Шрифт:
Кивнув невпопад несколько раз, мастер озабоченно уставился на остальные фигурки. Неужели они тоже живые?
– Не переживай, они всего-навсего сухие чурки, - отмахнулся Ру-ру, заметив взгляд создателя.
Кукла вела себя слишком непринужденно и смело, чтобы быть плодом больного рассудка Шрама.
– Откуда ты взялся?
– разлепив губы, все же пролепетал мастер.
– Это ты мне ответь. Ты же меня создал, - удивилась кукла.
Шрам надул щеки, и задумчиво почесал затылок: рассудительность Ру-ру была чем-то из ряда вон выходящего и не поддавалась никакому объяснению.
Взяв паузу, бывший убийца разжег печь, и вытащил из чулана еще одну лампу. Комната наполнилась теплом и треском березовых поленьев.
На столе возник чай и ломоть ржаного хлеба.
– Да, не густо, - разочаровался Ру-ру.
– А ты что ожидал пир?!
– язвительно отреагировал Шрам.
– Я ожидал, что ты изменился, - честно призналась кукла.
Отхлебнув чай, мастер помочил засохшую краюшку и пошмякав практически беззубым ртом, отложил ее в сторону, произнес:
– Ты считаешь семь лет в 'Безнадеге' - легкая прогулка?
– О нет, далеко не прогулка, мистер мрачный ворчун! И с чего тебя так назвали?
– кукла рассмеялась, да так надменно, что создателю захотелось прихлопнуть ее одним ударом.
Ловко спрыгнув со стола и оказавшись у ровных рядов деревянной армии, Ру-ру заложил руки за спину и стал деловито прохаживаться туда-сюда.
– Ты наверняка хочешь знать: откуда я взялся, а главное, зачем я пришел? И уж тем более, как я смог...
– Я и без тебя знаю ответы на эти вопросы, - раздался недовольный, скрипучий голос.
– Ты больное проявление дыма от травы чун-чун , которую я нюхал этим утром. Не думай - Пенек, что в камере жилища для умалишенных, меня не научили бороться с собственным разумом.
Отвернувшись, Шрам мгновенно потерял всякий интерес к ожившей кукле.
Сначала раздался грохот обрушающихся полок, словно рассыпался деревянный домик, а затем мастер почувствовал резкий удар по коленной чашечке.
У ног Шрама стоял мерзкий, настырный гость.
– Ну что поверил?
Вскочив, мастер одним прыжком оказался у ящика, стоящего в дальнем углу комнаты. Стремительно открыл его. В руках оказалась бутылка с зеленой жидкостью.
Шрам сделал глоток и посмотрел на куклу - та оставалась на месте. Процедура повторилась. Ру-ру скрестил руки на груди и с немым вопросом, уставился на своего создателя.
– Хорошо, - осушив бутылку до конца и не добившись нужного эффекта, сдался мастер.
– Что все это значит?!
Кукла удовлетворенно кивнула:
– Готов?! Тогда пойдем за мной. Доверься, Кронос все растравит на свои места!
Ловко забравшись на окно, Ру-ру исчез на улице, не дав мастеру и секунды на раздумье: выбор сводился к одному простому решению.
2
Сегодняшний солнечный день мог омрачиться лишь одной заранее известной причиной: известие о новой смерти, загадочной и в тоже время не отличающейся от всех прочих, которые случались в Прентвиле практически каждый день. Однако, констебль наивно полагал, что в этот день, слепая старуха с косой обойдет их округу стороной, и ему не придется вызывать скрипучую перевозку, а затем вести бессмысленные разговоры с мистером Лизри.
На улице показались двое весьма встревоженных горожан. Свободная холщовая одежда и остроконечные колпаки, привлекали к ним излишнее внимание случайных прохожих. Собрав вокруг себя небольшую толпу, они разразились целой вереницей трагических предсказаний.
– Наш ждет гнев бессмертных!
– Спокойные дни закончились!
– Кронос отвернулся от нас навсегда!
– Всеединый проклял Прентвиль!
Завидев Смотрящего, возмутители спокойствия немного поутихли, продолжив свои пророчества жуткими нашептываниями.
Констебль почувствовал неприятный холодок в груди - слишком убедительны были безликие прорицатели. И его тревога передалась толпе.
Люди, обеспокоенные собственной судьбой, стали возмущаться, высказывая претензии Смотрителям и оттесняя тех подальше от предсказателей. Еще секунда, и безликие продолжили свое представление, безнаказанно, в полной безопасности. Не поэтому ли последний месяц, они все чаще возникали на улицах Прентвиля; предрекая беды и несчастья, предсказатели предлагали каждому просто покаяться и избавиться от груза собственных грехов.