Шрифт:
Это «категорично отвечаю перед Родиной» было частым его выражением, и он говорил сотрудникам: «Мы не просто принимаем решение, а от этого решения зависят интересы государства».
Конечно, он рисковал. И когда писал Сталину: «Я не согласен с Вашим решением отстранить меня, как конструктора, от полетов...», и когда в разговоре с ним стоял на своем: «Я конструктор, и я так считаю...»
Вышел приказ: срочно запустить в серию штурмовик на Воронежском заводе, сдав чертежи до 20 декабря 1940 года.
«Сдали мы чертежи в одноместном варианте,– вспоминает М.И. Ефименко.– Стрелка вытащили из кабины. Туда дополнительный бензиновый бак поставили».
Заместителем главного конструктора по самолету Ильюшин назначил А.Я. Левина и сказал ему:
– Надо немедленно ехать в Воронеж. Есть решение – внедрять штурмовик.
– Сергей Владимирович, у вас есть Бугайский, тоже заместитель...
– Бугайский внедряет в Ленинграде. Я не хочу его оттуда забирать. Там на заводе такие прохиндеи, что должен сидеть человек, не отдираясь, и пока он там не выпустит самолет, я не заберу его оттуда. А тебе надо ехать в Воронеж.
– Какими правами я буду обладать? – спросил Левин.
– Очень просто, Толя. Все права, какие есть у меня, будут и у тебя.
– А я не знаю, какие у вас есть права.
– Ты не задавай вопросы, командуй, и все. Не подчиняются – заставляй. Вся конструкция будет на тебе. Хороший самолет пойдет – тебе лафа, не пойдет – с тебя и спросят.
– Когда ехать?
– Завтра.
– Завтра не могу.
– А когда можешь?
– Послезавтра.
– Ладно. Послезавтра устраивает.
– Сергей Владимирович, а если я приму решение, а вы с ним не согласны? Должен ли я у вас его утверждать?
– Ничего. Отсутствие решения хуже неправильно принятого решения. Решение принято – надо проводить.
– А если вы недовольны?
– Ну, недоволен, отменю твое решение.
– Но мне будет неудобно...
– А ты не стесняйся, я буду отменять.
– Один раз отмените, второй, третий – у меня не станет авторитета.
– Ну и что, сам виноват. А если много придется отменять, я тебя сниму и назначу другого. Иного выхода нет.
– Я предложу конструкцию, вы с ней не согласны, а считаю, что вы не правы. Что делать?
– Отстаивать свое решение,– говорит Ильюшин.
– Но вы все-таки прикажете сделать по-своему. Кто потом будет виноват?
– Ты будешь виноват.
– А почему?
– Не убедил меня.
– А сколько можно убеждать?
– Семь раз. Если ты меня семь раз убеждал и не убедил – все. После этого я беру ответственность на себя.
– А если либо кое-как сделаем, либо надо срок продлить?
– В зависимости от обстоятельств надо поступать,– говорил Ильюшин.
– Обстоятельства – начальство дало срок. Не сделаем – без премии останемся или выговор получим.
– Ну и что – выговор? Сделал плохую конструкцию, всю жизнь эксплуатационники будут тебя поминать лихом, и все забудут, что ты сделал ее в срок. А опоздал, получил нагоняй от начальства, но сделал хорошую вещь – все благодарны. А то, что нагоняй получил, пойдет на общее благо.
«Так я и поехал в Воронеж,– говорит А.Я. Левин.– Конечно, он за мной следил, а не просто бросил на произвол судьбы. За всю жизнь у меня был один случай, когда я к нему пять раз ходил убеждать. Убедил. А вопрос об отмене моего решения он поставил однажды, и тут я уперся». Но об этом позже...
В конце февраля 1941 года опытный БШ-2 прошел заводские испытания, 20 марта завершились государственные испытания, но еще до их окончания, 10 марта на заводе выпустили первый серийный штурмовик. Спешили, потеряв почти год понапрасну.
Запустили штурмовик и на Ленинградском заводе. Но Сталину стало известно, что сроки сдачи машин срываются, он вызвал членов Политбюро Маленкова и Жданова, наркома авиационной промышленности Шахурина, его заместителя Яковлева и директора Ленинградского завода Зальцмана. Директор стал махать перед Сталиным синькой серийного чертежа корпуса БШ-2. Чертеж был рабочим, побывал в цехах, рваный, в масляных пятнах, с многочисленными пометками, которые можно было принять за исправление ошибок: «Низкое качество чертежей и есть причина большого брака и срыва выполнения задания! И все чертежи штурмовика, товарищ Сталин, в таком состоянии! Это безобразие!»
Разгневанный Сталин позвонил Ильюшину: «За такие чертежи я привлеку вас к ответственности!»
Ильюшин попытался объяснить, что дело отнюдь не в чертежах, но Сталин слушать не стал: «Я занят, мне некогда. Передаю трубку Жданову, объясняйтесь с ним».
В тот же вечер Ильюшин отправился в Ленинград, утром был на Кировском заводе, во всем разобрался, и Зальцману досталось от Жданова...
Непросто было придумать для кабины броню из стекла – очень хрупкого материала. Исследования, проведенные под руководством профессора И.И. Китайгородского, привели к созданию стекла «БС» – бронестекла, которое было в 25 раз прочнее обычного. Но это уже в войну...