По-моему, у меня где-то были снимки, – вмешалась Лорел. Добрая старушка Лорел спешит на помощь. – У меня тоже, – вспомнила Дон. – Посмотрю, когда приеду домой. – Для сайтов и листовок нужен хороший снимок, – пояснил Флип и снова глянул на меня. – Как насчет твоего отца? – Моего отца? Вопрос застал меня врасплох. Я глянул на Лорел и снова сел. Она-то наверняка знает о своем покойном муже-изменнике. Маркус, конечно, тоже знал. Возможно, Дон. Но Флип? – Вы о чем? – спросил я. – Стивен Уэстон. А…. ЭТОТ отец. – Я знаю, что твои родители давно разошлись, но мать как-то общалась с ним? Или ты? – Нет. Я сунул руки в карманы. Меня все еще трясло, и я не хотел, чтобы кто-то видел мои прыгающие руки. – Он ушел из нашей жизни. – Знаешь, где он сейчас? – Понятия не имею. Стивен Уэстон сбежал от нас, когда я был маленьким. Благодаря ему у меня была военная медицинская страховка, но это все. Я никогда его не видел и видеть не хотел. – Мы с мамой всегда жили одни. – Возможно, твоя мать что-то знала о нем? – Флип явно шел по ложному следу. – А может, совсем недавно снова возобновила с ним отношения? – С чего это вдруг? Поверьте мне, он не хотел иметь ничего общего с нами, а мы не хотели иметь ничего общего с ним. – Думаю, Кит прав, – вставила Дон. – Сара никогда о нем не упоминала. Совещание продолжалось в подобном роде ужасно долго. Флип объяснял, что будут делать копы, а Лорел делала заметки и распределяла работу. К концу я ужасно устал. Устал и разозлился. Потому что мать неизвестно где. А мы говорили, и спорили, и ничего не добились, разве что уходили все дальше и дальше от возможности найти ее. И за все это время никто не сказал, о чем они все думают. О чем я сам отказывался думать. Что моя мать, возможно, мертва. Но никто не сказал об этом ни слова. 10. Мэгги – Хочешь, отвезу тебя к психотерапевту? – спросила ма, сидя напротив меня за кухонным столом. Больше дома никого не было. Дядя Маркус поехал на работу в пожарную станцию, Энди еще час назад сел в школьный автобус. Ма наверняка приготовила ему завтрак и, возможно, поела с ним, но пока я ковыряла овсянку, она пила кофе. Чтобы побыть со мной. Только чтобы побыть со мной. Да, я хотела, чтобы она меня отвезла. Теперь я знала, что испытывают звезды, когда их преследуют папарацци. Репортеры опять торчали перед домом. Когда я проснулась в первый раз, то услышала, как дядя Маркус велел им уйти и оставить в покое Энди, пока тот идет к автобусной остановке. Одно дело – не давать покоя мне, и совсем другое – привязываться к Энди. Я надеялась, что дядя Маркус проводил его до угла. Энди не знает, что сказать стервятникам, или, наоборот, скажет слишком много. С ним никогда не угадаешь. Если ма отвезет меня, я могу лечь на заднее сиденье, пока мы не проедем мимо новостных фургонов. Но рано или поздно мне придется расхлебывать эту кашу, тем более что это моя каша. Не мамина. – Я сама справлюсь, – сказала я, хотя боялась не только проходить мимо репортеров, но и встречаться с психотерапевтом. Что я ему скажу? Открою свои самые мрачные тайны? Их уже знали все. Я – поджигатель. Убийца. – Сможешь днем поработать над листовками? – спросила ма. – Я уже почти все сделала. – Как?! Я стала работать над порученным мне заданием сразу после собрания. Прежде чем ма поднялась ко мне, чтобы рассказать, о чем они говорили. Все это время я сидела на верхней ступеньке и делала свои заметки. Слышала рассерженный голос Кита. Видела, как он вылетел из гостиной, но лица не разглядела. Трудно винить его за то, что он так взбешен. Возможно, его гнев так и не остыл с самого пожара, и большая часть этого гнева направлена на меня. Самое малое, что я могу сделать, – это помочь найти Сару. – Мне нужно только фото Сары. Ты нашла? – Нашла. Ма встала, подошла к холодильнику, сняла магнит и взяла фото. – Пойдет? – спросила она, отдавая его мне. Сара и Дон в «Яванском кофе», обе улыбаются, стоя за прилавком. – Да. Интересно, думает ли ма, что мне неприятно видеть Дон? – Я могу вырезать Дон и увеличить изображение Сары, – пообещала я так небрежно, словно все это ничего не значило. Боже, Дон была такой хорошенькой и выглядела такой взрослой! Как я могла подумать, что Бен серьезно заинтересуется мной? Я была такой идиоткой…. У нас все еще была моя белая «джетта», но теперь ее учился водить Энди. Я не могла такого представить. Энди. За рулем машины? Берегитесь! Но сегодня машина была моей. Я села в «джетту» прямо в гараже. Я тосковала по вождению и чувству свободы, которое оно может дать, однако сейчас немного нервничала, потому что не садилась за руль целый год. Пришлось мысленно перечислять нужные действия, как на сдаче экзамена. «Машина в гараже. Нажми кнопку дистанционного управления, чтобы открыть ворота. Поверни ключ. Подача топлива. Выбирайся задним ходом»… Я стала выруливать из гаража задним ходом. И неожиданно в маленьком зеркальце заднего вида появились они – репортеры со своими камерами выпрыгивали из фургонов. О господи! Я сняла ногу с педали, и машина остановилась. Ужасная ошибка. Чем быстрее я промчусь мимо, тем будет лучше, а я застыла на месте. За последние пару лет в моей жизни было несколько пугающих моментов, но лететь задним ходом по дорожке к банде репортеров… я редко когда так пугалась. И совершенно потеряла