– Подземные коммуникации Парижа намного длиннее и обширнее, чем каналы Лондона, – возразила Ирен. – Но, возможно, это объясняет убийство, произошедшее в этом роскошном доме. Канализационные ходы – система, растянувшаяся под всем Парижем. Будто мощеная дорога для любого, кому захочется совершить убийство.

– Ну спасибо! – откликнулась Пинк. – Теперь, зная это, я буду спать как мормон, миссис Эн.

– Можете называть меня Ирен, – ответила та.

У меня вырвался возмущенный вздох.

– А миссис Хаксли предпочитает имя Нелл, – предупредила Ирен уже готовое сорваться с моих губ замечание касательно моих истинных предпочтений.

– И еще я предпочитаю, – остановила я этот поток любезностей, – называть вас именем, которым вас нарекли при крещении. – Я уставилась в глаза мисс Пинк.

Ресницы девушки затрепетали, словно крылья бабочки, но за годы работы гувернанткой я развила в себе властность – пусть и не столь заметную, как авторитет Ирен, но не менее действенную.

– Элизабет, – пробормотала малышка, будто стыдилась этого имени.

– Чудесное имя, Элизабет, со множеством уменьшительных форм… Элиза, Бет, Бесс, даже американский вариант Бетси, хоть он и напоминает кличку лошади старьевщика…

– Меня вполне устраивает Пинк, – упрямо возразила она вопреки моим щедрым похвалам. – Но вы можете звать меня Элизабет, раз уж по-другому никак.

Если честно, мне было не по себе от мысли, что придется называть девушку именем всеми почитаемой английской королевы-девственницы, но выбирать не приходилось.

Я вспомнила замечание Ирен о том, что прозвище Пинк – единственная правдивая вещь, которую девушка рассказала нам о себе. Интересно, имя Элизабет – тоже правда или еще одна ложь?

Я не могла понять, почему Ирен включает в наш круг эту особу – не более чем свидетеля, да еще и предлагает называть друг друга по имени! Да, история детства Пинк печальна, но не оправдывает ее нынешнего распутного образа жизни. Меня беспокоило, что американское происхождение двух женщин создает спонтанное и неверное ощущение близости между ними. Однако я понимала, что Ирен не настолько слепо очарована девушкой, и это немного успокаивало меня.

Еще больше подняло мне настроение, что мы вскорости оставили Элизабет, Берти и Джека-потрошителя в Париже и вернулись в нашу спокойную деревушку Нёйи-сюр-Сен.

Мы легли спать поздно, как и всегда в последнее время, а когда я проснулась, за окном уже вовсю пели птицы.

Лежа в постели, я смотрела, как по широким половицам ползет солнечный луч. Я не ленива, но этим утром решила вовсю насладиться преимуществами жизни в деревне, вдалеке от города со всеми его грехами.

Даже присутствие Люцифера, растянувшегося у стены и наблюдающего за игрой света на половицах, не могло испортить мне настроения.

Внезапно огромный пушистый кот прыгнул вперед и зажал что-то промеж лап. Пылинку? Солнечный лучик? Или какое-то насекомое, видимое только его хищному глазу? Если так, то Люцифер мог делать с добычей все, что пожелает. Чем меньше у меня на полу всякой гадости, тем лучше.

Однако мысль о паразитах вернула меня туда, куда мне меньше всего хотелось бы возвращаться: обратно в дом свиданий, к ужасу странной спальни и пропитанным сыростью тайнам винного погреба.

Мне не верилось, что юная американская куртизанка случайно оказалась на месте убийства, несмотря на невинность ее платья и манер. Мне вспомнились два странных создания, которых мы видели в том доме, монахиня и невеста – совершенные образцы чистоты, идущие бок о бок и хихикающие. Меня пробила дрожь при мысли о том, как подобные заведения могут взять благую вещь и превратить ее в нечто извращенное. Разве возможно, чтобы девушка, крещенная именем Элизабет, теперь прозывалась Пинк? Это было совершенно непредставимо, поэтому, думаю, Ирен была права: самые невероятные вещи имеют дурную привычку оказываться правдой, включая, например, тот факт, что принц Уэльский является волокитой самого низкого пошиба.

Подобно любой доброй англичанке, я старалась видеть в тех, кто выше меня по положению, только хорошее и светлое. Теперь я узнала, что первый из моих соотечественников оказался худшим из них. Я не хотела размышлять об аморальной природе того, что происходило – или вот-вот должно было произойти – той ночью в заведении, но впервые посмотрела на Джека-потрошителя с иной точки зрения: совершив зло, он, возможно, предупредил зло иного рода.

Потом мои мысли, совсем как то насекомое, с которым до сих пор возился Люцифер, перескочили к единственному случаю, когда я сама оказалась в компрометирующем положении: наедине с Квентином Стенхоупом во время путешествия по железной дороге почти через всю Европу во Францию. Разумеется, ситуация была неподобающей, и все же я не могла противостоять восхитительному трепету, который вызывали во мне наши ежедневные разговоры и взаимные знаки внимания. Поистине мы начали хорошо узнавать друг друга, настолько хорошо, что расставание оказалось потрясением – по крайней мере, для меня. Я не осмеливаюсь даже надеяться, что человек, выполняющий секретное задание королевы в опасных краях на самой восточной окраине империи, будет скучать по обычной дочери приходского священника, которая недолгое время служила гувернанткой в доме его сестры.