— Это само собой. Приступайте.

Клаувиц поколдовал с аппаратом, покрутил объектив.

— Вот, тесемочки, крест-накрест… Я могу надеть на руку. Надеть?

— Давайте.

Клаувиц нацепил аппарат на правую кисть, подогнал тесемки и щелкнул кнопками.

— Итак? — спросил Ронге.

— Я сейчас буду ходить по вашему кабинету, господин Гомберг. Вот, изволите видеть, два объектива. Один спереди, другой внизу. Вот тут расположен часовой механизм, совсем маленький, от дамских часиков, от Картье, я купил за свои деньги… Снимки будут делаться автоматически, каждые тридцать секунд. Но время можно выставить какое пожелаете. Потом я, если будет угодно…

Клаувиц посмотрел на чемодан.

— Да, для вас подготовлена темная комната, — сказал Зайдель. — И там есть проточная вода. Приступим, господин Гомберг?

— Приступим. Начинайте, Клаувиц.

В течение трех минут Клаувиц ходил по кабинету взад и вперед, поднимая руку то в сторону, то вперед. Ронге и Зайдель молча следили за этими маневрами.

— Запас пленки выработан, господин Гомберг, — сообщил Клаувиц. — Прикажете проявлять?

— Да, конечно. Реактивы, как я понимаю, в чемодане?

— Да, господин Гомберг.

— Ну, ступайте.

Зайдель увел Клаувица и вскоре вернулся.

— По-моему, он безбожно глуп, — сказал Ронге.

— У него хватило ума тайком сделать чертежи и детали, господин Ронге. Я думаю, в любой мастерской, где Нейброннер разместил бы заказ, нашелся бы такой Клаувиц и собрал для себя копию. Такой неприметный тихоня Клаувиц, на которого ввек бы никто не подумал… И обойдется нам это совсем недорого. Покупать аппараты у Нейброннера — дороже бы вышло, да и опасно…

— Если учесть, что Юлиус Нейброннер два года назад проводил опытные съемки с самолета в России…

— Так что я правильно поступил, господин Ронге?

— Абсолютно правильно — нам как раз и был нужен нищий чудак с психологией мелкого воришки. Он женат?

— Кто бы за него пошел…

— Есть среди наших служащих особа лет тридцати пяти, приятной внешности, которая могла бы составить при необходимости его счастье?

— Вы имеете в виду — особа, которая уже не может выполнять более сложные и, так сказать, дамские задания?

— Да, из простых.

— Найдем.

— Если все действительно так хорошо, как мы надеемся, если эта камера способна делать с высоты качественные снимки, как утверждает Нейброннер… То пусть Клаувиц вернется с этой особой к себе домой, во Франкфурт-на-Майне…

Зайдель взял блокнот и стенографическим способом стал записывать указания начальства.

— Пусть эта особа познакомится с хозяином мастерской, втолкует ему, что Клаувиц женится на ней и переезжает… ну хоть в Нюрнберг, что ли… И пусть смотрит, чтобы он не вступал в душевные разговоры ни с кем в мастерской. Если Нейброннер догадается, что какой-то Клаувиц, который умеет только отверткой орудовать, догадался скопировать его аппарат, да еще предложил нам, считайте, что план провалился.

— Я все это понимаю, господин Ронге.

— Более того — если мы спугнем Нейброннера, об этом узнает не только российская разведка. Нейброннер просто разместит свои заказы в другой мастерской. А пока аппараты ему делают во Франкфурте-на-Майне, есть шанс, что мы будем узнавать о нововведениях. Может же Клаувиц раз в полгода приезжать с женой и угощать пивом старых приятелей?

— Именно так, господин Ронге. Осталось только подождать результата.

— Долго он там будет возиться?

— Понятия не имею. Эти пленки нужно сперва держать в проявителе, потом в закрепителе, потом еще что-то с ними проделывать. Придется ждать, господин Ронге. И если Клаувиц наобещал того, чего выполнить не сможет, отправить его во Франкфурт-на-Майне ночным поездом… или не отправлять?

Зайдель не заглядывал в глаза Ронге, всем видом показывая ожидание ответа; он просто занялся стопкой газет, а Ронге уставился на исчерканный листок.

Где гарантия, что Клаувиц, за непригодность к делу возвращенный во Франкфурт-на-Майне, не пойдет рассказывать всем соседям о путешествии в Вену?

Император на портрете чуть заметно покачал головой — ну что же, одним Клаувицем больше, одним Клаувицем меньше, Макс Ронге не станет мучиться угрызениями совести, Макс — умница, побольше бы таких, преданных трону и лишенных всякой сентиментальности.

— Опять им неймется, — проворчал Зайдель, адресуясь к настолькой лампе. — Одна лишь «Корреспонденц-Вильгельм» пишет, что состояние государя императора отличное и что он ежедневно принимает доклады и дает аудиенции. Остальные пытаются ставить Его Величеству врачебные диагнозы. И что с ними делать?

— Ничего, — буркнул Ронге. — У народа должно быть развлечение. Пусть кумушки сравнивают диагнозы и решают, где вранье, где правда. Это лучше, чем если бы они обсуждали наши сербские дела.