самоконтроль. Люди спешили отскочить в стороны. «Психованная девчонка наступает!» Я добралась до улицы, развернулась со скрежетом тормозов и отъехала. Промчалась по нашему тупику, свернула на главную улицу, радуясь, что сейчас движение поменьше, чем летом, и я могу ехать быстро. Я проехала полмили, прежде чем сбросить скорость. Еще полмили, прежде чем то же самое сделало сердце. Я въезжала в Хэмпстед, когда заметила, что меня преследует белый фургон. Поверить невозможно! Мне следовало быть осторожнее. Я ни за что не позволю им проследить себя до офиса психотерапевта. «Мэгги Локвуд видели входящей в офис психолога Мэрион Джейкс. Ей приходится ездить на предписанные судом сеансы психотерапии». Я петляла по всему Хэмпстеду, пока на все сто процентов не уверилась, что оторвалась от фургона. Я заметила маленькую парковку за офисом психотерапевта, но проехала мимо, к соседнему офису ветеринара, где и оставила «джетту» между фургоном и пикапом. Ощущение было такое, словно я попала в кино. Триллер. В офис психотерапевта я входила вся взмокшая от пота. Маленькая приемная была пуста. Я села на один из восьми стульев и взяла с журнального столика старый журнал «Ас». Но не открыла его. Я думала о сайтах, на которых можно разместить информацию о Саре. Боже, сколько же на этих сайтах объявлений о пропавших людях! Это обескураживало. Может, я зря трачу время? Все это не имеет смысла. Сара не та женщина, чтобы просто сбежать. По крайней мере, Сара, которую я знала до пожара. Но кто знает, как изменил ее этот год! Он многое изменил… В дверь вошел настоящий гигант, и я решила, что это очередной пациент, возможно, ожидающий другого психотерапевта. Я пялилась на гиганта достаточно долго, чтобы рассмотреть тело в форме баклажана, а потом снова уставилась в журнальную обложку. – Мисс Локвуд? – спросил он. Я была сбита с толку. О господи, хоть бы этот тип не оказался репортером! – Да? – Я – доктор Джейкс. – Нет, доктор Джейкс…. – Женщина? Он улыбнулся, и глаза едва не исчезли в складках жира. – Я – Мэрион Джейкс. О нет. Я не тронулась с места. Единственное, что делало мысль о встречах с психотерапевтом более-менее терпимой, – возможность представить кого-то вроде доброй матери, кто знает, вероятно, даже ровесницы ма, а этот тип был не только безобразно жирным, но и старым. Остатки волос на круглой голове были седыми. Пуговицы голубой рубашки норовили вырваться из петель, а на носу сидели идиотские очки в красно-бело-голубой полосатой оправе. – Заходите, – пригласил он. Что мне оставалось? Я встала и последовала за ним в комнату, которая была еще меньше приемной. Здесь стояли кожаные кресла напротив друг друга, и я села на то, что было ближе к двери. Доктор Джейкс занял почти все пространство комнаты. – Как вы сегодня? Он опустился во второе кресло, которое скрипнуло под ним. – Прекрасно, – буркнула я. Судя по виду, он мне не поверил. – Вы очень бледны. – Я… я в порядке. – Итак… Он сложил руки на животе. – Я, разумеется, знаю, почему вы здесь. Выполняете судебное предписание. Я знаю, что вы сделали, и что были освобождены после двенадцатимесячного тюремного заключения. Но не знаю, что вы чувствуете, приехав сюда. Он ожидал, пока я заговорю, но я смотрела мимо него, в окно. Я хотела оказаться там. Хотела оказаться дома. – Все нормально. – Только и всего? – Я не знаю, чего от меня ждут. – Вы никогда раньше не были у психотерапевта? Я покачала головой: – Только… у школьного психолога, когда выбирала колледж, но, полагаю, это не совсем то. – У вас были какие-то планы в отношении колледжа? – Я собиралась ехать в университет Северной Каролины, в Уилмингтон, ДО того… как все случилось. – Да, так уж вышло, – кивнул он и подался вперед. Я испугалась, что он выкатится из кресла. – Мы станем командой, вы и я. Вместе мы поймем, над чем стоит поработать. Установим какие-то цели. – Мне не над чем работать. – Не над чем? Я покачала головой: – Вообще-то я нормальный человек. Просто… сбилась с пути. – Не сомневаюсь, что вы совершенно нормальны, – кивнул он. – Но то, что вы сделали, нормальным не назовешь. И будет неплохо понять, почему вы это сделали. Так, чтобы вы видели, каким качествам стоит уделить внимание, чтобы предотвратить нечто подобное в будущем. – Ничего подобного в будущем не случится, – заверила я. Он улыбнулся. Глаза снова исчезли за полосатыми очками. – Я не коп, – сказал он. – Совершенно необязательно давать мне ответы, которые, по вашему мнению, необходимо давать. То, что мы говорим в этой комнате, здесь и останется. Единственный случай, когда я могу нарушить эту конфиденциальность, – уверенность в том, что вы намерены причинить зло себе или другим. Я должен дать знать службе надзора, что вы были у меня. Но содержание наших сеансов я передавать не обязан. Ясно? Должно быть, у него самого немалые психологические проблемы! Недаром такой жирный! Я не видела, чем такой, как он, может помочь мне, но кивнула. И буду кивать в продолжение всех сеансов. – Как вы себя чувствовали с понедельника? – спросил он. – Вы о чем? – Каково это – выйти из тюрьмы? Быть свободной? – Хорошо. Он явно ждал продолжения. Я смотрела в окно с видом на парковку, пока глаза не заслезились. Потом уставилась на свои обломанные ногти. Он не собирался говорить, пока не заговорю