Шрифт:
Все это происходит очень быстро: в каких-нибудь пятнадцать секунд после того, как я выпустил в француза последнюю пулю.
…В француза?…
С быстротой молнии, я поворачиваюсь кругом: Ньюпор исчез… Вероятно, и ему влетело от меня порядком… И других самолетов тоже не видно… Я снова смотрю вперед… Высотомер показывает 2800. Значит, мы еще беспрепятственно перелетим через фронт… И действительно, под нами уже светится сеть французских резервных позиций, а их зенитные орудия уже щедро осыпают нас гранатами и шрапнелями…
2500 метров…
Значит, мы сможем сделать посадку вне пределов досягаемости французской артиллерии…
Две тысячи пятьсот метров… Это означает, при тихой погоде, планирующий спуск на протяжении свыше двенадцати километров, а сегодня, при встречном ветре, – около десяти.
2200 метров…
Я рассматриваю простреленный бак. А нельзя ли его законопатить?…
Я быстро вытаскиваю из кармана несколько пучков пакли и наматываю ее на острие отвертки. Очень осторожно пробую заткнуть ею обе пробоины. Удалось!… Но потом, когда я, так же осторожно, вынимаю инструмент, к нему пристает, к сожалению, и пакля, и вся струя накопившегося бензина вырывается наружу… От силы воздушного течения горючая жидкость испаряется в одно мгновенье, сковывает мои-лицо и руки ледяным холодом и покрывает льдом стекла защитных очков. Я сдвигаю их вверх и пробую еще раз заткнуть отверстия в баке…
1800 метров… Надо поторопиться… Хорошо еще, что мы выбрались из зоны обстрела зенитных орудий, и я могу спокойно работать.
На этот раз я вытаскиваю отвертку из бака с чрезвычайной осторожностью… Чудесно! Пакля прочно держится на острых краях пробоин… Ура! я показываю на мой успех Энгману. Он смотрит вверх и радостно кивает головой.
– Попробуйте еще раз! Может быть, мотор заработает! – кричу я ему на ухо. – Поставьте-ка самолет покруче на нос!
Он делает утвердительный знак и ставит оба магнето на вспышку. Потом он нажимает изо всех сил, так что тросы начинают гудеть и свистеть. У меня такое ощущение, точно желудок и сердце подкатили мне к самому горлу! Я невольно хватаюсь руками за подкосы кабана…
Энгман дает контакт с молниеносной быстротой. Безрезультатно!… Еще раз! Опять безрезультатно: пропеллер ни на волосок не продвинулся… мотор онемел.
Мой пилот пожимает плечами и снова приводит аппарат в нормальное для планирующего спуска положение.
1200 метров…
Крутой спуск лишил нас нескольких сот метров высоты. Когда я ищу глазами, где бы нам спуститься, из бака снова брызжет вдруг струя бензина… Энгман вынужден нагнуть голову, чтобы не быть ослепленным… У меня моментально становятся мокрыми пробковый шлем и кожаная куртка… Бензин разъедает мне глаза, точно огонь, и опять леденит мне лицо и руки…
Когда зрение, постепенно, снова возвращается ко мне. я опять осматриваю бак и вижу, что между обоими пробоинами зияет широкая трещина. Кроме того, из бака вытекает еще новая струя: есть, значит, третья пробоина.
Я опять выдергиваю паклю, чтобы ветер подхватил струю бензина и отнес ее назад, – иначе вся жидкость попадет Энгману в лицо…
900 метров…
Пора позаботиться о месте для посадки.
Первый вопрос: каков ветер на земле?
Я опять нагибаюсь к пилоту.
– Видите вы там дым от локомотива, который стоит на свободном пути? Внизу – южный ветер…
Энгман кивает головой. Мы испытующе осматриваемся кругом.
Вдруг я пугливо и, вместе с тем, радостно вздрагиваю…
– Посмотрите-ка туда! По ту сторону села… вон то место… справа от стога сена… Это старый аэродром, где раньше был расположен 123-й отряд… Там мы и сядем.
Энгман соглашается со мной…
400 метров…
Положение, как будто, улучшается… Времени у меня достаточно, да и навряд ли может теперь случиться что-нибудь неожиданное… Я сделаю посадку там, внизу, подожду, пока из разносного бака не вытечет весь бензин, а потом, о оставшимися тридцатью литрами в главном баке, заведу пропеллер, – и мы сможем полететь домой…
Мне любопытно знать, справится ли с такой посадкой Энгман собственными силами. Я не могу ему ничем помочь… даже не смею: ведь я бы только помешал ему.
Энгман делает вираж влево – по направлению к месту спуска. Я быстро схватываю оба конца предохранительного пояса и задвигаю скобу… На всякий случай… Если бы мы опрокинулись, то я, описав кривую, был бы с силой выброшен вперед. А такое сальто-мортале – прекрасный повод для того, чтобы сломать себе шею, несмотря на наличие плотного черепа и защитного шлема…
Ровно и красиво планируя, наша белая птица спускается. Вот колеса ее касаются земли – и в то же мгновенье, от сильного толчка, Энгман получает сильную струю бензина прямо в глаза… Он ослеплен и не замечает неровностей почвы на нашем пути… Мы налетаем на них, крепкие резиновые амортизаторы на оси тележки пружинятся и, с проворством обезьяны, которое еще сохранил наш самолет, он подскакивает высоко в воздух…
У меня мелькает в мозгу болезненная мысль: «Жаль, если мы разобьемся именно теперь!»