И они еще глубже уходили в высокие воротники своих кафтанов, отупело поводя глазами по сторонам.

Большую строгость имел великий князь Иван Васильевич III в обращении со своими боярами. Никто не видел у него потачки. Слов нет, он не был так жесток и суров, как впоследствии внук его, царь Иван Васильевич же Грозный, но и мягкосердечием он не отличался и крепко держал в своих руках вельмож, трепетавших от каждого его взгляда. Бояре забывали в его присутствии свою обычную гордость и заносчивость. Никто не смел при нем затевать ссор и свар, учинять буйств, насилий и вообще недостойных дел, зная, что подобные деяния не останутся безнаказанными, и тем более неизменная смелость суждений князя Пестрого и других немногих сановников на придворных собраниях являлась удивительною, что великий князь временами как будто даже гневался на смельчаков, но потом опять снисходительно улыбался и говорил:

– - Ладно, ладно, строптивцы вы эдакие. Выслушал я речь вашу дерзкую... и сильно мне по сердцу она пришлась. Вижу я, по правде вы судите. А правду люблю я слушать...

– - И страх их не берет, право!
– - толковали в Москве про таких смельчаков и завидовали подобной отваге, перед которою бледнела всякая воинская доблесть.

– - Счастливчики! Право, счастливчики! Видишь, как голову высоко несут!
– - шептались трусливые бояре, видя, как Пестрый подошел к кучке осанистых вельмож, спокойно рассуждавших о чем-то неподалеку от дверей, ведущих во внутренние покои.
– - По правде, по совести они судят... Потому как любит их княже великий... А наш брат и пикнуть не смеет!..

– - В душу государеву они влезли, кругом его обошли, ну и болтают что на ум взойдет, благо принимают их словеса за суждение праведное, -- замечали другие.
– - А постращай бы их, к примеру сказать, батогами, живо бы правду забыли!..

– - Правдолюбцы, что и говорить!
– - шипели третьи из отдаленных уголков приемной палаты.
– - Тоже с советами лезут. А княже великий их слушает. А им чего не праведничать, ежели у них многое множество вотчин да тяглых людей есть! А отбери бы у них вотчины богатые да с сумой бы по миру пусти, каково бы запели тогда? Небось бы забыли про правду!..

Между тем князь Пестрый, не подозревая, что много глаз следит за ним с явной неприязнью, беседовал с князем Данилой Дмитриевичем Холмским, известным своими военными удачами. Тут же стояли князь Иван Юрьевич Патрикеев, князь Василий Иванович Стрига-Оболенский и суровый на вид боярин Василий Федорович Образец, закадычный приятель Пестрого.

– - Непременно поход будет нынче, -- говорил Холмский Пестрому, расправляя воротник своей ферязи.
– - Вчера государь о том обмолвился...

– - Куда поход?
– - спросил Пестрый.

– - На Великую Пермь! Пермяне обидели наших... каких-то купцов, говорят... Что-то такое там вышло...

– - Знаю, слыхал о том деле. И, говорят, крепко обидели?

– - Это Живоглота-то Сеньку?
– - усмехнулся Патрикеев, прислушавшись к разговору.
– - Знаю я поганую гадину! Недаром Живоглотом его прозвали. Воистину Живоглот настоящий!.. Из-за него бы, вестимо, марать рук не стоило бы. Но дело не в обиде наших торговых людей. У великого князя свои думушки...

– - Прибрать бы к рукам надо Пермь Великую, вот что!
– - буркнул Образец, ни к кому, собственно, не обращаясь.
– - А посему не упустит государь сего случая. Непременно поход будет на Пермь.

– - Что же, в добрый час, -- сказал Стрига-Оболенский.
– - Пермяне под новгородским началом состоят. А новгородцев летось поупарили мы малую толику. Следно и пермян подковать. Только далече эта страна от Москвы. Трудненько добраться до нее будет.

– - Ежели повелит княже великий, дойдем и до Перми живым духом!
– - тряхнул головой Пестрый.
– - Проходили же через нее воеводы Иван Руно да Иван Звенец в третьем году, когда в Черемисскую землю ходили...

На этом разговор оборвался. В палату вбежал юркий подьячий и возгласил:

– - Государь великий князь жалует, а с ним митрополит, владыко святой, да княжичи, братья государевы! Приуготовьтесь, князья-бояре именитые, государя встречать!

– - Господи, благослови!.. Что-то будет?..
– - пронеслось между присутствующими.
– - О чем соизволит судить княже великий?..

Дверь, ведущая во внутренние покои, распахнулась, и в палату вступил великий князь Иван Васильевич, облеченный в богатые одежды, блиставшие золотом и драгоценными каменьями. На нем была шапка и бармы Мономаховы. В руках он держал посох из черного дерева, снабженный серебряным набалдашником. Рядом с великим князем шествовал митрополит Филипп, владыка московский, всегда присутствовавший на важных заседаниях боярской думы. За ними шли два брата Иоанна III, Андрей Большой и Андрей Меньшой, оба известные витязи, искусно руководившие войсками в ратном поле, куда их неоднократно посылал великий князь совместно с другими военачальниками.

Бояре отдали земной поклон государю и пожелали ему много лет здравствовать. Митрополиту они поклонились с не меньшим почтением и стукнули лбами о пол, когда он благословил их общим благословением. На долю братьев великого князя, двух Андреев, достался только поясной поклон, что, впрочем, и требовалось придворным церемониалом.

Усевшись в свое золоченое кресло, стоявшее на некотором возвышении, великий князь окинул быстрым взглядом собрание и начал говорить громким, решительным голосом: