Глотая гнилой нефтяной запах, Герасим искал лестницу с полминуты. Потом, придерживаясь за хлипкое, опасно прогибающееся перильце стал подниматься по звонко откликающимся издырявленным металлическим ступеням. И чем выше поднимался вдоль нервной системы кабелей и сантехнических аорт, тем наглее влага забиралась под одежду. Комары с праздничным писком набросились со всех сторон, но разлетелись недовольные.

Помещение, куда в конце концов попал Черный Колдун, не было ни служебкой для персонала, ни складом оборудования для текущего ремонта. В помещении стояла страшная компостная вонь, сдобренная промышленной вонью. Одинокую, висящую под потолком лампочку усердно засиживала мошкара. Где-то под ногами пронесся поезд. Лампочка начала раскачиваться, и мошкара принялась плясать, как кардиограмма прединфарктника.

В весьма неярком свете лампочки на грубой деревянной лавке перед застеленным газетами столом сидели трое. Но повернул голову к вошедшему только один. Тот, который в центре; одетый в черную робу, запятнанную то ли грязью, то ли нефтью, то ли кровью. Вторая лавка, лоснящаяся, будто смазанная тюленьим жиром, пустовала по другую сторону стола, приглашая гостя присаживаться.

— Чань с вами, братья, — хрипло сказал Передерий, чувствуя, как переполняющая катакомбы вонь потоком врывается в рот и водопадом спадает в желудок.

— Чань с нами, — согласился повернувший голову. — Последователи чань стерегут цитадель разума и служат заповедям. Зная начало, они доводят его до конца. Так учил Уцзу, — чуть приподняв лицо к лампе, просипел повернувший голову. И страшно было его лицо, не имеющее глаз. Ресницы и брови на месте, а глазницы затянуты дряблой кожей, свернувшейся в узлы наподобие пупов. Будто явился повернувший голову из мира, который человек забывает, проснувшись.

Сидящие по бокам согласно закивали, зябко, — это в такой-то духоте, — вжимая головы в воротники засаленных стеганых фуфаек. У сидящих по бокам не было не только глаз, но и носов, и ртов, шарообразные головы покрывал пегий ворс. Передерий знал, что на самом деле это не так. У них в головах имелись места и не столь обделенные. Просто сидящие по бокам родились с головами, развернутыми назад. Истинные хозяева метрополитена, кошмар метрополитена, исчадия метрополитена — три брата Жах, один без глаз, двое с повернутыми на сто восемьдесят градусов головами.

— Ты позвал меня, старший брат Жах, и я пришел, — хрипло произнес Передерий.

— Мы все позвали тебя, — многозначительно сообщил человек без глаз. — Как можно распознать людей, не пообщавшись с ними? Ведь только тогда получишь возможность как следует понять их, от глубин до мельчайших деталей, отметить их таланты и способности и, в конечном счете, увидеть, в состоянии ли они следовать пути. Так учил Уцзу.

— Что слышно в подземном мире, старший брат Жах? — осторожно спросил Передерий. Он догадывался о причине приглашения, и от этого уверенней себя не чувствовал.

— Говорили, будто ты ноги лишился. Вижу — враки, — расстегнул робу на брюхе и почесал волосатое тело главный.

Черный Колдун бросил украдкой взгляд за спины сидящих, на три расплющившиеся об бетонную стену тени. Ничего демонического в тенях не разгадал, и то ладно. Видимо, братья решили не применять против Герасима мистичковое оружие. Или все не так уж плохо, или не хотели напрячь раньше сроку:

— Про меня много врут. Говорят даже, будто именно я каждый год обламываю льдину с рыбаками и отправляю в Финский залив, — не придти сюда Герасим не мог. ЕГО ПОЗВАЛИ. Придя сюда, Герасим изнывал от подозрений и давал пятьдесят на пятьдесят, узрит ли снова открытое небо.

— В конце концов, как учил Цаотан Цин, чувства у каждого человека свои, и очень трудно постичь подлинные причины чего бы то ни было. Поэтому не погнушайся нашим угощением. Садись, беседа будет долгой, — рука старшего описала полукруг над ополовиненной бутылкой водки, вспоротой банкой кильки в томатном соусе и грубо нарубленным батоном вареной колбасы. На тыльной стороне приглашающей руки подмигнула вытатуированная рожа демона ракшаса.

Передерий остался стоять. Тогда встали два брата и прицельно стали с разных сторон обходить стол, держа руки в карманах и тяжело переставляя звякающие набойками кирзовые сапоги. И где-то было даже забавно наблюдать, как на тебя надвигается безликая сила, как к тебе приближаются не лица, а жухловолосые затылки. Если бы не было страшно. Если бы в этом движении не подразумевалась явная угроза.

Герасим Варламович не боялся смерти. Он даже мечтал о ней. Но не здесь и ни сейчас. Поэтому, демонстративно надменно хмыкнув в усы, Герасим во избежание нагнетания напряженности шагнул по хрустящим упаковкам от таблеток и выпотрошенным чайным пачкам, сел на лавку, и она со скрипом прогнулась. Вернулись, удовлетворившись благоразумием гостя, на места по бокам от старшего и младшие братья. Утонувшие во мраке, они стали различимы не больше, чем второстепенные персонажи рембрантовского «Возвращения блудного сына». Левый сплюнул на стену за своей спиной — в прошпаклеванное мхом перекрестье щелей меж бетонными блоками.

Здесь были бессильны любые благовония, и, как бы демонстрируя независимость, Передерий отодвинул подальше чадящую под самым носом плошку с нацеленными вверх ароматическими палочками:

— Я пришел, потому что вы меня позвали, а не потому, что мне приснился Гребаха Чучин. Но я сыт, и у меня мало времени, — осторожно, прилагая максимум усилий, чтобы высказывание не прозвучало дерзостью, прогудел Черный Колдун.

— Наставник Цзыдэ Хуэй говорил, что если люди вынашивают скрытые планы, они в высшей степени вредны, даже если обладают талантами, — рука старшего брата отодвинула граненый стакан, и палец сбитым черным ногтем подчеркнул статью в застилающей стол газете. Это был пресловутый номер «Третьего глаза» с поклепом на Передерия… Старший Жах не нуждался в глазах, пока рядом находились младшие братья.