я. Похоже, мы в тупике. Война. Но я подозревала, что он может держать паузу лучше, чем я. – Повсюду шныряют репортеры, – сказала я, наконец. – В самом деле? И каково это для вас? Я пожала плечами: – Не выношу их. Это несправедливо по отношению к моей семье. Будь в этом замешана только я… уже достаточно плохо, но хоть понятно, почему они достают меня. Я – последняя сенсация. Но я хочу, чтобы они оставили в покое моего брата и мать. – Расскажите о своей семье. – Вы, возможно, и без меня все знаете. По крайней мере, об Энди. – Я знаю то, что знают все, кто следил за известиями о пожаре, Мэгги. Но, даже когда я слушал новости и запоминал детали, я не мог не задаться вопросом… Видите ли, дело в том, что я давно в этой профессии. – Он улыбнулся. – Я не мог не задаться вопросом, что испытываете вы. Каково это для молодой девушки – оказаться в центре чего-то подобного… да, я знаю об Энди. Все, что о нем говорили СМИ. Но хочу услышать о нем и об остальных членах вашей семьи от вас. – Ладно, – вздохнула я, сдаваясь. – Энди – очень милый, хороший, умница и идеальный брат. Но он… Вы знаете о врожденном алкогольном синдроме? Джейкс кивнул. Я вертела и вертела часы на руке. И думала, что едва не убила младшего брата. Но я не собиралась открывать перед этим типом всю душу. – Энди учится водить, и у него появилась подружка. Он сильно вырос, пока меня не было. А ма… она славная. Она постарела за этот год. Она и мой дядя Маркус… он был братом моего отца. – Начальник пожарной команды. – Верно. Он и моя ма теперь вместе. – И что ты чувствуешь по этому поводу? – Это хорошо. Очень хорошо. Хотя у него есть свой дом. Одна из башен Оперейшн Бамблби. – Вот как? – улыбнулся он. Никто не мог без улыбки думать о домах, переделанных из старых башен. – Да. – Я едва не улыбнулась сама. – Но он иногда ночует у нас. Полагаю, в последний год это случалось довольно часто. – И как вы… – Отношусь к этому? Я уже сказала. Хорошо. Особенно когда вокруг полно репортеров. Я снова подумала об Энди, шагавшем сегодня утром к школьному автобусу. Возможно, пытавшемся понять, зачем тут репортеры и какой смысл имеют их вопросы. Но прежде чем я поняла, что происходит, глаза наполнились слезами. – Вы очень любите свою семью, – заметил доктор Джейкс. Я кивнула. Он показал на коробку с бумажными салфетками на столе рядом с моим креслом, и я взяла одну и прижала к глазам. Я не хотела плакать здесь. Не хотела дарить этому старому, жирному, обрюзгшему типу удовольствие видеть меня плачущей. Но неожиданно я поняла, что ни на что другое сейчас не способна. Я плакала, и он мне не мешал. Так прошел почти весь остаток сеанса. Джейкс сказал, что все в порядке. Даже хорошо. Во мне скопилось много боли, сказал он, но у нас будет много времени, чтобы все обсудить. – Наш сеанс почти закончен, – сказал он, когда я истратила почти половину салфеток в коробке. – Но прежде чем вы уйдете, я хотел спросить, где вы собираетесь отрабатывать общественные работы. У вас триста часов, я не ошибаюсь? Я тяжело, прерывисто вздохнула. Нужно собраться, на случай, если репортеры выследили меня и ждали на парковке ветеринара. – Моя мать… она медсестра в начальной школе Дуглас. Я буду помогать одной из преподавательниц. И начну с понедельника. – Это вы договорились или ваша мать? – Мать, – призналась я. Он вроде хотел сказать что-то еще, но кивнул: – О’кей. Встречаемся дважды в неделю. Он с трудом встал с кресла. – Хорошо. Меня ждали бесконечные сеансы. Ма и об этом договорилась. Я не хотела выплакивать глаза дважды в неделю, но был ли у меня выход? Я встала, изобразила абсолютно, по моему мнению, дурацкую улыбку и прошла мимо него к двери. Сказать, что он мне понравился, – это уже слишком, но я могла поклясться, теперь он не казался таким жирным, как на первый взгляд. 11. Энди Я ненавидел полицейские машины. Ма говорила, что я просто боюсь их, потому что однажды ночью полицейская машина отвезла меня в тюрьму. Поэтому, когда леди-полицейский захотела, чтобы я поехал с ней в «Уол-Март», ма сказала ей, что я должен практиковаться в вождении, поэтому мы можем взять нашу машину. Ма быстро соображает. У меня была такая подушка, которую я положил на место водителя, чтобы лучше видеть через стекло. Я все ждал, когда стану выше, но этого не случилось. Кимми была выше меня, но ей на это плевать. Некоторым девочкам было не все равно, но дядя Маркус сказал, кто захочет девочку, которая заботится о чем-то настолько банальном? То есть о чем-то не очень важном. Я – превосходный водитель. Мы должны были следовать за полицейской машиной, так что я пытался не выпускать ее из вида, но получалось плохо. – Ты теряешь ее, милый, – заметила ма. Эта штука, которая спидометр, показывала тридцать пять миль. – Она едет слишком быстро. Ма рассмеялась. – Ты прав. Не торопись. Догоним ее у «Уол-Марта». Мы добрались до угла, который я ненавидел: нет светофора и много машин. Приходилось смотреть сразу во все стороны и ждать, ждать. Машина, которая шла сзади, засигналила. – Не торопись, – повторила ма. Машина снова загудела. Я не знал, оставаться на месте или ехать дальше. – Мозги, – сказал я. – Нужно сосредоточиться. – Совершенно верно. Не обращай внимания на дурацкий клаксон, – посоветовала ма. Наконец, когда я точно-точно понял, что ехать