А когда парень уснул, закатал ему рукав и сделал укольчик. Промедол. Тройная доза. Алкаши – они такие. Сначала пьют, а потом на наркотики переходят, чтобы ощущения были острее.

Плану «А» – похищению – можно поставить твердую «тройку».

Зато план «Б» – подстава – оказался исполнен на высший балл.

…А Томский с окровавленным ножом в руках – это просто сон. Сейчас Сева проснется и окажется, кем и был. Здоровым, независимым и счастливым жителем свободной Европы.

Кнопка сидела в кресле. Так, как она любила: ноги свесила с подлокотника, голову уложила на спинку.

Леночка вилась рядом, посмеивалась над мамой:

– Ты на кошку похожа!

– А ты на котенка! – улыбалась в ответ Нина Васильевна.

И дочка полезла к маме – ласкаться.

Теперь обе на кресле взгромоздились, девочка подставляет ушко, мама чешет, на два голоса мурлычат. Соревнуются – кто громче.

– Я – стрррашная тигрица! – заявляет дочка.

– А я камышовая кошка, хитрая и коварная, – улыбается мама.

– Эй, зоопарк! – хохочет Михаил. – Хватит кресло ломать!

Но девочки его выглядят настолько умиротворенными, радостными, что не выдерживает сам. Плюхается на пол у их ног. Кладет голову Кнопке на колени, шепчет:

– Как я счастлив, когда вы рядом!

Чего-то, правда, не хватает для полной идиллии. Из окна видны зеленые поля, а вовсе не море. И обои в гостиной совсем не те, что они все вместе выбирали. Почему они не в своем доме? Путешествуют? Или у кого-то в гостях?

Еще странность в картинке.

Кнопка с Леночкой, пусть улыбаются, но очень бледненькие, почти бесплотные. И ежатся зябко, хотя в комнате тепло, пылает камин.

Девочка тяжело вздыхает:

– Мам, мне все время холодно!

Кнопка пытается подбодрить дочь:

– Зато здесь червей нет. Разве мало?

– Червей? Каких червей? – вскидывается Томский.

Но ответа услышать не успевает. Входная дверь хлопает, и его любимые кошка с котенком мгновенно тают, растворяются в воздухе.

Кресло теперь пусто.

Зато на пороге совсем другая фигура. Крепкая, земная. Ядреная, с румянцем во всю щеку. Эта уж явно проживет на земле еще долгие годы.

Настя. Хотя он давно запретил ей сюда входить.

– Что тебе надо?! – в ярости бросается на нее Михаил.

В последнее время помощница вела себя почти идеально. Все ее глупости: инициативы, советы, комментарии, идеи – он подавил на корню. Анастасия является, лишь когда он велит, и делает только то, что он скажет.

Но почему она посмела выйти из повиновения – опять?

Томский за последние месяцы привык: в Настиных глазах – постоянный страх. Они и сейчас испуганные, прямо дрожат.

Но голос – решительный, твердый.

А в руках… в руках пистолет. Да что себе красотка позволяет?!

Пошел на нее решительно – не испугалась. Вскинула оружие, наставила на него. Дрожащим голосом произнесла:

– Он заряжен. Я выстрелю! Еще шаг – и стреляю.

Он шагнул без раздумий.

По ее щеке скатилась слезинка. Шепотом попросила:

– Пожалуйста, послушай меня. Два слова.

Томский отвернулся от нее. Ожесточенно пнул кресло. Пустое. Теперь – пустое. Из-за нее.

Настя сочувственно прошелестела:

– Я понимаю. Там были… Леночка и Кнопка?

– Да! Да, черт побери! А ты пришла и спугнула их.

– Миша, – горько усмехнулась Настя. – В прошлый раз, когда ты вышел из подвала, – здесь, в комнате, – ты нашел их трупы. Расчлененные на куски. Их терзали грифы. Помнишь, как ты кричал?

Он сморщился от тяжкого воспоминания. Решительно выкрикнул:

– Но сейчас они были живые! Настоящие! Леночка сидела у мамы на руках…

Настя крепче сжала пистолет в пальцах:

– Миша. Ты все прекрасно понимаешь. Это снова была галлюцинация.

– И что? – взорвался он. – Что с того?! Я уже давно безнадежный псих, мы оба это знаем.

– Эх, Томский. – В ее голосе звучало презрение. – Как это просто. Сказать: «Я – псих». И снять с себя всю ответственность.

– Ты мне предлагаешь что-то иное? – Он иронически вскинул бровь.

– Да, черт возьми! – взорвалась она. – Да! Я тебе предлагаю: забыть о проклятом подвале. Потому что отправляешься ты туда почти нормальным. Но выходишь – полностью сумасшедшим.