Павла Ильича немного качало, и было тошно всё по той же причине злоупотребления виски. Именно в таком состоянии он ввалился в биллиардную. Он заметил у камина своего верного друга Ричарда. Ричард не любил, когда Хренов был выпившим. Он повернул голову и посмотрел осуждающе грустными глазами на Павла Ильича. Хренов понял осуждающий взгляд друга и начал:

– Ричард, дружище, прости меня, что я сегодня не в форме, но только ты меня и понимаешь… Только с тобой я и могу поговорить по душам. Это только считается, что Фуфайкин и Плоткин мои друзья, а эти друзья так и норовят меня загрызть. Это же настоящие волчары! Как они загрызли Филю… Тот только ослаб, так они на него набросились и загрызли. Правда, то, что урвали, они до сих пор делят, но, поверь, Ричард, они ещё покажут свою волчью натуру! Разве это люди?! Это сволочи!

Ричард окончательно отвлёкся от камина, громкие слова Павла Ильича привлекли его внимание. Он стал слушать Хренова более внимательно, а тот продолжал:

– А взять, милый друг, всех этих чиновников, всех этих налоговых паразитов… Это же настоящие козлы. Они и кормятся зеленью, а где кормятся, там и дерьмо своё подкладывают тем, кто их кормит. Глава администрации, правда, записался в медведи, а туда же норовит на халяву зелени ухватить. Так что, можно сказать, что большей свиньи я у нас в городе не видел…

А менеджеры у меня – сущие шакалы. Чуть зазеваешься, сразу выхватят то, что упало. А взять моих рабочих… Да это просто бараны. Они толпой толкутся у кормушки, а потом дружно плюют на хозяина. И за это быдло мы когда-то стояли горой, боролись за их права, давали им диктатуру пролетариата… А помнишь, Ричард, какие тогда лозунги были?! За дело партии, за дело трудового народа мы готовы на бой! А когда надо было вставать на бой, все эти бараны разбежались… Тогда и мы идеологи рабочего класса не понимали, что не только тем, кого эксплуатируют, живётся плохо, но и у эксплуататоров тоже есть свои заморочки… То бабки достань из воздуха, то подкинь кому капусты… Тут не трудно и прогореть, ведь у богатенького всякая пиранья свой кусочек отщипнуть хочет!

Да! Было когда-то время молодое, комсомольское… Всё говорили, что жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно… Вот посуди, Ричи, теперь на виллах кому мучительно больно за бесцельно прожитые годы? А ухватить бабок побольше, это что не цель, чтобы любая сволочь тебя уважала, чтобы кланялась и говорила: «Чего изволите, господин?!» Господин это тоже звучит гордо, не хуже, чем просто человек. Просто одним для того, чтобы стать господами, пришлось предать всё, убить кого-нибудь, а другим всё так досталось, на халяву! Вот взять мою Люську… Эй-то всё даром досталось, как приложение ко мне… Когда-то она меня любила, нищего комсомольского секретаря, а теперь морду воротит. Вот что я тебе скажу, друг Ричард, Люська настоящей сукой оказалась… А Светка, зазноба моя, подружка моей дочки, тоже шалава… Я то знаю, что обе они за кобелями так и бегают, думают мои денежки прикарманить. А мне в мои пятьдесят за ними не поспеть… Кругом одни предатели и мерзавцы… Только ты, Ричард, мне и друг, только ты и понимаешь меня!

Ричард завилял хвостом и лизнул потное лицо хозяина. Он не знал, что это большой бизнесмен, но он знал, что это его друг и вожак стаи, где много разных свиней и шакалов и где ему, породистому Ричарду, есть своё почётное место у камина в хозяйской биллиардной.

Виктор Максимович, владелец предприятий и торговых точек, остановил свой белый «Мерседес» у железных ворот своих загородных владений, где горделиво торчал среди многочисленных построек трёхэтажный коттедж с башенкой. Впереди был отдых после дел неправедных и просто торговых, а рядом сидел его милый приятель из мэрии Павел Седов, человек, несомненно, влиятельный и приятный. Виктор Максимович нажал на кнопочку на руле, машина просигналила невидимой прислуге. Железные ворота отворились, и машина въехала во двор мимо худощавого мужчины у ворот. Мужчина этот низко кланялся машине. На нём была красная фирменная рубашка. Виктор Максимович сказал, вылезая из машины:

– Это, Паша, мой дворецкий Илья Ильич, бывший кандидат наук с двумя дипломами. Вообще народ у меня работает башковитый, даже у кухарки высшее педагогическое образование…

Тем временем Илья Ильич крикнул в сторону построек:

– Татьяна, Санька, Виктор Максимович приехали… Готовьте стол, а ты, Санька, неси Матильду – любимицу нашу. На крыльцо, улыбаясь, вышла женщина тоже в красном сарафане. На руках она несла маленького «пекинеса». Собачка стала повизгивать, увидев своего хозяина. Виктор Максимович протянул собачке руку для традиционного облизывания, а другой привычно, по-хозяйски хлопнул женщину по упругой попке. Он улыбнулся:

– Александра, готовь нам баньку и Татьяну про это предупреди. Пусть тоже будет готова…

Он хотел ещё что-то добавить, но заметил, что дворецкий любовно протирает стёкла хозяйской машины. Виктор Максимович толкнул локтём своего приятеля и молвил с ухмылкой:

– Так ты что, Илья Ильич, и впрямь рад меня видеть? Больше рад, чем в своём поганом НИИ десять лет назад, когда я его купил со всей его байдой, со всеми докторами наук?!

Илья Ильич подскочил с улыбкой:

– Да как же, наш дорогой Виктор Максимович, да без вас мы пропадём совсем, ведь вы даёте нам работу, вы платите нам… Без вас у нас за кредиты всё отберут, и вся ипотека за квартирку рухнет… Нет, без вас, нашего благодетеля, мы никуда!

Через час, когда уставшая Татьяна задремала на банной полке, блестя мокрым белым задом, Виктор Максимович в простыне отхлебнул немецкого пивка из банки, и сказал посоловевшему Седову:

– Вот ты, Паша, как бывший пропагандист обкома, скажи мне такую вещь… Вот говорят, что мы у народа всё забрали, а народ нас всё равно любит, потому что мы народу дали работу, мы показали народу, что есть другая жизнь, хорошая жизнь, к которой надо стремиться…

Да, я горжусь, что я – благодетель этих бывших совков. Я не заставляю их ишачить за идею, я даю им хорошую зарплату, я забочусь о них…