безопасно, я пересек улицу. И мы оказались рядом с «Уол-Мартом», где я должен был попрактиковаться в парковке между линиями. И у меня получилось, только ма не смогла выйти, и пришлось делать это снова. Леди-полицейский со сложенными на груди руками прислонилась к кирпичной штуке. – Уже подумала, что потеряла вас, – сказала она. Она была довольно старая. Из-под шляпы виднелись седые волосы. – Вы превысили скорость, – сказал я. Леди рассмеялась. – Возможно. Придется выписать себе штраф. – Да, – подтвердил я. – Мы можем подождать. Но она вовсе не собиралась выписывать себе штраф. Полиции сходят с рук вещи, за которые простых людей сажают в тюрьму. Мы вошли внутрь и отправились в то место, где продавались кастрюли и сковородки. Леди-полицейский попросила, чтобы я осмотрел все коробки и сообщил ей, если увижу такую картинку, как в трейлере мисс Сары. Мне казалось, что я прекрасно запомнил ту коробку. Она была красной, с большой серебряной кастрюлей. Но когда я увидел, сколько здесь коробок, в голове все смешалось. – Может, она была голубая… Я показал на голубую коробку. А потом увидел желтую со смешной сковородкой и решил, что это она. – По-моему, эта, – сказал я. – Это электрический вок, – сказала она. – Ты вроде назвал ее «большая кастрюля»? – Что это такое, электрический рок? – спросил я ма. – Вок. Это что-то вроде сковородки. Коробка так выглядела? Я подергал губами, как всегда, когда здорово задумывался. Я совсем запутался в этих коробках. Может, там вообще была не кастрюля? Я показал на красную коробку с белой квадратной чашкой: – Может, вот эта? – Горшочек? – спросила ма. Я покачал головой. Потому что в горшочках запекали разные блюда. Они мне не нравились. – Иногда воспоминания могут сыграть с тобой злую шутку, верно? – спросила ма своим терпеливым голосом. – Мы не можем сузить диапазон поисков? – спросила леди-полицейский. Я не совсем понимал, что это означает. – Скажи, какой НЕ была коробка, которую ты видел? – помогла мне ма. – Маленькой. Она не была маленькой. Зазвонил мобильный леди из полиции. Мы с ма ждали, пока она говорила. Ма подмигнула мне. – Рад, что Кимми приедет к обеду? – тихо, чтобы не мешать разговору леди, спросила она. – Да! Ма прижала палец к губам. – Да, – прошептал я. Очень хотелось, чтобы Мэгги познакомилась с Кимми. Мэгги не пойдет на тренировку по плаванию, потому что не хочет видеть людей. Пока. Поэтому ма сказала, что Кимми придет на обед. – Раньше я ненавидела ходить на тренировки Мэтта, но теперь не могу дождаться, когда увижу тебя, – сказала Кимми. Услышав это, я обнял ее. Хотя мне разрешали обнимать только родственников. Но я просто должен был обнять Кимми. Она не возражала. Правда не возражала. Но она сказала, что от меня пахнет сигаретами. – Пожалуйста, не кури, – попросила она. Я выбросил сигарету. – Ма, – сказал я сейчас. Ма рассматривала открывалку для консервов. – Что? – Мы с Кимми иногда обнимаемся, но она не возражает, так что все в порядке. Верно? Ма продолжала смотреть на открывалку. Она была с ручкой, и ма заставляла ручку подниматься и опускаться. – А где вы обнимаетесь? – спросила она. – У бассейна, у ее дома и в нашем доме. – В твоей комнате? Она смотрела на меня так, что я понял: лучше сказать «нет». Хотя мы как-то обнимались в моей комнате. – Нет, – сказал я. Нам позволяли сидеть в моей комнате с открытой дверью. – Обниматься – это неплохо, – кивнула ма. – А Кимми – твоя подружка, верно? Подружку обнимать можно. Леди-полицейский выключила телефон. – Это был управляющий, – пояснила она. – За последние несколько дней никто не возвращал сковородок или кастрюль. – Так что, возможно, кастрюля была не из этого магазина, – догадалась ма. – Верно. Или это не было ни кастрюлей, ни сковородкой. Она смешно тряхнула головой и взглянула на меня: – Может, это был вок, или горшочек, или нож для чистки картофеля? – ЧТО? – рассмеялся я. Она шутила. – Или она так и не добралась до магазина, – вздохнула леди. – О, даже не говорите такого. У мамы был встревоженный вид. С ней это часто бывало с тех пор, как пропала мисс Сара. Все волновались из-за мисс Сары. Меня все время расспрашивали, и полиция, и ма, и дядя Маркус. Даже Мэгги задавала вопросы по поводу этой штуки в Интернете, которую она делала. Все хотели знать, какая одежда была на мисс Саре, и все такое. Я продолжал твердить, что в тот день был слишком болен, чтобы запомнить. Я рассказал моему другу Максу об этих вопросах, и он пояснил: все потому, что я был последним человеком, который ее видел. Он сказал, что полиция, возможно, думает, что это я убил ее, разрезал и сложил в мешки. Это так глупо. Я рассказал дяде Маркусу о словах Макса, и дядя Маркус заверил, что Макс просто дурачит меня. Леди-полицейский глянула на часы: – Я уже опаздываю. Не могли бы вы сами зайти в несколько магазинов? Может, «Бед Бас», «Бейонд» и «Тагет»? – Конечно, – кивнула ма. Жаль, что она не отказалась. Тогда мы могли бы вернуться домой и ждать Кимми. Но мы вышли из «Уол-Марта» и отправились в другие магазины. И в каждом я терялся. – Я больше не могу, – пробормотал я, когда мы вышли из «Бейонд». И не только потому, что я хотел домой. Сильно болела голова. Может, я вообще не видел коробки? Может, мне все это приснилось? – Ладно, – сказала ма. – Ты был молодцом. – На этот раз ты будешь вести машину. Мне не хотелось садиться за руль. Было не по себе из-за того, что я все напортил с коробкой. – Хорошо, – согласилась ма. Мы сели в машину. Ма была превосходным водителем. Она могла быстро выбраться с парковки и все такое. – Прости, ма, – сказал я, когда мы выбрались на дорогу. – Картинка коробки затерялась в голове. Ты знаешь мой мозг. – Я люблю твой мозг, Энди, – улыбнулась ма. – Не волнуйся из-за этого. Но я волновался. Мисс Сару могли разрезать и разложить по мешкам. А я даже не помнил, кастрюлю она несла или сковороду. 