— Сонь, ты только не ругайся, — неожиданно бодро донеслось из тыла толпы.

Толпа шарахнулась, расступаясь. Один из работяг раскатисто заржал, но осекся, устыженный порывом ветра. Кто-то наступил куцей собачке на лапу, и она жалобно тявкнула. Все уставились на потертого типчика, украшенного трехдневной щетиной. Не на мнущие драную матерчатую сумку руки, не на запавшие глаза с красными жилками, а на его торчащие из-под жиденького плащика босые ноги.

— Ах ты… — кинулась в атаку супружница, мгновенно отбросив траурную благочестивость, и наперегонки с ветром стала хлестать, хлестать, хлестать гуляку по щекам, по голове. — Пропил! Пропил ботиночки-то последние!

— Соня, Сонь! Люди ж смотрят… — виновато и глупо улыбаясь, пытался закрыть лицо руками нежданно воскресший.

И пока толпу занимала семейная сцена, Виктор Дмитриевич в сердцах, чиркнув по асфальту подковой, пнул картонку и освободил труп от маскировки.

Тишина навалилась, как насильник в лифте.

Мелко и часто крестясь, старуха попятилась, выронив ведро с мусором, волосы на бородавке встали дыбом.

Первый из джипа с ухмылочкой повернулся было ко второму: глянь, мол, какой у нас в России забавный народ, да так и замер.

Заметив перемену в лице дружка, второй рывком обернулся. Зажмурился. Потряс головой. Открыл глаза и залепетал:

— Слышь, начальник, это не мы Толяна грохнули… Не мы… Нет, отвечаю, было дело, поцапались в бане… С кем не случается по пьяной лавочке… Что правда, то правда — попинали его малость и за дверь вытолкали… Так мы ж потом ему шмотки в окно кинули… — Голос без надежды, что поверят.

Дальше Максим Максимович не слушал, потому что уже сворачивал за угол, кожей ощущая на спине липкий взгляд фээсбэшника.

На Загородном проспекте, не в пример дворику, было светлее. Начинался очередной понедельник. Люди спешили на работу. Не «мерседес», не джип, а, как встарь, служебная «Волга» ждала Максимыча на другой стороне проспекта, возле Витебского вокзала. Правда, пришлось перебегать дорогу перед самым носом у стрекочущего кузнечиком трамвая.

Максимыч дернул на себя незапертую черную дверцу и втиснул тело внутрь салона, на сиденье рядом с шофером, дрыгающим ногой и отмахивающим ладонью такт песни.

— Самба белого мотылька!!! — голосом Леонидова надрывалось «Радио Балтика». Или голосом Меладзе?

Максимыча это не очень-то волновало. Он кивнул шоферу — дескать, двигаем в офис — и переключил приемник на спецволну. В салоне пахло чем-то сладким, похожим на ладан.

— Семенов! — сквозь внезапно нахлынувший шум помех пробился неприятный, какой-то излишне руководящий женский голос. — Бдительные граждане стуканули, что на Витебском вокзале, возле валютника, баки толкают не просто кидалы, а наш родной постовой мент. Совсем оборзел. Проверь-ка.

— Так там же рядом «убойники» торчат — пусть сами проверят.

— Семенов, не наглей, «убойники» своими делами занимаются…

Максимыч лениво оглянулся на удаляющееся в заднем стекле здание метростанции «Пушкинская», закрывающее вид на Витебский вокзал. А мозг переваривал полученную на месте преступления информацию.

— Аникина, — прорвался в эфирные шумы мужской баритон, — спроси у заступающих, как там «Зенит» сыграл?

— Просрал твой «Зенит», — не без мстительности объявила диспетчер. — И вообще, Трюхин, не засоряй эфир.

Думать о трупе почему-то не хотелось. Максимыч, потянувшись, изловил с заднего сиденья портфель, щелкнул замочком и разложил на коленях блокнот. Несмотря на то, что машину слегка потряхивало, он разборчиво вывел на чистом листке:

«Калинин В. Д.: жидковат в коленках». И добавил рядом: «Перебродьков Л. Н.: продолжить работу».

Загородный проспект до самых знаменитых Пяти углов был перекрыт. Пришлось сворачивать на Фонтанку. Грязные облака висели над мертвенно-серой стылой водой.

Один из старейших и солиднейших заказчиков Максимыча — некая пейджинговая контора — искала себе достойного директора по безопасности. «Не старше сорока пяти, с опытом руководящей работы не менее…» Читай — со связями в органах. «Оклад — от полутора тысяч долларов США по договоренности». Поиск кандидатов такого уровня Максимыч старался не передоверять кому-нибудь из подчиненных, а выполнять сам. Чтоб нюх не терять, и вообще…

Наглая «тойота» на мосту подрезала «волгу». Шофер Сашка на это никак не отреагировал. Вышколенный кудрявый сфинкс. От самого проспекта маячившая в зеркальце «копейка» ушла прямо по Гороховой. И слава Богу, а то Максимыч, грешным делом, подумал было, уж не хвост ли?