Я нашла старые резиновые сапоги, тёплые шерстяные носки и тонкую, но тёплую куртку. Всё это я отнесла Джози, сказав, что Самсон хочет, чтобы она посмотрела животных и начинала работать с ними. Она неохотно пошла, но отказалась от сапог и куртки. На ней было лёгкое модное платье и тоненькие сандалии с невысокими краями. Волосы были осветлены и зачёсаны назад. Она опять оказалась густо накрашена.

Мы отправились к обезьянам. Бамба — маленькая обезьянка — бегала на свободе. Она запрыгнула мне на плечо, и мы зашли в помещение. Джози испуганно посмотрела, но я успокоила её, и она позволила Бамбе забраться на себя. Они глянулись друг другу.

Возвращая обезьянку в клетку, Самсон показал Джози бабуина Джимми, которому девушка сразу же не понравилась — возможно, её духи были резковаты.

Он начал грозно вопить, и мы никак не могли успокоить его. Пришлось посалить его назад в клетку.

Самсон посмотрел на обувь Джози.

— Снаружи трава мокрая, ты не хочешь надеть ботинки?

Она не ответила, а Самсон продолжал:

— Не тепло ведь. Одень куртку. Никто там тебя не увидит, — он хитро улыбнулся.

— Нет-нет, всё в порядке, не беспокойтесь, — ответила она.

Вздохнув, Самсон повёл нас во двор, выбрав самую грязную дорогу, чтобы показать Джози пони. Жижа чавкала в её сандалиях, и я видела, что её руки покрылись мурашками, но ей нравились пони, и она кое-что знала о лошадях. Это произвело на Самсона впечатление.

Следующими были собаки. Всё шло замечательно. Я показала ей, что они умеют делать, а что ещё нужно репетировать.

— Хорошо, хорошо, — прошептал Самсон. Он выглядел уже веселее.

Когда мы вернулись домой, Джози смеялась:

— Я надену в следующий раз сапоги, только больше не водите меня по самым грязным местам!

Она промочила ноги насквозь, но мы все весело хохотали. Лёд в наших отношениях растаял».

Через некоторое время Бетти стали отпускать домой. «Она стала тучной и могла делать лишь несколько шагов, опираясь на два костыля. Она не могла сама одеваться. От шеи до таза она была закована в стальной корсет, что причиняло ей дополнительные страдания. Ей разрешили покинуть клинику лишь потому, что она сказала, что здесь есть кому ухаживать за ней. Моя мама приходила одевать её, готовила еду, укладывала в постель. Первое время после возвращения Бетти я спала рядом с ней. В конце концов Сид оставил свою работу, чтобы за ней ухаживать.

Бетти добилась того, что начала выходить на улицу на костылях, несмотря на сильные боли. Но вся её решимость не могла изменить реальность: ей было суждено ходить теперь только так.

Она приобрела инвалидную коляску и стала больше передвигаться, потом даже устроилась работать на фабрику игрушек, сидя на конвейере. То, что она могла теперь сама зарабатывать деньги, наполняло её жизнь смыслом и было хорошей терапией. Она оставалась весёлой и энергичной».

В 1958 году Джеки окончила школу, и Засс пригласил её выступать в рождественские сезоны с Чипперфилдским цирком в «Бингли Холл» в Бирмингеме. Родители поняли, что девочку не удержать. Она великолепно управлялась с собаками и была незаменимой помощницей. На следующий год Самсон взял её с собой за море — в Ирландию на гастроли цирка Джона Джеймса Даффи. Они выступали семь дней в неделю, состав артистов был международный, и, как вспоминала Джейн, Засс говорил на всех языках, кроме французского и арабского. В Рождественский сезон 1959-60 года они вновь выступают вместе в программе цирка доктора Хантера в театре «Эмпайр» в Белфасте (Северная Ирландия). По следам этих выступлений ирландские газеты писали тогда о 73-летнем Зассе как о «старейшем в Европе дрессировщике диких животных», иногда даже ошибочно называя Засса профессором. Отмечали, что ни в один из трёх приездов дрессировщик не повторился в показе номеров, хотя выступал он всё с той же командой: собаки и обезьянка — «Семейка Джоли».

В Хокли Александр Иванович Засс жил, по сути, в перерывах между гастролями, и каждую весну, как говорят соседи, вновь и вновь собирался в путь. Летом 1960 года Засс получил письмо из Москвы от сестры Надежды, завязалась его переписка с племянником Юрием Шапошниковым. «Дядя Шура», как он подписывал свои послания, писал на великолепном русском языке, используя свои фирменные бланки: «Уникальный дрессировщик животных», «Настоящий Самсон — Засс и его весёлая постановка с собаками «Семейка Джоли». Ноябрь 1960 года: «Дорогой Юра! Прости, что долго не писал: был в отъезде. На прошлой неделе приехал домой, страшно был обрадован, даже сначала не поверил, когда мне сказали, что меня вызывают по телефону из Москвы. Как это вы там ухитрились узнать мой номер телефона? Я очень и очень рад был услышать твой и Надин голос и ещё раз благодарю. Если бы я только мог получить контракт к вам, я бы привез много новых номеров. В настоящее время буду сидеть дома до Рождества, потом опять уеду на 2-3 месяца, а гам видно будет (...) Прости, что пишу на старой бумаге, тороплюсь на поезд. Еду в Лондон на один день (...) Остаюсь любящий твой дядя Шура».

Ещё через год, 6 ноября 1961 года Александр Иванович писал сестре Наде: «Приехал вчера домой и застал письма ваши. Спешу ответить. Сезон в этом году был не очень удачным. Дожди, и переезды были трудные. Я тоже, как и вы, живу без особых перемен. Начал обучать молодую лошадь (что со мной на фотографии) под седло. Оказалась очень понятлива. Здесь тоже настала осень и нужно приготовить грядки в огороде на лето. Про львов и леопардов ты спрашивала, живы ли они, иль нет? Они все теперь в зоологическом саду, и их у меня нет. Получила ли ты моё последнее письмо, где я тебе и Юре посылал по четыре или по три карточки с лошадьми, и где я в саду за самоваром с моими знакомыми? Если не получила, я пришлю тебе новые.