12. Кит Я припарковался на площадке «Харрис Титер» в Огдене. Глупо было ехать сюда с такими ценами на бензин, но я не мог вынести вида посетителей в «Фуд Лайон». Там меня многие знали и хотели поговорить. Будут спрашивать, не узнал ли я чего-то об исчезновении матери. И постоянно глазеть на меня. Не то чтобы люди в Огдене не узнавали меня – я носил удостоверение личности на лице. Но тут, по крайней мере, никто не пытался поговорить со мной. Я вышел из машины, схватил тележку и шагнул к двери. В магазине было полно народа. У меня не было ни плана, ни списка. У матери всегда был список, и она придерживалась его как закона. Черт, как я все это ненавидел! Бьюсь об заклад, прошло пять лет с тех пор, как я был в продуктовом магазине, и то только потому, что мать брала меня с собой. Если мне нужно было купить шоколадку или что-то в этом роде, я делал это на автозаправке. Но сейчас холодильник был почти пуст, и я наконец-то почувствовал голод, хотя при мысли о еде в доме Лорел меня до сих пор тянуло блевать. Копы считали, что мать ушла из дома сама еще и потому, что в холодильнике было мало продуктов. – Похоже, твоя мать перед исчезновением очистила холодильник, – заметил один из них. Чтоб ему пусто было! Я сказал, что у нас никогда не было много продуктов в холодильнике, но почувствовал, что он мне не поверил. – Она очистила холодильник, а не банковский счет? – спросил я. Если он нуждался в доказательстве того, что с матерью случилось нечто ужасное, вот оно, перед ним. Она никогда не пользовалась кредитками. Так что не ушла бы специально, не захватив денег. Когда я начинал думать об этом, становилось трудно дышать. От паники. У копов появилась пара новых теорий, которыми они теперь тешились. Первая теория: она ушла из дома, потому что не могла больше вынести такого бремени, как я. Ради всего святого! Теперь из меня бремя никудышное, потому что я стал тихим и смирным. Из меня вытек весь воинственный дух. Я знал, что это не так, да и Дон, Лорел и Маркус твердили, что это безумие. Они объясняли, как сильно любила меня мать, отчего я чувствовал себя полным дерьмом при мысли о том, как я с ней обращался. Словно она была моей горничной. Когда она вернется, все будет по-другому. Вторая теория: я имею какое-то отношение к ее исчезновению. Вслух они этого не говорили. Но не нужно быть гением, чтобы понять, что творится в их головах. Сладкая парочка: детектив Уайли, а как зовут второго, не могу вспомнить, устроили третий обыск. Искали дневник или мемуары, хотя я уже посмотрел всюду, где только можно. После того как они устроили разгром, они еще два часа допрашивали меня. Вопросы начинались с самых невинных, а потом протягивались по всем комнатам, как паутина, пока окончательно не сбили меня с толку. Я разозлился, сказал им, что они зря тратят время, и Уайли сказал: «Успокойся, Кит», что взбесило меня еще больше. Посмотрел бы я, как он бы успокоился, если бы пропала его мать. Они спросили меня, где я был в день ее исчезновения. – В школе, – ответил я. Глупо. Я тут же понял, что все испортил. Уайли прямо в моем присутствии позвонил в школу, чтобы проверить записи посещения. – Угу, – сказал он в телефон, не спуская с меня полузакрытых, что-то подозревающих глаз. – Угу. Верно. Спасибо. Он выключил телефон и заговорил с другим парнем так, словно меня в комнате не было. – Она говорит, что он ушел после шестого урока. Оба уставились на меня. Словно спрашивая: «Ну, что теперь скажешь, парень?» – Ладно. Я пошел на причал заниматься сёрфингом. Можете спросить кого угодно. – Но я знал, что парни, которые вечно торчат на причале, не смогут точно сказать, был я там в тот день или нет. На воде можно стать невидимым. Поэтому мне и нравилось туда ходить. Копы, наконец, убрались, и следующие несколько часов я ждал, что они вернутся с наручниками или, хуже того, с социальным работником. Я поверить не мог, как они еще не сообразили, что мне только семнадцать. Никто на встрече у Лорел словом об этом не обмолвился. Если копы считают, что мне восемнадцать, пусть так и будет. Я умудрился взять тележку со скрипучими колесами, так что все покупатели наверняка заметят обожженного парня. Из-за гнутого колеса тележку было трудно толкать, что, возможно, отозвалось бы острой болью в плече, не прими я утром двойную дозу перкосета. Хорошо еще, что при отсутствии еды у меня было полно перкосета. Я получал таблетки по почте, и мать, должно быть, как раз пополнила запасы перед тем, как исчезнуть. По крайней мере, когда речь шла о болеутоляющих, я был богачом. Я низко опустил голову, проходя по магазину, бросая продукты в тележку и ни на кого не глядя. Хотелось покончить с этим побыстрее, но я не знал, где что лежит. Нашел