— Что это было бы за счастье, — воскликнул Гиллуа со страстью натуралиста, — если бы мы могли проходить эти страны не беглецами, а путешественниками!

— Мы опять побываем в этих краях, — сказал Барте, приходя в восторг от окружающей природы. — Я понял теперь, что увлекает путешественника в неизвестное! Я понял, что толкало вперед Бартонов, Ленгов, Ливингстонов и Грантов… Они испытали огромные радости наряду с огромными страданиями.

— Я не знаю этих господ, о которых вы говорите, — сказал бретонец, — но знаю хорошо, что теперь мне было бы трудно жить в других местах. Несмотря на томительную жару в этих странах, мне кажется, что, покинув их, я стал бы мучиться тоской по зелени и всему такому.

При этих словах Лаеннек глубоко вздохнул и задумался.

Барте собрался было спросить, не хочет ли Лаеннек воспользоваться услугой, которую он оказал им, чтобы получить законное помилование и право возвращения во Францию, но из уважения к его печали оставил этот вопрос до более удобной минуты.

Через несколько минут после восхода усталым гребцам потребовалась передышка. Тогда, скрыв пирогу в высокой траве и углубившись в чащу, они развели костер, чтобы наскоро приготовить себе пищу… После короткого отдыха они вернулись к реке, но Кунье вдруг остановил их и знаком руки заставил оглянуться назад: в ярком просвете между переплетшимися лианами они увидели трех старых горилл и одну молодую, уже расположившихся на только что покинутой стоянке; звери протягивали к полуугасшему огню свои мощные члены.

Медленно и однообразно тянулся день. Странники не могли даже подробно разглядеть бегемотов и кайманов, которые испуганно бежали при их приближении. Чтобы не обнаружить своих следов и не привлечь к себе внимания врагов, беглецы должны были избегать лишнего шума. Под вечер они хотели сойти на берег, чтобы запастись пресной водой, но были осаждены целым стадом слонов и вернулись в свою пирогу после того, как спасались чуть ли не целый час на ветвях баобаба. Бретонец, Кунье и Буана гребли целый день безостановочно, сменяя друг друга. Прошло уже несколько часов с тех пор, как они оставили левый берег и плыли вдоль правого, в надежде обмануть возможную погоню.

— Остановимся здесь! — сказал вдруг Лаеннек. — Неблагоразумно будет продолжать плавание.

— Почему? — спросил удивленный Барте. — Не потеряем ли мы дорогое время?

— Это необходимо, — отвечал бретонец. — Дальнейшее плавание неблагоразумно, потому что укажет нашу позицию зоркому глазу негров. Если они пустились в погоню с утра, то через час нагонят нас; слишком хорошо мне известно, как ничтожно проплытое нами расстояние для этих неутомимых ходоков. Они, вероятно, идут по самому берегу, потому что дальше — сплошная чаща переплетшихся лиан, бамбука и кустарников. Если же по истечении нескольких часов мы ничего не услышим, то опять пустимся в путь с еще большей энергией…

Маленькое судно было спрятано в чаще корнепусков и тростника, стебли которого плавным сводом подымались над рекой; вблизи от этого места находилась громадная скала, вроде пирамиды возвышавшаяся на пятнадцать или двадцать метров над уровнем моря.

— Еще при закате солнца я заметил этого гранитного зверя, — сказал Лаеннек, — и мне пришло в голову остановиться здесь, чтобы посмотреть, не может ли он послужить нам естественной крепостью? Если мы найдем здесь защиту и убежище, то ни один негр не осмелится атаковать нас. Кунье, уныло напевая, отправился на разведку.

Через несколько минут он вернулся с известием, что каменная глыба кончается на вершине довольно обширной площадкой, на которой могут свободно поместиться двенадцать человек, и что эта площадка покрыта густыми кустарниками, в которых легко спрятаться.

— Ну, — сказал Лаеннек повелительно, — поспешим отнести туда оружие и съестные припасы. Там наше спасение, или же придется отказаться от всякой надежды спастись! Эта местность изменяет мои планы, и мы останемся здесь до восхода солнца, чтобы узнать наверное, осмелился ли мой друг Гобби нарушить погребальный обряд! — Каждый молча повиновался бретонцу, и несколько минут спустя маленький отряд с трудом взобрался на самую вершину.

Никто не думал спать, но в течение долгого времени молчание нарушалось только однообразным ропотом волн. Вдруг Кунье вздрогнул.

— Что там такое? — спросил Лаеннек тихо.

— Заставь молчать Уале! — отвечал негр. — Я слышу шум с верховья реки — это Гобби со своими воинами…

Бретонец мигом надел ошейник на собаку и приказал ей лежать тихо.

— Смотри, — сказал негр, присматриваясь к течению реки, — вон черные точки на воде: одна, две, три, четыре… всего шесть черных точек… они плывут на военных пирогах.

— Не более того? — спросил Лаеннек, ничего не различавший во тьме ночи.

— Да, только шесть… Вот они приближаются…

Европейцы напрягли слух, стараясь заменить им недостаток зрения, и вскоре ясно различили удары весел по воде.

— Точно ли ты уверен, что всего шесть судов? — спросил Лаеннек.

— Наверно говорю!

Из широкой груди бывшего матроса вырвался вздох облегчения.

— Что с вами? — спросил Барте.?

— А то, что мы спасены… или близки к спасению.