– Через трахею, дурень! – поправил Виталь и заржал.

– Да все равно, – не поддержав его смехом, растерянно сказал Вован. – Такого не бывает. У него же, небось, все кости там раздробило.

– Да ладно, – не зная, как все это объяснить, сказал я. – Вы это… ну, вы все преувеличиваете, короче… Это только кажется, что все так серьезно.

– Кажется? – переспросил Виталь.

– Ну да, – сказал я и накинул на плечи пиджак.

Препятствовать мне в этом никто не решился.

– Санчо, ты ничего не хочешь нам рассказать? – спросил Колян.

Я промолчал, только пожал плечами.

– Надо выпить, – после паузы сказал кто-то и Мороз с энтузиазмом полез в сумку.

– Лей побольше, – сказал Виталь, – а то с этим… – он кивнул на меня, – и спятить недолго…

Мы опять валялись молча, на животах или заложив руки за голову, загорали. Я распахнул пиджак, чтобы солнце грело брюхо; боялся только слегка, что от его лучей появятся еще какие-нибудь дурацкие шрамы. После пары доз коньякопунша всех отпустило, интерес ко мне угас, пацаны вяло переговаривались.

– Кто скажет, что вечером по телеку было? – спросил Серега. – А то я после нашего вчерашнего пива приковылял домой и вырубился сразу.

С десяток секунд царила ленивая тишина. Каждый надеялся, что ответит кто-то другой.

– Да ни хрена такого, – наконец отозвался Вован. – Речугу Брежнева целый час транслировали. Или даже полтора. Фильм из-за этого перенесли, да и сам фильм в итоге туфтой оказался. Че-то там про каких-то сталеваров, что ли… Если бы не одна коза, которая комсорга играла, и смотреть бы было не на что. Ничего такая, я б ей вдул.

Опять наступила тишина. Иногда над самой землей пробегал приятный прохладный ветерок.

«Прощай, среди снегов среди зимы никто нам лето не вернет… прощай, вернуть назад не можем мы в июльских звездах небосвод»…

– Ни хрена себе, какие соски, – вдруг сказал Виталь. – Подснять бы их.

– Где? – спросил Вован.

Пацаны оживились. Все разом присели, стали крутить головами.

– Да не там. Вон, левее.

Все стали смотреть в сторону, куда ткнул рукой Виталь, а я почувствовал, как сердце забилось чаще – метрах в тридцати, боком к нам, на красном покрывале загорали Тамара и ее подруга блондинка. Тамара ближе к нам, блондинка за ней. Она лежала на животе, а Тамара на спине, заложив руки за голову и согнув в колене левую, ближнюю к нам, ногу. На ней был раздельный сине-белый купальник, узенький, позволяющий разглядеть все тело. Рядом, на траве, стояла большая, похожая на нашу, спортивная сумка, две дамские сумочки и две кучки одежды. Отдельно стояли две пары обуви – черные босоножки и светлые лодочки, все на высоких шпильках. Под голову Тамара что-то подложила – то ли сложенное полотенце, то ли платье; отсюда я не смог этого разглядеть. У блондинки волосы были собраны в пучок и отброшены в сторону, чтобы не мешать загару спины, а у Тамары волосы были зачесаны наверх и уложены в прическу, тоже для того, чтобы открыть шею солнцу. Кажется, такая прическа называлась «Ракушка» или как-то так.

– Классные, – сказал Мороз. – Только нам не светит.

Он взял с покрывала пачку «Космоса», вытянул сигарету, чиркнул спичкой.

– Это почему еще, – спросил Виталь и тоже закурил.

– Да потому. Пробовали мы с Коляном к ним подкатиться, еще когда в первый раз купаться ходили.

– И что?

– Да ничего. Послали нас культурно. Сказали, чтобы мы по их поводу не беспокоились.

– Они чуть постарше, – сказал Колян. – Сказали, что так просто, на пляжах и улицах, не знакомятся. Типа к ним нужен особый подход.

– А по сколько им? – спросил Вован.

Колян пожал плечами.

– На вид около двадцати.

– Ну да, такие обычно больше всего и выламываются, – разочарованно проворчал Саня. – Их и по кабакам водить надо, и все такое…

– Хрен с ними, – подвел итог Колян, – можно и попроще найти.

– Ничего-ничего, – бодро сказал Виталь, но заметно было, что его пыл изрядно угас, – над будет потом сделать к ним еще заходец. Может, вы мололи что-нибудь не по теме.

– Почему, – сказал Саня, – Мороз съемщик знатный. Если ему не удалось, значит, дело дохлое.

– Ничего, посмотрим, – проворчал Виталь для проформы, а я молча встал и пошел к подругам, на ходу продевая руки в рукава пиджака.

– Эй, ты куда, – спросил Колян, а Серега, догадавшись, громко заржал.

– Лапсердак-то не потеряй! – крикнул он мне в спину, но я не прореагировал.

Я остановился в метре от красного покрывала или пледа, или как там называлась эта их штуковина. Глаза Тамары закрывали черные очки и непонятно было, заметила ли она, что кто-то подошел. Интуиция подсказывала мне, что заметила, просто не подала виду, не выдала себя ни единым, даже самым малым, движением, продолжая изображать полудрему.

Все тело девчонки было темным от загара, кожа, смазанная кремом, блестела, а фигура оказалась просто потрясной. Ногти на ногах были покрашены вишневым лаком, а на руках – посветлее, розовым. Помада на губах тоже была розовой, в тон. На ее теле оказалось немало мелких, рассеянных там и сям родинок, а на левом бедре, сбоку, ближе к заду – одна покрупнее, с двухкопеечную монету. Еще из-за определенного угла освещения солнечными лучами, на этой ее согнутой в колене ноге с родинкой, на задней стороне бедра, образовалась полутень и было видно, что кожа в этом месте слегка неровная, в едва заметных бугорках и впадинках.