При каждой встрече мне пришлось отвечать на одни и те же обязательные вопросы: сколько лет и из какой я станицы. В одном месте ответил, как всегда, в шутку: из рязанской. Тут же последовало с обостренным любопытством:

–  А какого она округа? Что-то не слышал такую.

–  Есть и такая, - ответил я.
– Как не слышали! Немногим больше полутора сотен верст от Москвы. Знаете, откуда махорка к нам поступает?

–  А… Которых косопузыми зовут! У нас фуражир Петр Болотников оттуда был.

–  Да, тот самый, но я только на одну половину косопузый, на вторую - с владимирскими богомазами сроднился. По отцу из косопузых, по матери - от богомазов. Теперь, породнившись с казаками, думаю, с вашего разрешения, заселить где-нибудь на Медведице новую станицу и назвать ее или рязанско-суздальской, или владимирско-касимовской.

Чубатые, потемневшие от загара и ветра лица говорили о воле и мужестве этих людей, о непреклонности бороться до победного конца. Подавляющее большинство были настоящими патриотами своей команды, полка, дивизии. Если судьба отбрасывала их в сторону от товарищей по полку, они всегда искали и обязательно находили возможность возвратиться в свою часть. И ждали их здесь, и встречали как дорогих, родных людей. Даже в своей же бригаде или дивизии их нельзя было переманить в другую часть, пусть та и представлялась им в более заманчивом положении. К примеру, самые боевые разведчики команды Масленникова никогда не изъявляли желания перейти в блиновскую конную бригаду нашей же дивизии, где служба для истинного кавалериста могла показаться более выигрышной, действительно боевой и где простору для казачьей души было хоть отбавляй.

Первая же встреча с бойцами показала, что все они безгранично верили в своих командиров, с любовью рассказывая о них всякие боевые и занимательные истории. И безусловным авторитетом для них являлся, конечно, сам командир полка Голенков.

Однако кое-что меня и озадачивало. Как комиссар, я решил взять на учет партийцев и комсомольцев, а их-то, за исключением самого командира конной разведки Масленникова, не оказалось.

–  Среди казаков партийных мало, их больше в пехоте, [85] - высказался один мигулинский казак.
– У нас был такой, из иногородних, да после ранения пока что-то не вернулся. Нам, казакам, как-то не до того. Да и заслуг и грамотности у нас еще мало, чтоб в большевики влазить. А что касается ответственности, то, попадись к белякам, с нами расправятся, как с идейными, без скидки.

В этих рассуждениях слышалась точно такая же нотка, которая была свойственна и самому командиру полка Голенкову. Мысли командира незримыми путями передавались его бойцам.

С комсомольцами дело обстояло не лучше.

–  Какие среди нас комсомольцы? Как видите сами, у нас все уже вышли из этого возраста!
– так отвечал за всех своих совсем еще молодой казачина. По всему было видно, что в его представлении комсомольцами могли считаться только юноши допризывного возраста.

Стало совсем светло, когда мы расставались с последней группой, где разговор получился особенно долгим. Это были казаки, только что поступившие к Масленникову на пополнение из нашего отряда.

В это время совершенно неожиданно во двор въехала на добром дончаке смуглая стройная девушка в белом с красным крестом платке и санитарной сумкой на плече. Удалой вид, правильная и завидно красивая посадка на коне, подвешенная с левой стороны седла казачья шашка - все говорило о том, что это не просто сестра милосердия, но и боец-кавалерист. Оказывается, еще часа три назад ее вызвали сюда помочь одному из малодельцев, у которого начались такие боли в животе, что хоть ложись и умирай.

Узнав, что больному уже намного лучше и в помощи он не нуждается, девушка со словами: «Тогда прощевайте, у меня еще других больных много» - повернула коня и на рыси выехала со двора.

Масленников успел рассказать мне об этой необыкновенной медсестре очень немногое:

–  Вот вам и наша комсомолка. Она казачка, любимица и гордость всего полка. Одна у нас беда с ней - все мы в нее влюблены, а она даже холостых не признает. Жалеет только одних раненых, да и то пока перевязывает…

Впрочем, на другой день комсомольцы нашлись и среди конной разведки Масленникова, и в пехоте. Но только двое оказались старожилами полка, со служебным стажем немногим более двух месяцев. Все же остальные, [86] подобно мне, прибыли на Дон по первой комсомольской мобилизации и теперь, после отступления, влились пополнением в наш полк. Почти все они, минуя политотдел дивизии - чтобы не быть посланными куда-нибудь на тыловую работу, - являлись прямо в подразделения полка и просили о зачислении добровольцами в ряды Красной Армии. Среди них мне было особенно приятно встретить краснощекого, коренастого саратовца Сашу Агапова, с которым я познакомился еще в Козлове, куда мы, владимирцы и тридцать саратовских комсомольцев, прибыли одновременно по мобилизации. До этого Саша Агапов был секретарем комсомольской ячейки в Саратове. Здесь же, на Дону, он, как и мы, владимирцы, был направлен на работу в хутор Секачи, что в тридцати верстах северо-западнее станицы Малодельской.

На мое предложение возглавить в полку комсомольскую работу Саша Агапов охотно согласился. Мы решили начать с небольшого - взять на учет всех комсомольцев, включая и тыловиков, с тем чтобы в последующем перераспределить их равномерно по всем подразделениям полка и, организовав там ячейки, начать вовлекать в комсомол наиболее боевую и преданную делу партии молодежь. Нужно отметить, что и Суглицкий еще при первой нашей встрече сказал, что он ожидает комсомольское пополнение, и обещал усилить им наш полк.

Объехав за два дня почти все полковые подразделения и воспользовавшись тем, что на фронте спокойно, я решил добраться и до полкового обоза второго разряда, располагавшегося примерно в пятнадцати верстах, в деревне Водопьяново, северо-восточнее саратовской Елани. Эта поездка входила в план моего ознакомления с полком, и Голенков ее одобрил. Командир рассматривал тыл части не только как снабжающий орган, но и как боевую организацию, которая в условиях гражданской войны иногда даже первой подвергалась ударам со стороны прорвавшихся конных групп противника. Кроме того, там же обычно располагался и штаб полка, а также санитарные учреждения, в которых скапливалось изрядное количество легкораненых красноармейцев. Для меня было очень важным, пока не начались бои, не только ознакомиться с этой организацией и ее людьми, но и на место разобраться с жалобами на наших хозяйственников, которые уже передали мне красноармейцы-фронтовики.