В марте он просил присудить Нобелевскую премию мира Молодежной Алии, организации, которая в войну спасала еврейских детей, но премию дали Службе верховного комиссара ООН по делам беженцев. 14 марта тихо отпраздновал 75летие в гостях у Фантовой с Джиллетом Гриффином - как отмечал последний, Фантова настояла, чтобы не было Дюкас, обе страшно ревновали друг к другу. Чувствовал себя сносно, писал Мюзаму 30 марта, что стал вегетарианцем и ему кажется, что «человек не был рожден плотоядным». Получил в подарок от медицинского колледжа, на который собирал деньги год назад, попугая Бибо. Дневник Фантовой, 19 марта: «Когда ему казалось, что попугай подавлен, он старался подбодрить его, рассказывая ему плохие анекдоты». Попугай оказался инфицирован, его вылечили, но он успел заразить хозяина - тот оправлялся труднее. Подарили еще новый стереопроигрыватель - к удивлению близких, Эйнштейн все время слушал Бетховена, которого раньше ругал за излишнюю эмоциональность.

Фантова отмечает, что в тот период он обычно был сердит и постоянно говорил о политике. Американскому комитету в защиту демократических прав писал: «Те, кто ведет Америку к реакционной диктатуре, стремятся запугать и заткнуть рот всем… Необходимо оказывать всяческую помощь тем, кто нуждается в защите от инквизиции, кто отказывается давать показания и кто материально пострадал от инквизиции…» Обществу американских юристов: «Запугивание коммунизмом привело к действиям, выставляющим нашу страну в смешном и отталкивающем виде». Некий Питер Грегис на допросе в подкомитете Маккарти показал, что в 1945 году он послал Эйнштейну деньги для передачи Американскому комитету сторонников свободы Испании и что теперь он считает Эйнштейна «связанным с подрывными организациями». Журнал «Рипортер» обратился к Эйнштейну за комментарием, но получил лишь такой ответ: «…если бы я вновь был молодым и должен был бы решить, как построить свою жизнь, я не пытался бы стать ученым. Я скорее избрал бы специальность водопроводчика в надежде обрести ту скромную степень независимости, которую можно найти в нынешних обстоятельствах».

28 марта он писал королеве Елизавете: «Я стал enfant terrible на моей новой родине, потому что не могу держать язык за зубами и принимать все, что здесь происходит». Некоторые коллеги по Институту перспективных исследований считали, что он компрометирует институт; Фантова пишет, что он всерьез беспокоился, чтобы его не сочли коммунистом. В тот же день, 28го, в Вене открылось заседание Всемирного совета мира - руководящего органа прокоммунистического Конгресса мира. Эйнштейна спрашивали, примет ли он награду «за достижения в науке и искусстве», он отказался. Инфельд его уламывал: «Награда не имеет ничего общего со сталинскими наградами. Мы, как я Вам пытался уже сто раз объяснить, не коммунисты… так нас называют наши враги… Номинированы Чаплин и Шостакович, оба согласились принять награду». Ответ: «Сожалею, но не могу принять в связи с тем, что произошло во Вроцлаве в 1948 году, когда мое заявление безбожно переврали…»

Апрель - «дело Оппенгеймера»: тот в 1947 году возглавил Институт перспективных исследований и тогда же стал председателем Генерального совещательного комитета Комиссии по атомной энергии, где отстаивал идею международного контроля над вооружениями (Эйнштейна он почемуто туда не пригласил), а в 1949м публично признал, что был связан с коммунистами в 1930х. В ноябре 1953 года Гувер получил письмо от У. Бордена, бывшего исполнительного директора Объединенного комитета по атомной энергии, о том, что Оппенгеймер - советский шпион. А ведь ему предстояло заниматься водородной бомбой…

