Раз в году, 1 декабря, в начале учебного года они организовывали утреннюю зарядку. В холодину выгоняли голых по пояс солдат и под музыку показывали им первый комплекс вольных упражнений. Я в училище его и за пять лет не запомнил. А ведь были ещё, наверное, и второй, и третий… Офицеры стыдились интересоваться, чтобы не показать своё полное невежество, поэтому все считали начфизов очень умными. По-моему, все они были «голубые». Я не помню ни одного женатого начфиза.

Начфиз-одиночка ходил героем, а я не мог его прищучить. По крайней мере, давал мне спортивные костюмы и носки без резинок, я брал сколько надо (тюк).

На моей памяти было три дипломированных начфиза, пока, наконец, замполита ракетного полка не назначили начфизом за аморалку и пьянство. Он был хороший мужик, а так как не знал как шароёбить, то действовал по наставлению НФП. Тренажеры, футболки, мячи сразу же растащили, перестали бегать идиотские кроссы, спорт в полку сдох. И все спокойно вздохнули. А замполит— расстрига занялся своим делом: развратом и пьянкой.

Когда в праздник накрывали стол для «проверяющих», за него садились начальник политотдела, замполит и я. Первую миску борща солдат-таджик подавал мне. У него даже мысли не возникало, кто старше. Знал, что работает здесь по моей милости. «Резмовцы» могли и морду набить, стоило только свистнуть. Я брал миску и сам наделял начальника политотдела.

— Пожалуйста, товарищ подполковник.

Покойный прапорщик Ноженко как-то первую миску борща поставил себе. Я швырнул в неё «пол-кирпича» черного хлеба.

— Чина не знаешь, собака!

У него капуста на ушах повисла.

— Я шеф-повар!

Через неделю был уже старшиной роты. Назначили комиссию по внезапной проверке полноты закладки в котёл. Я знал, что полной закладки не бывает. В тот раз наряд уволок ногу и жарил в автопарке картошку с мясом на смазке ЦИАТИМ. Агентура донесла. Хап — и взвесили выдачу. Как он не кричал, что «уварилось», я ему:

— Подожди, сейчас тебе принесут.

Приволокли бойцов с противнями. Командир ему этими черными кусками мяса в нос тыкал. Ключи от склада не только у шеф-повара были. Когда над ним состоялся суд чести, он, в силу своей неразвитости и косноязычия, оправдываться не мог, только мычал. Из задних рядов кричали:

— Так всегда, между прочим, воруют.

Мы нашептали Фонину:

— Бери его к себе старшиной, а то солдаты у тебя все раскрадут.

Бедняга Ноженко поник и спустя полгода помер. Пьяный заснул в машине и угорел.

Как-то на совещании я подрался с Кобелевым. Комендант с начальником группы выясняли отношения. Слово за слово, я его хватил табуреткой по голове. Он здоровый был — только зашатался, оторвал крышку от канцелярского стола — и на меня. Я пригнулся, крышка в окно, а то бы он меня убил. Пока Кобелев ходил за автоматом, меня на машине увезли. Ночью звонит мне на квартиру пьяный:

— Сейчас пойду тебя убивать.

Думаю:

— Иди-иди, кто тебе автомат даст?

Кобелев с горя напился, по дороге забился под теплотрассу (а было холодно — март месяц), и уснул. Патруль видит: замерзает подполковник. Стали тащить из-под трубы — он ещё ногами отбивается, оторвали воротник. Утром в комендатуре, едва я вышел на службу, меня поспешили обрадовать:

— Твой «абонент» (оппонент — Авт.) здесь.

— Да быть не может!

— Сейчас привезут. Командир за ним поехал в город в комендатуру.

Вижу: приехали. Выходит Кобелев, шинель в руках, повели на партсобрание. Я не рискнул его поздравлять, он бы меня после этого точно пристрелил.

Весь сыр-бор разгорелся из-за женщины, двое трезвых не поделили бабу из военторга; она нас обоих обманывала с начальником политотдела, его заместителем и командиром части. Поставляла одному книги, другому ковры, а третьему я уже не помню что. Не секса же ради мы с ней общались. Совместными усилиями её удалось выжить, ушла на другую площадку. На её место взяли, как нам казалось, «ручную» девку. Но хитрая белоруска Таня Лутова весьма скоро пристрастилась обвешивать солдат:

— Что я, за двести рублей работать должна?

Со временем она стала моей подругой. Во век не забуду её флегматичного:

— Я, нехай собе.

Каждый месяц у неё образовывалась недостача рублей на триста. Через «отдайся» я посылал «губарей» по свалкам собирать бутылки. У неё был талант — не беременела. Это редкость, тогда все норовили забеременеть и через политотдел подцепить молодого лейтенанта. Приходишь к ней в обед — кормёжка, сплошные дефициты. И ничего не хотела взамен. Кроме меня к ней ходил ещё мой кореш «сумавыживалов». Таня ко всем относилась одинаково, любимчиков у неё не было.

Если не ожесточишься — не выживешь. Как-то вечером шли толпой через гаражи, чтобы пролезть в дырку, минуя КПП. Стоят два мужика:

— А что вы здесь делаете?

Слово за слово. Пошли дальше, внезапно удар по голове, один мне заехал трубой. Я поворачиваюсь (спросить в чем дело) — он меня в глаз, но я устоял. Схватил арматурину и, подобно Д'Артаньяну, наколол на неё противника. Холодное оружие входит на удивление легко. Он вырвал арматурину из раны и побежал. Весь в крови упал на остановке, там его «скорая» и подобрала. К счастью, выжил. Я не признался в случившемся, а он меня не узнал. Выговор мне вкатили за нарушение режима секретности — шли в обход КПП. Когда я планировал наряды, стоял крик, плач и скрежет зубовный. Давил я нарядами немилосердно, пока самые сообразительные не поняли, что надо нести. Первым сообразил начальник 1-й группы.