– Она думает, это будет смешной роман, – покачала головой Манька, – но очень ошибается.

Это будет грустный роман о том, как инопланетяне захватили нашу планету и погнали людей в рабство.

– Куда?

– Не знаю, я пока не придумала название их планеты.

– Можешь назвать планету Элижбетой, – встрепенулась Каринка.

– Я подумаю, – милостиво согласилась Манька. – А что такое Элиж– бета?

И по дороге на задний двор мы с сестрой наперебой стали рассказывать о бородатом дядечке из телевизора.

– Точно назову планету Элижбетой, – решила Манька и толкнула дверь погреба. – Пап, пойдем пирожки кушать, ой!

– Чего это «ой»? – Мы заглянули следом и встали как вкопанные. – Здрассьти, Дядьмиш!

– Здравствуйте, девочки. – Дядя Миша топтался в груде каких-то осколков и всем своим видом напоминал сумасшедшего дядечку из телевизора.

– Пап, ну что ты опять натворил? – вздохнула Манька.

– Заставил полку пустыми литровыми банками, а она возьми и рухни. Плохо прибил, значит.

– Литровыми? Вот такими? – показали мы приблизительную высоту банок.

– Да.

Мы похолодели. Литровые банки были самыми дефицитными. Туда закатывали конфитюры, аджику, баклажанную икру, печенные на огне овощи, домашнюю тушенку. Ба доставала эти банки с боем и поэтому тряслась над ними, как над сокровищем. Чуть ли не каждую в лицо знала.

– Я соберу все осколки и выкину. Авось мама не заметит. – Дядя Миша умоляюще посмотрел на нас: – Вы только не говорите ей, ладно?

– Заметит, это же литровые банки, они у нее все наперечет, – обнадежили мы его.

– Мать их за ногу, – пригорюнился дядя Миша.

– Пойдем пирожки есть, а то Ба спустится за нами и увидит, что вы тут натворили, – потянула я его за руку.

– Пойдем.

Пирожков поесть нам не удалось. По кухне, как ошпаренная, металась Ба. Стол был завален свертками с едой. Ба в спешном порядке нарезала хлеб, раскладывала по мискам сыр, соленья и овощи.

– Миша, – выдохнула она, – позвонил Юра, сказал, что едем на тттаттт– лыки. Я не знаю, почему такая спешка, но он таки умолял поторапливаться. Хорошо, что я успела пирожки дожарить, а то к нашему возвращению тесто бы прокисло. Да! Юра просил взять шампуры и… – Ба выпучилась. – Забыла, что еще просил взять. Наринка, набери домой, узнай, что отцу еще было нужно.

Я побежала вызванивать папу.

– Але? Мам? А что еще папе нужно было, кроме шампуров?

– Ян Амос Коменскиииий! – позвала мама. – Что еще, кроме шампуров, ты у Миши просил?

– Нарды. Скажи, чтобы нарды взял!

– Папа, а сиводни воскрысенье или узе рано? – долетел до меня голос Гаянэ.

– Доконала-таки, – удовлетворенно хмыкнула я и положила трубку. – Дядьми-иш, нарды, папа просил нарды взять!

Однажды прекрасным июньским утром мы сидели в беседке нашего двора и наводили марафет. Мы – это Маринка из тридцать восьмой, Манюня и мы с Каринкой. То есть мы с Манюней и Маринкой наводили марафет, а сестра мастерила рогатку. Маникюр и прочие девчачьи забавы она не особо жаловала, поэтому периодически косилась на нас и выдавала презрительное «пф!».

Двор пустовал: детей на летние каникулы разобрали бабушки, а Рубик вообще уехал в Кисловодск. «Небось нервы лечить», – подумала я, покосившись на сестру.

Каринка откровенно скучала. Терзать было некого. Она стоически терпела наш щебет «ни о чем» и, чтобы не терять навыки, периодически задирала то меня, то Маньку. Мы великодушно ее прощали, потому что понимали – Каринка в печали.

– Через неделю поедем в лагерь, и ты сразу придешь в себя. Детей там много, будет кого мучить, – утешала ее Манюня.

Сестра основательно готовилась к поездке. Сегодня она мастерила третью по счету рогатку. Две другие уже лежали на дне нашего чемодана, для отвода глаз завернутые в папины старые семейники.

– Этой рогаткой я буду брать на мушку вожатых, – сопела сестра, обматывая рукоятку медицинским пластырем, сворованным в домашней аптечке.

Пока Каринка строила апокалипсические планы насчет своего досуга в лагере, мы, по очереди заглядывая в осколок раздобытого на помойке зеркала, наводили марафет. Сначала густым слоем размазали по лицу Сонечкину присыпку, потом нанесли на веки серебрянку, которую своровали из мешков, наваленных в тамбуре четвертого подъезда. Рабочие добавляли ее в какую-то смесь и закрашивали батареи в подъезде. Баратеи намертво схватывались металлическим сиянием и несколько недель отчаянно смердели на все четыре стороны. Сами понимаете, пройти мимо такой красоты мы не могли, поэтому воровато отсыпали несколько горстей в оперативно подставленный Маринкин подол. И теперь интригующе отсвечивали в пространство сероватыми веками и бровями.