хлеб и взял несколько нарезок с ветчиной и сыром. Тележка меня достала, поэтому я ее сменил на более приемлемую. Бросил в нее туалетную бумагу. Банки с кока-колой. Вытащил одну из картонной упаковки и выпил, как была, теплой, пока колесил по магазину. Прошел мимо холодного пива. О черт, что бы я только не отдал за упаковку из шести банок! Я знал парня на автозаправке, который согласился бы купить ее для меня. Он обгорел в Ираке, так что понимал, каково это. Отыскал овсяные хлопья и бросил в тележку пару коробок. Но тут же увидел цену. Четыре доллара сорок девять центов? Ни за что! Я поставил коробки обратно на полку и стал искать что-то подешевле. Больше ни на чем цен не было. И как, спрашивается, я должен сообразить? Я собирался обойтись десятью баксами. Если все здесь так дорого, я пропал. Как матери удавалось прокормить нас? Она вечно отрезала скидочные купоны, может, именно поэтому и выживала на те дерьмовые деньги, которые получала в «Яванском кофе». Я не хотел думать о ней, пока нахожусь в магазине, иначе опять разрыдаюсь, как тогда, в ванной Лорел. Вот было бы классно! Посреди «Харрис Титер»! Я долго смотрел на мясной прилавок. Я ел стейки, может, четыре раза в жизни. И сейчас при виде толстенных стейков просто слюнки потекли. Я даже не знал, как их жарить. У нас был старый гриль, работавший на древесном угле, но нужна зажигательная смесь, чтобы его разжечь. При мысли о том, что придется поливать уголь этой смесью, а потом бросить на него спичку, я стал задыхаться. Нет, никогда мне не быть одним из тех парней, которые бахвалятся тем, что готовят на гриле! Я поднял глаза и увидел старую леди. Она держала упаковку говяжьего фарша и смотрела на меня. На мое лицо. Я забыл об осторожности, пока заливался слюнями над стейком. – Куда это вы смотрите? – спросил я, провозя мимо тележку. Нужно убираться отсюда. Я свернул в первый же проход. Оказалось, что на консервированное чили была акция, и я бросил в тележку четыре банки. Увидел дешевый рис, причем на обратной стороне пачки была инструкция, поэтому взял и его. Кажется, довольно. Я направился к кассам, жалея, что попросту не могу это украсть, чтобы не стоять перед кассиром, отсчитывать деньги и все такое. В кармане у меня было двадцать долларов. Что, если я набрал больше, чем на двадцатку? Дерьмо. Я заметил коробки пончиков с шоколадной глазурью в конце ряда с крупами и готовыми завтраками. За полцены! Куда дешевле овсянки! Мать никогда не покупала пончики, но выглядели они хорошо. Я потянулся к коробке. – Я тоже не могу устоять. Я поднял глаза. И увидел классную, абсолютно классную девчонку, которая улыбалась мне. Я быстро опустил голову и, пробормотав «простите», попытался протолкнуть тележку мимо нее. Но ее тележка загораживала мою. Черт. Я стал двигаться задним ходом, чтобы объехать ее. – Разве вы не хотите взять пончики? – спросила она. И какого черта ей нужно? – Ах да. Я схватил коробку. – Они такие вкусные, – продолжала девчонка. Я повернул голову так, чтобы она видела правую сторону моего лица. – Да, – выдавил я. Надеюсь, ей показалось естественным, что я говорил с ней, повернув голову. Но, возможно, я выглядел странно. А, не все ли равно? – Обожаю «Энтельманс», – заявила девчонка, и я не сразу понял, что это она о марке пончиков. – Против шоколадных пончиков я бессильна. Выглядела она так, словно в жизни не съела крошки шоколада или чего-нибудь еще, вызывающего отложение жира. Она была худой. В хорошем смысле слова. Не то что эти анорексичные актрисульки. Маленькие грудки, такие, как я люблю, и дюйм плоского живота между белым топом и коричневыми брюками. У нее все еще сохранился загар, и я представил ее на пляже в бикини-стрингах. Волосы были почти черными. Глаза – синими и… о, дьявол, опять я распустил слюни! Повернул к ней голову! Но она по-прежнему улыбалась. Я сунул в карман искалеченную левую руку. – Ты не выглядишь так, словно объедаешься сладким, – выпалил я, не успев сдержаться. Нечто подобное я сказал бы девушке до пожара. – Ну, и тем не менее шоколад – это моя слабость. Я вынул руку из кармана, ровно настолько, чтобы открыть коробку с пончиками и предложить ей. – Твоя единственная слабость?! Вот это да. Вляпался, болван! Я почувствовал, как улыбка замерзла на лице. Потому что ожидал, что меня отошьют. Она рассмеялась. Потянулась к пончику: – Я взяла кое-что еще. А как насчет тебя? Она что, слепая? – Слишком много. Не сосчитать, – вздохнул я. – Итак… Она откусила кусочек. Слизала шоколад с губ. – Что ты сегодня купил? Она заглянула в мою тележку. Вырез топа был не слишком глубок, но мне понравилось то, что я увидел. – Стараюсь, чтобы вышло подешевле, – пояснил я. – Я – королева дешевых закупок. Она подняла банку чили: – Но здесь нет ничего особенно питательного. – Чистый протеин, – заверил я. – Нужны овощи. И фрукты. – Слишком дорого. – Не-а. Пойдем со мной. Мы стали толкать тележки к овощному ряду. Ее зад был самим совершенством. Я представил ее голую, ноги мертвой хваткой обнимают меня… но тут мы добрались до яблок. – Что бы ты хотел? Я глянул на полки с овощами: – Спаржу. – Нет, это слишком дорого. Как насчет шпината? – Не знаю, как его готовить. – Добавь немного воды и запеки в микроволновке. В закрытой посуде. Только не в пластике. Это токсично. Прикрой