На вопрос, зачем ей таблетка, сестра всегда давала разные ответы. Сегодня она говорила, что таблетка для «возмозных перемен», завтра – «чтобы глаза были пупырцатые», а послезавтра вообще могла сказать, что таблетка для того, чтобы луна была круглая. Точка.

– Этот ребенок передает какую-то шифрованную информацию из космоса, а мы не можем ее разгадать, – смеялся папа.

– Дадада! – важно кивала Гаянэ, доставала из сумки блокнот и вносила туда очередную запись каракулями.

– А что ты написала? – любопытствовал папа, осторожно заглядывая через плечико дочки в блокнот.

– Погоду, – безмятежно отвечала Гаянэ. – Завтра будет туман, ветер северо-юзный. Девяносто восемь градусов. Местами снег.

– Прямо-таки снег? – прятал улыбку папа.

– Ладно, лед, – охотно шла на уступки сестра.

Если Гаянэ предпочитала ходить в гости только с сумочкой через плечо, то Сонечка, отправляясь на прогулку в коляске, требовала обязательного музыкального сопровождения. Обязательное музыкальное сопровождение обеспечивал ей радиоприемник «Электроника». Без радиоприемника наша младшая сестра наотрез отказывалась залезать в коляску. Однажды, только однажды мама настояла на своем, усадила упирающуюся дочку в коляску и пошла выгуливать ее по периметру двора. Прибежала она ровно через пять минут с насквозь зареванной Сонечкой на руках. Потому что ор, который подняла сестра, обнаружив себя: а) на улице, б) в коляске и в) без «Электроники», – разбудил в далеком Китае знаменитое терракотовое войско императора Цинь Шихуанди и вызвал торнадо в американском штате Огайо. Больше на такие эксперименты с Сонечкой мама не решалась.

Поэтому покидали мы двор традиционной веселенькой кавалькадой. Впереди, под звонкое Пугачевское «Арлекино», катилась цвета весенней травы коляска Сонечки. Периодически «Арлекино» прерывался сводками новостей: «шфшшшш… нском аэропорту сделал аварийную посад… шфшшшш. голодающие африканские стр… шфшшшш. реда– ем концерт по заявкам труж. хшфшшшш. говорит Москва!»

Рядом с мамой, буквально вцепившись в подол ее юбки, шествовала Гаянэ. Сестра важно задирала к уху плечо, на котором болталась сумочка, а для верности прижимала ее к боку локтем и, периодически оборачиваясь, бросала грозные, предостерегающие взгляды на нас. Чтобы мы вдруг не покусились на ее богатство.

А замыкали шествие, делая вид, что не имеем к нему вообще никакого отношения, мы с Каринкой. Горожане при виде нашей процессии совершенно не удивлялись и, перекрикивая немилосердное шипение радиоприемника, пытались заводить с мамой светские беседы:

– Надя-джан, смотрю, вы в гости собрались?

– Шфшшшш. кровопролитной вьетнамской вой.

– В гости!!! К Розе Иосифовне!!!

– Шфшшшш. нужно быть смешным для всех!

– Ооооо, кланяйтесь ей от нас!

Ба была несказанно рада нашему приходу:

– Надя, развешивай белье, а потом поможешь мне с цукатами, а то я замучилась одна возиться!

– Ура, цукаты! – запрыгали мы. Цукаты, которые делала Ба, были невероятной, восхитительной, просто фантастической вкусноты. Съедались они в момент, зато на готовку требовали бесконечной возни и терпения.

Для начинки Ба обжаривала в большой чугунной сковороде фундук, шелушила его, потом перетирала в ступке. Далее она добавляла в орехи сахарного песка, корицы, ванили, совсем чуть гвоздики.

Ставила в большом медном тазу вариться густой сироп. Пока сироп закипал, Ба начиняла ореховой смесью груши. Для цукатов покупались чуточку недозрелые плоды сорта «Дюшес летний». Ба выковыривала острым ножом чашечку и сердечко груши и начиняла ее ореховой смесью. Важно было сохранить у груш хвостики, потому что потом за эти хвостики их опускали на несколько секунд в кипящий сироп и укладывали аккуратными рядами на подносы. Далее груши накрывали марлевой тканью (от мух и других насекомых) и сушили в тенечке. Через три часа процедура повторялась – груши на несколько секунд окунали в кипящий сироп и выставляли обратно во двор. После десятого-двенадцатого захода плоды покрывались вязкой карамельной пленкой. Пахли они просто умопомрачительно – сладко-пряным и ореховым, и ничего, кроме преступного желания незамедлительно сожрать их, не вызывали.

Скоро утомленная путешествием Сонечка спала в коляске под тутовым деревом. «Шшшш», – шумел ветер в листьях, убаюкивая нашу упрямую младшую сестру, «пха-пха-пха», – хлопали крыльями развешанные на веревках влажные пододеяльники. Гаянэ, путаясь под ногами взрослых, выдавала очередные космические шифровки, а мы с Карин– кой и Манюней по возможности тихо ковырялись в Маниной комнате. Выводить из себя Ба, когда она готовит цукаты, себе дороже. Потому что довести дело до «господибожетымоя» любой дурак может. А попробуй жить дальше, когда отгрохотал «господибожетымой»! С Чебурашкиными ушами, например, или с постоянным «Вечерним звоном» в голове после сокрушительного, метко пригвоздившего тебя к земле фирменного подзатыльника!

Поэтому сегодня мы вели себя очень даже благопристойно. Сначала вообще культурно сидели за Маниным письменным столом и разговаривали за жизнь. В частности – рассказывали Мане, как рухнул бельевой столб.

– Ах-ах, – заломила она руки, дослушав наш рассказ, – как обидно, что я этого не видела!!! Прямо весь свалился? Прямо выдрался из земли?

– Я тебе дело говорю! Рухнул с концами, подмял под себя крышу гаража и оборвал все веревки! – убедительно ходила я бровями.

– И мотоцикл Акопа сломал! – покачала головой Каринка. – Теперь, чтобы его отремонтировать, надо будет сначала продать.