Мне надо бежать, а я словно остолбенела. Вижу, как из авто выходит, судя по всему, водитель, чтобы аккуратно погрузить сумку в багажник. Меня сковывают мнимые порывы ледяного ветра на тридцатиградусной ялтинской жаре, и все равно я продолжаю покорно стоять на ступеньках, прижимая к груди букет белых роз, словно это сможет как-то защитить от происходящего.

– Юля? Тебе плохо? Разреши, я помогу.
– Александр уверенно и неумолимо разжимает мои судорожно сжатые на гладких стеблях холодные пальцы, отнимая последнюю преграду. Инстинктивно, в неосознанном порыве закрыться, обхватываю свои плечи руками и с настойчивостью обреченной жертвы смотрю ему прямо в глаза, ища в них то, что хоть ненамного сможет меня успокоить. Я устала носить маски, наверняка весь мой ужас сейчас считан им в полном масштабе.

– Ну, что такое?
– Медленно качаю головой, я не хочу этой ласки глубокого обволакивающего тембра. Неужели ему нужно это все пояснять? Я устала, просто смертельно устала сопротивляться тем, кто сильнее. Я знаю, что за просто так могут только улыбнуться, и то преимущественно фальшивым оскалом. За любую милость, которую даже осознанно не выпрашивала, всегда нужно платить. Можно сколько угодно скрывать меркантильность за ширмой чинного благородства, сострадания к ближнему, но в бескорыстность меня отучили верить раз и навсегда.

Страх и безысходность мечутся в крови неумолимым тандемом, а я продолжаю смотреть в его глаза, прекрасно понимая, что их покровительственное выражение - всего лишь беспощадный фейк, и не стоит даже думать, что взгляд останется таким же, как только я окажусь на его территории. Из последних сил пытаюсь хотя бы морально подготовить себя к тому, что последует дальше, сжимаю губы, делая отчаянную попытку представить, принять... Цепляюсь за притянутые за уши глупые факты... Подтянутое тело. Безупречные манеры. Притягательная харизма. Большой опыт... Он даже младше Вадима, судя по внешности - нельзя с уверенностью сказать, сколько именно ему лет, опыт общения со зрелым мужчиной был...

Нет. Вашу мать, трижды, четырежды, в степени N - нет! Одно его прикосновение убьет на месте. Надеюсь, в его "безопасных" апартаментах имеются окна, а сама люкс-пещера находится, как минимум, на десятом этаже! И за стеклом такое же манящее голубое небо, где никто не посмеет заставить меня делать то, чего я не хочу!

– Юля, садись, прошу тебя.
– Непроизвольно вздрагиваю от прикосновения к запястью.
– Я решу этот вопрос, и сразу отвезу тебя домой. Обещаю. У тебя нет причин бояться.

Конечно, нет. Вот ни одной причины, кроме вашего вторжения в мою жизнь! Мне хочется сбежать, рвануть со всех ног в спасительную прохладу холла клиники, а перед этим, наверное, столкнуть его с лестницы под изумленным взглядом все еще невозмутимого водителя. Но вместо этого я сбрасываю его руку и делаю отчаянно-решительный шаг вперед. Мне трудно решить, что сейчас в большем приоритете - смерть... или же насилие. Но я к нему привыкла, разве нет?

Александр открывает дверцу автомобиля, остановив жестом водителя, и я обреченно опускаюсь на прохладную кожу пассажирского сидения. Ни о какой грациозности сейчас не может быть и речи, а ведь раньше я умела красиво садиться в авто. Кондиционированная прохлада усиливает психологический лед, а я из последних сил успокаиваю себя тем, что, пока мы в дороге, ничего ужасного не произойдет. Не посмеет же он при посторонних? Когда он садится рядом, меня накрывает новой волной мимолетной паники. Этому и амфитеатр, полный зрителей, при большом желании не преграда.

– Денис, будь любезен, дай плед.
– Что?! Зачем?! Вдавливаю в ладонь ногти со свежим маникюром, потрясенно наблюдая, как водитель уверенно извлекает из чехла покрывало в шотландскую клетку.
– Юлия замерзла. И отключи климат.

Парализованная первобытным страхом, я неосознанно ищу подтекст в каждом слове и действии. Мягкая шерсть окутывает плечи, и я сейчас благодарна Александру за то, что он, намеренно или случайно, не касается моей кожи, укрывая тело от прохлады салона. Ауди плавно трогается с места.

В его руках розы. Стебли настолько длинные, что трогательные бутоны ложатся на мои колени, и я, повинуясь безотчетному инстинкту чем-то занять свои руки, глажу кремовые лепестки. В легком полумраке тонированных стекол они кажутся темнее. Белый - цвет чего-то хорошего, нового. Только меня не обмануть, никогда не уйдет из памяти гибель белой орхидеи, безжалостно зажатой в сильной руке...

– Тебе удалось поспать?
– нейтрально спрашивает Александр.
– Слабости, головокружения больше нет?

Во всем двойной смысл. Новый хозяин переживает, что не сможет попользоваться своей игрушкой в эту же ночь? Конечно, он очень долго ждал, но, возможно, продолжит играть в благородство, пока я не восстановлю силы и не высплюсь, чтобы, не дай бог, не отключиться в самый пикантный момент предстоящей сцены...

– Все хорошо. Спасибо.
– Стягиваю плед на груди с провальной попыткой сосредоточиться на бегущей под колесами дороге. Пока еще есть возможность продолжать почти светскую беседу в ожидании - я очень надеюсь, что, прежде всего - разговора. У него наверняка хватит такта и выдержки, чтобы не наброситься прямо с порога. Я не знаю, как себя вести. Плакать? Просить? Кричать? Или изобразить сомнамбулу, может, отпадет всякое желание?