бумажным полотенцем. Только сначала хорошо промой. Она наморщила нос: – Там песок попадается. Мне казалось, что работы слишком много, но я не возразил, когда она взяла пакет со шпинатом и передала мне. Мы бродили между полками, и она кое-что клала в свою тележку, кое-что – в мою. Мне было не по себе. Слишком она милая, словно Дон или кто-то дал ей денег, чтобы хорошо обращалась со мной. Что-то тут не так. – Где ты живешь? – спросила девчонка. – В Серф-Сити. – Правда? Я остановилась в Топсейл-бич. Мы практически соседи! – Почему же ты ездишь за покупками сюда? – По пути с делового свидания, – сказала она. – Как насчет тебя? – То же самое, – солгал я. – Послушай…. – Она вдруг остановила тележку перед яйцами. – Я из Ашвилля и не знаю здесь никого. Как насчет того, чтобы приготовить тебе что-нибудь сегодня вечером? Ужин, например? – Зачем? Девчонка пожала плечами: – Здесь у меня не слишком много друзей. Собственно говоря, вообще нет. – Не стоит, спасибо. Прежний Кит отдал бы все за несколько часов с крошкой вроде нее. – О, брось! Пожалуйста! Обычно мне не приходится умолять парней провести время со мной. У нее нет друзей в Топсейле, значит, пока сойду и я. Потом она встретит какого-нибудь перца, и саенара, Кит. Я могу обойтись без этой боли. И мне все равно сейчас не до того. – Спасибо. Просто я живу сейчас не в самом приличном доме. Она склонила голову набок: – Прости, что лезу не в свои дела, но ты не из тех людей, кто пострадал при пожаре, о котором я слышала? Я отвел глаза. – Зависит от того, о каком пожаре ты слышала, – злобно прошипел я. – Прости, – сказала она. – Это слишком личное. – Нет, все в порядке. Пожар в церкви. – Но ты по-прежнему хорошо выглядишь. Вряд ли ты так считаешь, но мне нравится. О черт, как хотелось этому верить. Но в трейлере было зеркало. И я знал правду. Какую игру она ведет, черт возьми? – Пережить такое… пожар, да еще долгое выздоровление… должно быть, тебе тяжело пришлось. – Прости, мне пора, – сказал я и стал проталкиваться мимо нее. – Я все сделала неправильно, – вырвалось у нее. Я остановился. Ничего не мог поделать с собой. – О чем ты? – Я слишком на тебя насела. Должно быть, ты выбит из колеи. – Ничего подобного. – Видишь? Я опять… – Слишком много о себе воображаешь. Ты не настолько могущественна. Она схватилась за мою тележку: – Меня тоже ранили. В этих синих глазах можно утонуть… – Единственная разница в том, что мои шрамы в душе. Но я знаю, как это бывает. – Ты и гребаной сотой доли всего не понимаешь. Щеки девчонки покраснели. – Ладно. Прости, что расстроила. Она отпустила мою тележку и толкнула вперед свою. Почему я такой идиот? Девчонка пугала меня. Она могла смотреть мне в лицо и не трусить, и это казалось чертовски странным. – Подожди, – сказал я. Она повернулась. Волосы мелькнули в воздухе, как в рекламе шампуня. – Прости. Можешь приготовить мне что-нибудь. Но не сегодня вечером. Сегодня мне чертовски паршиво. Это не совсем правда. Я накачан лекарствами, но нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что такая девушка может интересоваться мной. – Скоро? – спросила она. – Дашь мне номер своего телефона? Она вытащила клочок бумаги из крошечной сумочки и записала мой номер. Записала и свой, разорвала бумажку и отдала мне половину со своим номером. – Как тебя зовут? – Кит. – Привет, Кит, – улыбнулась она, протягивая руку. – Я – Джен. 13. Сара Энджел Уингс 1990 В первый же год, когда я стала нянчить Мэгги, началась моя двойная жизнь. Она подкрадывалась ко мне постепенно, но я не успела опомниться, как она взяла меня за горло. К тому времени было уже слишком поздно что-то предпринимать. Я не прекращала попытки помочь Лорел, несмотря на то, что меня так грубо вышибли из дома в тот первый раз. Но, по правде говоря, я, скорее, пыталась помочь Джейми. Покупала продукты для Локвудов, когда ходила в военный магазин, и иногда приносила еду. Лорел терпела меня. Я почти всегда заставала ее лежащей на диване перед телевизором. Если со мной была Мэгги, Лорел едва ее замечала. Иногда я чувствовала матерью девочки себя, а не Лорел. В начале января отца Джейми положили в больницу с пневмонией. Поскольку Стив изучал арабский в Монтерее, штат Калифорния, я унесла Мэгги в наш маленький съемный домик за пределами Кэмп-Лежен, а Джейми почти все время проводил в уилмингтонской больнице. Он часто звонил под предлогом того, что хочет узнать, как Мэгги, но разговор постепенно стал касаться и других тем. Он говорил, как боится, что отец может умереть. Я потеряла отца в шестнадцать лет, и мне легко было сочувствовать Джейми. – С Лорел ни о чем таком я говорить не могу, – сказал он в конце одной из наших телефонных бесед. – Я… это не ее вина. Она любит моего отца, и знаю, что тревожится за него, но сейчас она никого не видит, кроме себя. Похоже, она больше не в силах ничего мне дать. И поколебавшись, добавил: – Или Мэгги. Или кому-то еще. – Знаю. Я сидела в плетеной качалке в третьей крохотной спальне моего дома. Комнате, которая стала здесь детской Мэгги. Джейми принес сюда колыбельку, качалку и стол для пеленания. – Должно быть, тебе трудно приходится, – сказала я. – Я все время напоминаю себе, что она больна. Будь у нее физическая болезнь, я бы заботился о ней, так что, в принципе, разницы