Насколько я мог разглядеть свое отражение во льду, это было лицо молодого светловолосого, но совершенно незнакомого человека. Я ощупал руками ледяную стену: она была довольно прочной, но, видимо, лед нарастал слоями, и между ними струилась вода. Моя тюрьма была окружена ледяными кольцами подобно годовым кольцам деревьев.

Охваченный паникой, я начал изо всех сил колотить по льду руками, разбивая их в кровь; с разбега пытался протаранить ледяную стену телом: кто-то должен был сломаться — я или лед!

Я победил.

По льду во все стороны и вглубь разбежались трещины. Посыпались осколки, и, весь в ледяной крошке, я выбрался наружу.

Я оказался на горном плато. Вокруг — величественные скалистые вершины, ниже — поросшие травой склоны. Светило солнце, небо было безоблачным, ярко-голубым, с неестественным, металлическим отливом. Вдали темнел лес; у подножия горы курился дымок, а на горизонте виднелось море.

Стояла зима, было холодно. На мне не было одежды; я был совсем один. Оглянувшись на пещеру, из которой только что выбрался, — вход в нее зиял подобно раскрытой пасти чудовища, — я подумал: а не вернуться ли назад, не укрыться ли от безжалостного мира, в котором я вдруг очутился? Но там не было ни пищи, ни одежды. Заползти обратно и умереть как раненый зверь? Но я не хотел умирать. Я хотел жить.

Чему быть — того не миновать. Шаг за шагом я начал спускаться по опасному склону. Нужно было как можно скорее добраться до человеческого жилья, иначе придется погибнуть от холода и голода.

Сначала я старался цепляться за большие камни, осторожно перебирался с одного выступа скалы на другой, рискуя соскользнуть вниз или покалечиться. На небольших участках земли я чувствовал себя увереннее, однако здесь поджидала другая беда: торчащие корни, колючие ветки и острые камни, так что вскоре за мной тянулся кровавый след. Но я не обращал на это внимания.

Не помню, как я спустился до первых деревьев. Я шел туда, где заметил поднимающийся дымок. Там, где дым, должен быть и огонь. Сейчас важнее всего для меня тепло.

Я представлял, что огонь бежит по моим жилам, заставляет гореть лицо, наполняет мозг пламенем; я слышал, чувствовал биение моего горячего сердца — этот вечный ритм жизни.

Такой же ритм есть в настоящей, великой музыке, и кто постиг эту тайну, сумеет изменить мир. Я пытался когда-то это сделать.

Кровь шумела в голове. Я изнемогал от усталости, голода и избытка впечатлений, нахлынувших на меня: шум ветра в кронах деревьев, яркий свет, пение птиц, шорох сухих листьев под ногами…

Лес заметно поредел. Я оказался на опушке, поросшей жухлой травой. Тут только до моего затуманенного сознания дошло, что вокруг что-то не так.

Я почувствовал отвратительный запах горелого мяса. Инстинктивно я успел спрятаться в кустах и осмотреться. Передо мной был дом. Низкая ограда, сложенная из камней, почернела от пожара. Из тростниковой крыши валил густой дым, и во все стороны летела копоть. Кое-где были видны языки пламени. Неподалеку стояли мужчины в одежде из грубого сукна и шкур. На солнце отсвечивали их шлемы и мечи.

Вдруг дверь дома распахнулась, и на улицу, закрыв лицо руками, выскочил человек. Ему казалось, что он может спастись бегством. Они позволили ему добежать до опушки, и я увидел в его глазах выражение неописуемого ужаса.

Потом один из них занес руку и метнул копье. Беглец, вскрикнув, упал на колени, покачнулся и замертво рухнул на землю.

Воины заулюлюкали, а бросавший копье побежал, чтобы забрать его. Я не рассмотрел как следует его лица, увидел только светлую, пыльную бороду и грубой работы шлем, застегнутый на пряжку. Я мог бы встать и выйти к ним, но, признаюсь, испугался. Конечно, я великолепно владел искусством слова и умел убеждать (ведь это привилегия бардов), но все-таки сомневался, станут ли они меня слушать. Скорее всего — сразу убьют. Да и поймут ли они меня?

Один из воинов что-то крикнул; тот, который стоял ближе ко мне, обернулся и ответил. Их речь казалась незнакомой, но в то же время напоминала один старинный язык; и вдруг до меня дошел общий смысл: не стоит здесь дольше оставаться, взято все, что только можно. Если ветер сменит направление, то на Стеклянном острове они смогут захватить гораздо больше.

«…on thsm glzesum ilandum» — эти странные слова врезались мне в мозг. Я пригнулся еще ниже, стараясь слиться с кустами. Я закрыл глаза и заткнул уши, чтобы не видеть пожара и не слышать криков воинов и предсмертных воплей.

Спустя какое-то время я пришел в себя. Над пепелищем тонкими струйками поднимался дым. Солнце, как красный шар, висело на западе. Было холодно. Вокруг не было ни одного живого существа, только ворон, глухо хлопая крыльями, взлетел, когда я подошел ближе. Я увидел, на что он нацеливался: вот это обугленное тело было когда-то молодой женщиной, а вон там — ребенок.

Я взял палку и стал искать что-нибудь, что могло мне пригодиться. Под трупом женщины сохранился большой кусок шерстяного одеяла. С помощью острого камня я проделал в нем дыру, надел через голову и подпоясался веревкой, другими тряпками обмотал ноги. Это было мало похоже на одежду, но, по крайней мере, могло спасти от холода.