— Мне будет очень жаль вас, — отвечал Ле-Ноэль просто, не обнаруживая ни малейшего волнения, — в ваши годы надо дорожить жизнью, а я буду вынужден отправить вас за борт, привязав ядро к ногам.

— Как? У вас достало бы на то смелости? — спросили оба друга с невольным содроганием.

— Поставьте себя на мое место, — возразил капитан, добродушно улыбаясь. — При первой встрече с военным кораблем, который будет в силах овладеть нами, нас ожидает ужасная участь. Вы отказываетесь дать честное слово, значит, вы имеете надежду и намерение избавиться от нашей власти, в таком случае вы можете быть для нас причиной крайней опасности. Мне следует отделаться от вас, чтобы самому не быть повешенным.

— И прекрасно, капитан, с вами не надо, по крайней мере, долго томиться, вы умеете предлагать вопросы с полной точностью. В ваших руках сила, мы это не оспариваем, а потому даем вам слово, что не станем искать случая бежать и не будем подавать сигналы какого бы то ни было рода судам.

— Вот вам рука, господа. Я очень рад вашему решению, теперь вы можете проводить время по-прежнему.

— Обязаны ли мы пожать вам руку из опасения прежних угроз?

— Нимало не обязаны.

— В таком случае, капитан, позвольте нам отказаться от этого.

— Как вам угодно. В вашем уважении я не нуждаюсь.

— Если вы настолько…

— Прошу вас, господа, не стесняйтесь. Как видите, я предоставляю вам свободу слова…

— Если вы настолько свободны от предрассудков, то мы считали бы за счастье, если бы вы согласились дать нам еще одно позволение.

— Какое?

— Мы желали бы обедать вчетвером отдельно, не в общей столовой.

— О! Вам не угодно со мной обедать?.. Извольте, но позволение мое касается только вас двоих.

— Как же эго?

— Вы не имеете никакого права говорить от имени других пассажиров, а я намерен сам переговорить с ними. Господа, аудиенция окончена, и думаю, что как раз вовремя, потому что боюсь, как бы вы не возмутили наконец спокойствия моего духа.

— Капитан, честь имеем откланяться…

Вслед за ними приглашены были Жилиас и Тука, чтобы выслушать те же предложения.

— Никогда! — возразил Тука торжественно. — Никогда вы не получите от нас слова, что мы не станем искать случая бежать… и не донесем на вас! Знайте, капитан, моему правительству будет подробно донесено о ваших злодеяниях, как только…

— Очень хорошо, господа, — перебил его слова Ле-Ноэль, с трудом сдерживая желание расхохотаться, — вполне понимаю ваши чувства и всю деликатность их и отнюдь не хочу насиловать вашу совесть, но считаю долгом предупредить вас, что вы произнесли себе смертный приговор.

— Смертный приговор? — воскликнули бедные друзья, содрогаясь.

— Сами посудите: вы хотите, чтобы меня повесили, так не лучше ли мне повесить вас прежде?

— Но, капитан… ведь это следовало бы растолковать прежде всего… Будьте уверены, что у нас никогда не станет настолько подлости, чтобы забыть щедрое гостеприимство, которым мы пользовались у вас…

— А как же эти донесения, которые вы намеревались отправить начальству?

— Ну вот еще! Всем известно, что эти штуки откладываются в долгие ящики под казенными номерами и надписями, чтобы никогда их не читать.

— В таком случае, вы даете слово?

— Вот вам слово, капитан, и не одно, а, пожалуй, хоть десять… Не прикажете ли изготовить письменное обязательство?

— Нет, господа, в этом нет никакой необходимости: между моряками есть лучшее понятие о чести… Теперь еще остается маленькое препятствие, а тогда последняя туча между нами рассеется.

Что такое? — спросил Тука.

— На моем судне нет доктора, а так как я отправляюсь в Бразилию, чтобы продать там от четырех до пяти сот негров, за которыми иду в Бенгелу, то я сочту за большое счастье, если месье Жилиас пожелает быть главным начальником санитарной службы на «Осе» в продолжение этих двух плаваний.

— Ваше предложение очень естественно, — отвечал Тука, — и я убежден, что мой друг Жилиас сочтет за величайшее удовольствие оказать вам эту маленькую услугу.

— Но это еще не все. У меня куча дел по отчетности, требующих знаний опытного, делового человека, и месье Тука окажет мне великое одолжение, если согласится принять обязанности главного администратора по корабельному хозяйству и оберэконома по переселению негров.

— Ну конечно, — поспешил вмешаться Жилиас, страстно желая услужить своему другу, — ваше предложение осуществляет лучшие желания Тука.

— Но это надо обдумать хорошенько, — осмелился заметить Тука робко.

— Господа, мои предложения нераздельны, — сказал Ле-Ноэль холодно, изменившимся тоном. — Впрочем, позвольте мне заметить, что я принимаю только ваши собственные предложения, заявленные вами прежде.

— В таком случае, мы обязаны на то согласиться.

— Вы правы, и я должен еще заявить, что вам, как и всем служащим у меня, последует премия от двадцати до тридцати тысяч франков на каждого. В случае отказа я отправляю вас нить море полной чашей без конца.