– Сейчас, подожди. – Михаил уже набирал домашний.

Ответила Галина Георгиевна:

– Нет, они не появлялись. Так ведь и рано еще! Леночка сказала, что они на Красную площадь пойдут.

Томский не дослушал, бросил трубку. Вытащил из кожаного чехла верный лэптоп, пробудил его из спячки.

Сева маячил за спиной, дышал в ухо. Для него личный компьютер Томского был чем-то вроде алтаря, сгустком божественной энергии, куда его – простого смертного – не допускали.

Михаил одним кликом запустил нужную программу.

У дочери на телефоне стоял «маячок».

«Пожалуйста, покажи, – молил он, – что они на Красной площади, и я немедленно успокоюсь».

Однако на экране вместо жизнерадостного зеленого огонька высветилась черная точка.

Сева не удержался:

– Что за программа, впервые вижу. Ты написал?

Михаил молчал. Разом вспотевшие ладони судорожно вцепились в столешницу.

Сева склонился к экрану, прищурился, укорил:

– Шрифт выбрал неудачный, глаза сломаешь. Что написано, не разберу… Destroyed?

И вскинул глаза на друга:

– Чего там у тебя уничтожилось?

– Дочкина сим-карта, – разом севшим голосом отозвался Михаил.

Сева вздохнул с облегчением:

– Ф-фу, напугал! Подумаешь! Может, сломалась. Или телефон украли, а симку выбросили. Обычное дело. Купишь новый.

Севин голос раздражал, будто писк комара. Жаль, невозможно прихлопнуть. Или нажать «delete».

Томский зажал уши руками. Кликнул по кнопке «эпитафия».

Так – шутливо – он назвал сосредоточение информации по потерянной сим-карте.

Но сейчас было ощущение, будто он действительно стоит у могильного памятника.

Сим-карту Леночки уничтожили в 18.03. На улице Маломосковской, в двух кварталах от их дома. Возле мусорного бака. Дочка выронила телефон или его украли по пути к метро?

Но проблема в том – он увеличил масштаб, хотя и так было ясно, что метро находилось совсем в другой стороне.

– С ними что-то случилось, – выдохнул Михаил.

Сева взглянул презрительно:

– Слушай, ты прямо клушей становишься. Гуляют твои дамы! Лето, вечер! В кафешке они. Или в детском мире каком-нибудь!

Михаил не удостоил его ответом. Из офиса на парковку он, не стесняясь, бежал. И домой гнал, объезжал пробки по выделенке и тротуарам.

Галина Георгиевна встретила его в коридоре. Всплеснула руками.

– Ой, а я думала, это Нина с Леночкой! Давно бы им пора появиться! Половина одиннадцатого!

Михаил няни стесняться не стал. Прямо в коридоре опустился на пол, обхватил голову руками, заплакал. Что делать, что, что?!

Бежать в полицию? И говорить, что жена с дочкой задержались в театре – всего-то на час? Бред.

Искать их самому?

Когда жизнь припирала к стенке, Томскому по силам было все. Взломать систему видеонаблюдения в Большом театре? Пожалуйста. Грохнуть сеть видеокамер возле их станции метро? Тоже без проблем – какая бы защита там ни стояла.

Он и ринулся было в свою стихию, в кабинет, но удержал себя усилием воли. Начать компьютерный взлом – политика страуса. Он просто убьет несколько часов времени. А жене с дочкой – реально! – никак не поможет. Ну, убедится, что они входили (или не входили) в метро. Присутствовали (или нет) на спектакле. Только Михаил и без того – душой, всем сердцем, мозгом, интуицией чувствовал: с его любимыми девочками беда произошла раньше. Не в метро и не в театре, а здесь, совсем недалеко от дома. Там, где разломали дочкину сим-карту.

Он продолжал сидеть в коридоре, у тумбочки для обуви, на полу. Глотал слезы. Няня суетилась вокруг, лепетала:

– Михаил, Мишенька! Вам плохо? Вызвать «Скорую»?

Больше всего ему сейчас хотелось схватить женщину и придушить – ее же кокетливым шейным платком. Не навсегда – пусть просто потеряет сознание и помолчит хотя бы минут пятнадцать.

«Томский, не сходи с ума. Не сейчас. Сначала спаси жену с дочкой. А потом можешь душить кого угодно», – сказал он себе.

Огромным усилием воли взял себя в руки. Тяжело поднялся, сухо бросил Галине Георгиевне: «Пойдемте». Остановился в кухне у окна. Незаметно, в кармане, включил диктофон на запись. Спросил:

– Во сколько они ушли? До минуты?

– Ну… я прямо до минуты не помню, – смутилась женщина. – Часов в шесть, около того.

– Наблюдали за ними в окно?

– А как же! – улыбнулась няня. – Леночка такая красивая была…

Затравленно взглянула, поправилась:

– Ой, почему «была»? Тьфу на язык мой глазливый! Я имею в виду, платьице вы ей красивое купили, я налюбоваться не могла. Она еще подол так смешно поднимала, чтобы его об землю не испачкать…

– По делу говори, – с ненавистью бросил Михаил.