В опочивальню вошел гонец чердынского князя. На лице его была написана глубочайшая почтительность. Он низко поклонился Микалу.

– - От чердынского князя Ладмера к твоей милости, князь высокий, -- степенно проговорил он.
– - Прислан к тебе с вестью нерадостной...

– - Говори, какая весть?
– - приготовился слушать Микал.
– - Кажись, о Москве что-то такое?

– - Москва на нас войной идет, князь... Москва нас хочет покорить, как волость новгородскую...

Микал вдруг рассердился почему-то и стукнул кулаком по столу.

– - Волостей новгородских здесь нет!
– - закричал он раздраженным голосом.
– - Мы вольные люди пермские! Над нами никто не начальствует... Мы сами собой управляемся...

– - Прости, господин князь высокий, -- униженно закланялся чердынец, видя, что попал впросак.
– - Не то я сказать хотел. Вестимо, Пермь Великая не волость новгородская. Но ежели мы платим дань Новгороду Великому, Москва-то, значит, и считает нас волостью новгородскою...

– - И Москва тебя не умнее, ежели мыслит так, -- угрюмо пробурчал Микал.
– - Не думает, взять в толк она не хочет, что Новгороду не дань мы платим, а только откуп за свое спокойствие даем. А это ведь разница не малая. Понимаешь ты, о чем я толкую?

– - Понимаю, князь высокий.

– - Ну, ладно, дальше говори теперь, чего ради Москва на нас воздвигается? Ведь ведомо вам в Чердыне многое бывает, о чем мы в Покче даже слыхом в кое время не слыхиваем...

Посланец откашлялся и продолжал:

– - Князь Ладмер повелел доложить твоей милости, князь высокий: много-де причин Москва нашла для того, чтоб Пермь Великую воевать, но главная причина такая -- хочется-де Москве откуп тот с нас брать, который мы Новгороду даем. А Новгород нынче Москвою побежден несомнительно, ну и разлакомились москвитяне на другой кусочек лакомый, на нашу Пермь Великую, порешили к рукам ее прибрать по обычаю своему по московскому...

Злобная усмешка пробежала по лицу князя.

– - Авось подавится Москва проклятая таким кусочком, как наша страна благодатная!
– - выругался он, считая родные леса действительно благодатными местами для житья людского.
– - Не сразу ведь мы ей поддадимся! Не эжвинские ведь люди мы, которые сами в московский хомут шею запихали... [эжвинские люди -- жители зырянских семей по Вычегде (Эжве), без всякого сопротивления покорившиеся русскому владычеству еще во время Ивана Калиты. (Примеч. авт.)] Мы еще с Москвою потягаемся! О, мы еще потягаемся с Москвою!..

Князь Микал понимал, что он говорит несообразность: Москва была не такая страна, чтобы позволять Великой Перми долгое время тягаться с собою. Но он не лишал себя удовольствия сказать задорное слово по адресу грозной Москвы и горделиво поглядел на посланного, как бы говоря ему взглядом: "Смотри, мол, брат, как я боюсь Москвы!"

– - А слухи об этом с Волги-реки пришли, -- продолжал чердынец, дав время князю высказать свое хвастовство.
– - Приехали вчера в Чердын люди новгородские, которые завсегда весной бывают у нас. Говорят, будто в поволжской земле торговали они, но видать, что не торговецкое дело рукомесло их. Шибко уж крикливы они, много вина пьют, оружья разного в лодках навезли видимо-невидимо, а товаров на один грош нет...

И начал их спрашивать князь Ладмер, о чем на Руси слышно? Не грозится ли на кого Москва, которая завсегда готова бывает пощипать того, кто ее послабее? И ответствовали люди новгородские: на вас-де, на пермян, Москва ополчается! Плохо-де пришлось Новгороду Великому от Москвы, а скоро-де и Перми Великой от нее плохо же придется! Такая уж повадка у Москвы -- все бы к своим рукам прибирать!.. Так и сказали они... А польстились москвитяне на земли пермские потому, что много здесь зверья ловится, а Москва меха любит, вот и распалился государь московский вожделением на нашу страну, порешил лишить нас вольностей наших. А потом на Москве слух идет о каком-то серебре закамском, которого мы и не видывали, -- это тоже воздвигает их на Пермь, ибо москвитяне ух как злато-серебро почитают!.. Беда, сущая беда, князь высокий!
– - вздохнул чердынец.
– - С Москвою воевать дело трудное. Прости уж, я правду скажу...

– - Да, может, облыжно донесли люди новгородские?
– - пытался усомниться Микал, не думая уже раздражаться на слова посланца о трудности борьбы с Москвою.
– - Может, пугают они нас... смеха ради, что ли... кто их разберет...

– - Нет, князь, правду новгородцы говорят, -- возразил чердынец, сокрушенно качнув головой.
– - Они даже то пояснили, с какого часу заваруха на Москве поднялась, когда на нас поход готовить начали. Прибыли-де в Москву из Перми Великой люди торговые, москвитяне тоже по роду-племени, которые в Чердыне обитали. И заявились-де они прямо на великокняжеский двор и пожаловались государю своему, что пермяне обидели их крепко-накрепко и всего имущества лишили!.. А этого государю московскому только и требовалось... И сразу объявил он поход на Пермь Великую...

– - Да, да, -- задумчиво протянул Микал.
– - Государь московский немалую причину нашел. Купцы те богатеями первыми были, много добра привозили с собой в Чердын. Один даже сукна немецкого пять кусков подарил мне, другой -- стальную кольчугу с оружием. Да жалко, прогнать их пришлось, ибо много пакостей чинить они начали... Эх, кабы знать все это!

– - А рать московская в походе уже, -- добавил чердынец.
– - Новгородцы досконально про то ведают. Да вот, коли позволишь, князь высокий, князь Ладмер завтра прибудет к тебе с новгородцами... Новгородцы-то ведь послужить тебе думают, с москвитянами биться охотятся. На Москву они злобятся как звери лютые, зубами скрежещут, вспоминаючи, как в прошлом году москвитяне Новгород Великий разорили у них. А это для них горе горькое, погибель сущая. С того самого и сердиты они на Москву...