быть не должно. Но ты права. Это трудно. Я иногда чувствую себя так, словно теряю способность общаться с людьми. – О нет, Джейми, – возразила я. – Я вижу, что происходит в церкви по воскресеньям. Люди шли в крошечное пятиугольное здание, тихо переговариваясь, и атмосфера перетекала в более высокую плоскость. Я видела, как меняются их лица. Чувствовала, как это происходит со мной. – Подумай, скольких жизней ты можешь коснуться там. – Да. Жизней незнакомых людей. Судя по голосу, он был раздражен на себя. – И все же Маркус доводит меня до точки, а теперь я боюсь охлаждения между мной и Лорел. Она не следит за собой. Мы… у нас больше нет физических отношений. Иногда я смотрю на нее и не понимаю, кто передо мной. Я решила довериться ему. Точно так же, как он доверился мне. – У нас со Стивом тоже не все ладно. Джейми поколебался. – Я почти не знаю Стива, – сказал он, наконец. – Но вы двое не кажетесь парой. Ты – теплая, дружелюбная, позитивная, а он… очень сдержанный. Это еще мягко сказано. – Не уверена, что я когда-то была в него влюблена. – Но вышла за него, – возразил Джейми. – Наверное, что-то все-таки было. Я оглянулась на колыбельку, где спала Мэгги. – Был ребенок, – выдавила я, наконец. – Ребенок… – Все вышло так глупо. Я забеременела на втором свидании. Мы почти не знали друг друга. Я была очень наивной. – «И девственницей», – подумала я, но и так уже сказала слишком много. – Я позволила нашим отношениям зайти слишком далеко, а потом уже было поздно его останавливать. – Никогда не поздно остановиться, – запротестовал Джейми. – Я позволила всему этому зайти слишком далеко, – повторила я, вспомнив внезапное давление пениса Стива на мою девственную плеву. – Я просила его остановиться, но он… сам понимаешь. Он уже был в таком состоянии, что не слышал меня. – Он слышал тебя. Не ищи для него извинений. – Он сказал, что не слышал. Я поверила. Он был…. – Тебя изнасиловали на обычном свидании. – Нет! Это чересчур страшное описание того, что произошло тогда. – Во всем виновата я. Джейми снова поколебался. – Но что… что случилось с малышом? Я стиснула телефон и стала плакать теми слезами, которые всегда скрывала от Стива. – Он умер. Родился в тридцать недель. Прожил всего несколько часов. Я помнила форму ногтей и узкую переносицу крохотного носика так ясно, словно родила его минуту назад. – Сара, – тихо сказал Джейми, – мне так жаль. Почему ты мне не рассказала? А еще ухаживаешь за Мэгги. Знай я все это, никогда бы тебя не попросил. – Присмотр за Мэгги мне очень помог. Я вытерла слезы, думая, что так бывает, когда облегчишь душу. Я даже не знала, что такое возможно. – Но, по крайней мере, Стив женился на тебе. Взял на себя ответственность. Многие мужчины не сделали бы этого после столь короткого знакомства. Вы двое были, по сути, чужими людьми. – Ты прав. Но мне пришлось выйти за него. Джейми долго молчал. – Тебе необязательно оставаться его женой, – выговорил он, наконец. Я прикусила губу: – А тебе необязательно оставаться мужем Лорел. – Обязательно. Все так, как я сказал, Сара. Она больна. Это совершенно другое дело. Мои телефонные разговоры со Стивом очень отличались от телефонных бесед с Джейми. Стив звонил из Монтерея почти каждый день. Рассказывал о других парнях в своей группе. О том, как много приходится работать. Вечно твердил об идиотах и болванах. И никогда – о своих чувствах. – Надеюсь, к тому времени, как я вернусь, ребенка в нашем доме не будет? – спросил он как-то раз, когда услышал плач Мэгги. – А тебя будет очень раздражать ее присутствие? Может, оно будет напоминать ему о Сэме? Хотя я была совершенно уверена, что Стив уже выбросил Сэма из головы. Я представила, каким бы отцом он был. Во всяком случае, не таким, как Джейми. Джейми был открытым, безмерно любящим дочь. Стив наверняка отделывался бы механическими ласками и не обращал бы на Сэма внимания. Джейми вечно таскал Мэгги на руках, прижимая к себе. Ворковал, укачивал, твердил, что любит ее, тогда как Стив не говорил бы ничего подобного. – Это как-то странно, – произнес Стив. – Можно подумать, что он отдал ребенка тебе и позволил растить, как своего. Мне это не нравится. – Но это на время. Пока отец Джейми в больнице, – оправдывалась я. – А что стряслось с его женой? – Они… из-за ребенка у них очень напряженные отношения. Особенно это повлияло на Лорел. Она в депрессии и слишком глубоко ушла в себя. – Эй! – резко воскликнул Стив. – Если они расстались, кто-то из них может снять нашу маленькую комнату. За дополнительную плату они могут даже приносить сюда ребенка. Он практически живет с нами бесплатно. Он вечно толковал о необходимости сдать комнату одному из парней в его подразделении. Нам были нужны деньги. Но чтобы Лорел и Джейми разошлись? Я и представить такое не могла. На следующий день после этого разговора Джейми пришел ко мне, Мэгги в тот момент спала. У него были красные глаза. И я сразу поняла, что его отец умер. Ни о чем не думая, я обняла его, пока он плакал у меня на плече. Он льнул ко мне, и я чувствовала уютную тяжесть его тела. Я хотела унять его боль, хотя знала, что такие раны никогда не заживают до конца. Я была рада, что он пришел ко мне. Лорел не обладала способностью утешить его так, как он в этом нуждался.

Конец ознакомительного фрагмента.