Шрифт:
– Как твое имя, добрый человек? – спросил Робин Гуд, когда стрельбище осталось позади.
– Томас из Скарборо, – отвечал тот. – Провалиться мне на этом месте, если я не хожу на судне «Дикая Утка», самом большом из всех, что держит у нас в гавани вдова корабельщица.
– Спасибо тебе, Томас из Скарборо, – сказал Робин. – Даст Бог, отплачу добром.
– Да чего там, – проворчал капитан. – Только вот что, Робин Гуд. Придется тебе чуток поплавать с нами, худо мне будет, если дознаются, что ты у меня не служил.
– Сроду не выходил в море, – засмеялся Робин. – Согласен, если тебе будет толк от неумелого моряка.
– Боюсь, тебе покажется мокровато с непривычки, – ухмыльнулся Томас.
– Ничего, зато смоет уголь с волос и бороды, провались эта краска, зря я на нее понадеялся! – Вслед за Робином расхохотались и моряки. – В море так в море!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Гавань Скарборо
Беспокойно было море у гавани Скарборо. Небо, затянутое тучами, предвещало грозу. В перепуганное стадо сбились у берега баркасы и корабли, боясь довериться волнам.
Но старый Томас решил довериться своей сноровке и приказал развернуть паруса по соленому ветру.
– Живей-живей, торопил он моряков, – стуча сапогами по палубе. – В такую погодку самая рыба!
– Если сами не пойдем ей на корм, – проворчал один из матросов, берясь за весло.
Паруса надулись и зазвенели. «Дикая утка» устремилась в открытое море – только длинная борозда пенилась за кормой.
Саймон усердно помогал ставить перемет, но толку от его помощи, признаться, не было никакой. Ох, и наслушался брани новоявленный моряк! Известно, никто не ругается крепче и чаще моряков. Ну да брань на вороту не виснет – не умеешь, не обессудь: не со зла, а сгоряча.
Саймон отошел от греха на нос, полюбовался как режет внизу деревянная птица зелено-серую воду. Ох и глубоко, должно быть! Куда ни кинь взгляд – водная гладь в белых барашках пены и небо в серых тучах. Больше ничего. Э, нет! Взгляд стрелка выхватил вдали темную точку. Корабль! Что ж, может и еще кто непрочь порыбачить.
Точка увеличивалась, обретая очертания корабля. Саймону стало видно, что происходит на борту. И то, что он увидел, ему не понравилось.
– Послушай, капитан, – обратился он к Томасу, только собравшемуся было передохнуть. – У вас на море всегда приветствуют друг дружку каменными ядрами?
– Что ты плетешь, парень? – сердито спросил Томас, вглядываясь из-под руки. – Ну, корабль. Скажешь, ты можешь разглядеть отсюда, все, что на нем делают?
– Все не могу, – ответил Саймон. – Но вижу, что готовят камнеметные машины и абордажные крючья.
– Проклятье!! – воскликнул Томас, глядя на корабль. – Идет на сближение, и если ты не врешь, нам не сдобровать.
– Попались как рыбка в перемет, капитан! – крикнул мальчишка, вскарабкавшийся на мачту. – Пират!!
– Право руля!! – заорал Томас. – Ах, чтоб тебе пусто было! Не уйдем!
Ветер благоприятствовал пирату, летевшему, раскинув паруса, навстречу рыбацкому кораблю.
– Ах, ты, нелегкая! – Саймон, вскинувший свой лук, с досадой опустил его. – Не привык я стрелять стоя на качелях! Придумал! Эй, ребята, живо привяжите меня к мачте!
– Это еще зачем?!
– Делай как сказано, пока не поздно! Вся надежда на то, что мои стрелы летят дальше их булыжников!
Сообразив, рыбаки быстро привязали Саймона к мачте.
– Ты, паренек, бери мой колчан и подавай стрелы одну за другой! – Стрелок примерился вновь. – Ну, так-то все же лучше, хотя эта болтанка все равно мешает!
Свист в воздухе. Пиратский корабль потерял управление и завертелся волчком: рулевой упал со стрелой в груди.
Одна за другой пели стрелы, сбивая бегущих к штурвалу пиратов. Последним упал, свалившись прямиком за борт, пират в красной косынке, угнездившийся на мачте.
– Французы, – угрюмо сказал Томас, перешагивая на палубу пришвартованного рыбаками пиратского корабля.
– Кто ж их разберет, – проворчал один из моряков, глядя на груду тел.
– Нюхом чую, французы.
– Капитан!! В трюме – сукна и шелка!
– А корабельный ящик полон золотой монеты!
– Вот это улов так улов!
– Ну и рыбка!
– Да уж, порыбачили на славу. Будет и нам пожива, и старухе-корабельщице – ей ведь, бедняге, тоже живется небогато. Но сперва, друг Саймон, сделай милость, возьми твою долю. Победа твоя, стало быть и дележ свой.