Шрифт:
Анну он не осуждал, зная по себе, что никому верить нельзя, кроме своих глаз и носа, тем более каким-то бумажкам. Анна смогла провести не только музей, королеву, но и целую страну, которая верила бумажкам больше, чем своим глазам и здравому смыслу. Так закончилось первое приключение кота Колбаскина на культурном фронте среди культурных людей. Он вынес из этого периода брезгливое отношение к современному искусству, которое могло выставить в качестве экспонатов экскременты кота на тарелке, называя это «частью культурного наследия человечества». Даже и котам ясно, что к искусству это не имело ни малейшего отношения.
А Колбаскин спешил к новым приключениям, новым встречам, новым кошачьим открытиям, и мы последуем за ним.
Приключения кота Колбаскина в министерстве финансов
После побега из института современного искусства Колбаскин попал на улицу. Он попробовал найти понимание и еду в нескольких уличных кафе, но его оттуда гнали. Хотя время шло к зиме, некоторые кафе выставляли днем столики с одеялами, лежащими на стульях, и выставляли рядом со столиками большие обогревательные лампы. Почему людей тянуло сидеть на улице, а не в теплом помещении кафе, Колбаскин не знал, но теплые лампы ему нравились, и когда он замерзал от утреннего мороза, он осторожно грелся у этих уродливых газовых ламп. И вот в конце улицы Колбаскин нашел забегаловку с сэндвичами и багелями. Забегаловка была малюсенькая, только с одним столиком, но дверь была все время открыта, так как люди заходили, покупали кофе и багель с маслом и опять уходили на улицу, унося еду с собой. Женщина, продающая кофе и багели гнать Колбаскина не стала, и тот пристроился под единственным стулом этого малюсенького приюта тепла и еды. Там было тепло и не так дуло, а тепло Колбаскин любил. Ему пошел уже пятый год, и он стал чувствителен к холоду.
Именно сюда зашел человек в толстом пальто с портфелем. Он сел к столу, достал что то из портфеля и стал читать бумаги, жуя багели. Колбаскин потерся об его ноги. Под стол протянулась рука и погладила Колбаскина по голове. Тот заурчал, как радиатор, полный газовых пузырьков, от явного удовольствия. Под стол протянулся кусок багеля с маслом. Колбаскин аккуратно взял подачку и стал смачно есть багели, показывая всем видом, что багели ему нравится. Тут сидевший встал, положил бумаги в портфель и ушел, не посмотрев на Колбаскина.
Вечером хозяйка закрыла точку питания и выгнала Колбаскина на осенний холод. Он пошатался по улице и пошел спать в парк, свернувшись от холода колечком, а уже ранним утром пришел опять к багельной тётке. Она его не прогнала опять, и он благодарно забрался под стул. И опять к вечеру пришел тот же человек в темном, толстом зимнем пальто и портфелем. Он заказал багель с куриным салатом и кофе. Потом заглянул под стул и увидел Колбаскина. «Кот ваш?» — спросил он хозяйку. «Ничейный кот, приблудный».
«А красивый», — сказал человек с портфелем. «Со мной пойдешь?» — обратился он к Колбаскину. Тот понял и стал тереться о брюки человека в пальто и с портфелем. «Ну, хорошо, возьму тебя в министерство», — заключил пришедший, прикончив багель с курицей. «Пошли, усатый!» И он позвал Колбаскина: «Кис-кис! Пошли на работу!» Два раза звать Колбаскина было не надо. Он все понял, правильно оценив обстановку, и пошел след вслед за человеком с портфелем.
Через десять минут они входили в здание с тяжелыми дверьми, куда вела широкая лестница. То было министерство финансов, а человек был бухгалтер, подсчитывающий растущие расходы этого государства. Он был ни министр, ни замминистра, которые менялись часто, а простой бухгалтер, и работал он в министерстве финансов уже двадцать лет. У него был кабинет, компьютер и иногда он даже спал на работе.
Вот туда-то, в мир финансов и цифр, и попал наш Колбаскин. Съестного тут не было, но были мыши, которые пищали ночью в коридорах, и было тепло, поэтому Колбаскин решил здесь, в министерстве и перезимовать до весны.
Но его планам не дано было осуществиться. Ноябрь прошел для него тихо. Он спал днем на диванчике, вставая только попить молочка и поластиться к хозяину, сидевшему целыми часами за письменным столом и глазевшему в экран компьютера. Потом хозяин что-то писал и охал. Потом бегал куда-то относить написанное и напечатанное на бумаге. Только раз в день хозяин был весел — это когда бы перерыв на обед. Тогда он исчезал на сорок минут и всегда приносил Колбаскину из столовой что-нибудь вкусненькое. Это кот любит и ценил, ластясь и поднимая свой полосатый хвост трубой.
Хозяин был одинок, поэтому вместо ужина ел по дороге или шаварму или багель с кофе. Так хозяин и жил. Но когда министерство опустевало, начиналось время Колбаскина. В министерстве жили мыши и крысы. Вообще их в городе было полно, так как люди выбрасывали недоеденную пищу в контейнеры, которые стояли по всему городу. Выбрасывали и рестораны, и магазины продуктов, и склады, так что пищи и для мышей, и для крыс было предостаточно. А в министерстве финансов был еще и клей, и бумага для мышиных гнезд, и старые книги в кожаных переплетах. Колбаскин охотился на мышей не только для еды, но и из-за развлечения, и иногда к утру складывал свою добычу у порога столовой. Он думал — не все ли равно повару из чего делать котлеты — из старого, неизвестно сколько лежавшего на складе мяса или из свежеубитых мышей, но повар логики Колбаскина не понимал, а брезгливо выбрасывал мышей в помоечные контейнеры — чтобы никто из министерских не видел.
Старую еду из помоек благородный Колбаскин не ел, зная, что энергии там никакой нет, и для жизни такие остатки никак не годятся. Хотя хозяин питался иногда остатками от вчерашней пиццы или курицы за неимением времени. Но Колбаскин видел, что проку от этой старой еды было мало. Хозяин плохо видел, плохо слышал и нос его не мог различить те запахи, которые Колбаскин с легкостью ловил на расстоянии до километра. «Даа, с такой едой далеко не уедешь», — думал кот. Да еще хозяин травил себя какой-то вонючей жидкостью, ядом — как понимал Колбаскин. Этот яд хозяин наливал в хрустальные бокалы и пил, становясь очень веселым и разговорчивым. Он даже Колбаскину предлагал и наливал в блюдечко — иногда вина а иногда коньяка, но тот брезгливо отворачивался, не дотрагиваясь до ядовитых напитков.