Эйзенхауэр распорядился возобновить слушания. Процесс открывался 12 апреля, а накануне в «НьюЙорк геральд трибюн» вышла статья об этом. Как вспоминает Пайс, ему позвонил директор вашингтонского бюро «Ассошиэйтед Пресс»: «Ему не терпелось получить заявление Эйнштейна по этому поводу. Я понимал, что шума на Мерсерстрит завтра утром удастся избежать, только если сразу же сделать краткое заявление, и потому пообещал переговорить с Эйнштейном…» Приехал, открыла Дюкас: «…появился Эйнштейн в купальном халате, спросил, что случилось, и спустился вниз вместе с падчерицей Марго. Я объяснил ему причину своего прихода, и Эйнштейн громко рассмеялся. Меня это несколько обескуражило, и я спросил, что тут смешного. Он ответил, что проблема решается просто. Все, что нужно сделать Оппенгеймеру, - это поехать в Вашингтон, сказать чиновникам, что они идиоты, и вернуться домой. После непродолжительного обсуждения мы решили, что сделать короткое заявление все же придется. Мы написали текст, и Эйнштейн зачитал его по телефону… Была ли верной первая реакция Эйнштейна? Разумеется, да, хотя его предложению не нужно, даже нельзя было следовать».

Расследование шло долго, некоторые коллеги свидетельствовали против Оппенгеймера, но подавляющее большинство, как и Эйнштейн, - за. Но сам Оппенгеймер вел себя странно и допуск его к водородной бомбе был аннулирован; его политическая реабилитация состоялась уже при Кеннеди. Был ли он шпионом, или «источником», как считает Судоплатов, или просто наивным человеком, так и не установлено. Фантова: «Он [Эйнштейн] сказал: „Оппенгеймер не цыган, как я. Я родился с кожей слона, никто не может причинить мне боль“».

1 мая он поздравил Ганса с пятидесятилетием (возможно, этому предшествовало какоето объяснение с Дюкас, изолировавшей его от сына): «Я рад иметь сына, который унаследовал главные мои черты: способность возвыситься над повседневностью и жертвовать личным для надличного». Ганс, обыкновенный человек и прекрасный семьянин, наверное, таким словам сильно удивился, но переписка возобновилась. 17 июня, по записям Фантовой, Эйнштейна посетил проигравший выборы Стивенсон, благодарил за поддержку, говорил о «русской опасности», хозяин больше молчал, потом сказал знакомому социалисту Норману Томасу, что Америка «меньше страдает от коммунистов, чем от антикоммунистической истерии». Эйзенхауэр обсуждал с начальниками штабов возможность нанести ядерный удар по Китаю (изза нападок последнего на Тайвань), Фантова пишет, что Эйнштейн отказывался подписывать какиелибо обращения против этого - «все равно никто не послушает». Лайнус Полинг просил присоединиться к новой организации - Комитету за запрещение войн - тоже отказал: «Гонка вооружений и войны не могут быть предотвращены без Всемирного правительства, наделенного достаточной мощью и независимостью». В августе Морикацу Инагагаки, японский публицист, знакомый Эйнштейна с 1922 года, звал на Конгресс федералистов в Хиросиме - не поехал. Единственное, на что согласился, - выступить в серии радиопередач «Во что я верю». Верил он в то, что конкуренция есть зло и только плановая экономика спасет мир.

Казалось, он решил отойти от публичной политики: она не стоила того, чтобы тратить на нее последние годы, а может, месяцы или недели. Бессо, 10 августа: «Я допускаю, что физика может и не основываться на концепции поля… Тогда ничего не останется от моего воздушного замка, включая теорию тяготения, как, впрочем, и от всей современной физики». Дневник Фантовой, 25 августа: «Вычисления, кажется, хорошо - может, чтото из них выйдет - но он чертовски устал». 21 сентября: «Он добился некоторого прогресса в том, о чем раньше думал лишь теоретически, но теперь, кажется, все в порядке». 14 октября: «Сегодня нашел одну ошибку - это шаг назад». 24 октября: «Сегодня считал как сумасшедший, но ничего не получилось».