Сам Эйнштейн, выступая на юбилее Планка, говорил: «Я часто слышал, как коллеги Планка связывали его отношение к науке с его необычайными личными дарованиями, его энергией и пунктуальностью. Думаю, они ошибаются. Состояние ума, которое служит движущей силой в этом случае, напоминает состояние фанатика или влюбленного. Усилия, затрачиваемые в течение длительного периода времени, стимулируются не какимто составленным заранее планом или целью. Это вдохновение проистекает из душевной потребности». Не стало у него самого этой душевной потребности? Может, ему требовалось когото любить? Ведь даже Спиноза, как считается, был всю жизнь влюблен, хотя и платонически… Первый его успех был с Милевой, второй - на пике романа с Эльзой. Теперь Илзе его отвергла, а от Эльзы тошнило… Все это не такая чепуха, как может показаться: у влюбленных в организме выделяется вещество дофамин, и оно же способствует творческой деятельности.

Он не то чтобы не работал; просто у него в тот период ничего не получалось. Его изводили кванты, скачущие куда им вздумается и не объясняющие причин своего легкомысленного поведения. Максу Борну, 27 января: «Эта возня с причинностью вызывает у меня массу трудностей. Можно ли вообще понять квантованное поглощение и испускание света, исходя только из требований причинности, или же всегда будет оставаться статистический осадок? Должен сознаться, что мне не хватает убежденности; однако мне было бы очень горько отказаться от строгой причинности».

Он всюду ездил с лекциями по ОТО, вносил в нее дополнения; почему он не создал своей научной школы? Возможно, был не способен на это по характеру - он же называл себя одиночкой. Но и сама ОТО к созданию школы не располагала. А. Н. Петров: «ОТО была преждевременной теорией». Другие отрасли физики не испытывали в ней необходимости. При жизни Эйнштейна не состоялось ни одной крупной конференции, посвященной ОТО. Пайс: «Питер Бергман однажды сказал мне: „Достаточно было знать, чем занимаются шесть твоих лучших друзей, чтобы быть в курсе всего, что делается в общей теории относительности“».

Тем не менее в 1920 году физики ВальдейерГарц из Берлина и Орнштайн из Утрехта именно за ОТО выдвигали Эйнштейна на Нобелевскую премию; Лоренц и КамерлингОннес их поддержали. Молодой Бор также предложил Эйнштейна, упомянув и теорию броуновского движения, и фотоэффект, и удельную теплоемкость, но «прежде всего, и это самое главное» - теорию относительности. Однако швед Сванте Арениус заявил, что пока ОТО не подтвердится предсказанным в ней явлением красного смещения, премию давать рано. Ее получил француз Ш. Гийом за открытие аномалий в сплавах металлов.

В Берлине правые отчаянно нападали на левых, евреев и пацифистов; студенты Берлинского университета освистали Георга Николаи, сочетавшего в себе все три указанных недостатка. 26 января Эйнштейн просил коллег подписать открытое письмо: «Мы решительно отрицаем, что Николаи сделал чтолибо во вред Германии. Наоборот, его действия вызвали сочувствие к Германии. Но даже если у когото есть другое мнение о действиях Николаи, нельзя атаковать его явной неправдой и клеветой». Никто не вступился; даже министр просвещения, социалдемократ Хениш, не смог защитить Николаи, и тот вскоре уехал в Аргентину. Хороших людей в Германии было много, очень много, но они сидели по своим кухням и убеждали себя, что их происходящее не касается. Между тем 24 февраля 1920 года в пивной «Хофбройхаус» Гитлер огласил программу партии, теперь называвшейся «Националсоциалистической»:

«1. Мы требуем объединения всех немцев в Великую Германию на основе права народов на самоопределение…

«…»

3. Мы требуем жизненного пространства: территорий и земель (колоний), необходимых для пропитания нашего народа и для расселения его избыточной части…

4. Гражданином Германии может быть только тот, кто принадлежит к немецкой нации, в чьих жилах течет немецкая кровь, независимо от религиозной принадлежности. Таким образом, ни один еврей не может быть отнесен к немецкой нации, а также являться гражданином Германии…

«…»

23. Мы требуем открытой борьбы против политической лжи и ее распространения в прессе. С целью создания немецкой прессы мы требуем, чтобы газеты, приносящие вред интересам общества, были запрещены. Мы требуем введения законодательной борьбы против литературных и культурных течений, оказывающих разлагающее влияние на наш народ…»

Хорошие немецкие люди и сами евреи опять предпочитали помалкивать - мало ли что какой псих скажет. А Эйнштейн подготовил текст для выступления 5 апреля в «Союзе немецких граждан иудейского вероисповедания»: «Если то, что говорят антисемиты, справедливо, тогда действительно нет ничего более слабого, несчастного и непригодного для жизни, чем немецкий народ». Критиковал попытки евреев ассимилироваться: «У взрослых все как у детей. По признаку расы, темперамента, традиций (которые лишь в небольшой степени имеют религиозное происхождение) евреи образуют сообщества, более или менее отдельные от гоев. Именно это сообщество расы и традиций я имею в виду, когда говорю о „еврейской национальности“. На мой взгляд, отвращение к евреям просто основано на том факте, что евреи и неевреи разные. А где есть чувство отторжения, найдутся и доводы… Психологические корни антисемитизма в том, что евреи представляют группу людей в себе. Их еврейство видно в их внешности, а некоторые замечают еврейскость в их интеллектуальных трудах, и можно ощутить, что они глубоко связаны образом мышления и чувств. Еврейский ребенок осознает эти различия, как только начинает ходить в школу. Еврейские дети чувствуют обиду, что вырастает из инстинктивных подозрений в их странности… Я не являюсь гражданином Германии, но в то же время во мне нет ничего, что может быть названо „еврейской верой“. Но я счастлив принадлежать к еврейскому народу, хотя и не считаю его избранным. Пусть гои держатся своего антисемитизма, а мы сохраним нашу любовь к нашим братьям». «Союз немецких граждан» пригласил Эйнштейна в свои члены - помогать бороться против антисемитизма в академических кругах. Он отказал: с теми евреями, которые прикидываются кемто другим, ему не по пути.

4 февраля он начал читать серию лекций по физике для широкой публики, а 12го на лекции в Берлинском университете его освистали, как Николаи; 14го министерство просвещения опубликовало специальное заявление по этому поводу, 18го студенты принесли извинения. Его мать все еще умирала; в конце января он писал Борну, что ее положение безнадежно и «страдания невыразимы». «Все это уменьшает мою и без того ослабевшую жажду великих достижений. Вы же - совсем другой человек. У вашего маленького семейного клана есть свои трудности… А вы читаете лекции… и работаете над статьями так, словно вы одинокий и свободный юноша, живущий в блаженном уединении в собственной хорошо отапливаемой квартире, и никакие заботы отца семейства вас не волнуют. Как вам это удается?!»