Я слишком долго предоставляю ему свободу действий, сначала в Лондоне, теперь здесь. Пришло время, когда он должен посвятить меня в свои секреты.

Мне пришлось указать ему, что он зависит от меня во всем: еде, питье, одежде. Особенно в питье.

Его способность пить невероятна. Я напоминаю себе, что он все еще молод, несмотря на его грубые черты и неухоженные волосы, его ненасытную страсть ко всему чувственному. Впрочем, «чувственный» – слишком изысканное слова для его страстей, и здесь куда лучше подойдет слово «плотский»: каждый его инстинкт идет вразрез с тем, что ценится в цивилизованном мире.

Когда я смотрю на него, то мне кажется, что я стою на границе страны, населенной гуннами и вандалами. Или викингами. Народом, само имя которого звучит синонимом насилия и разбоя. Его дикий требовательный взгляд напоминает мне о Нероне-мучителе [55] , Чингисхане-завоевателе, Владе Дракуле, Торквемаде-палаче [56] , Иване Грозном.

О, он великолепен. Не существует того, на что он оказался бы неспособен, а это значит, что в завтрашнем мире он может стать великой, могучей силой, если его должным образом обучить. Если его укротить.

Но он похож на одну из тех яростных северных собак с бледно-голубыми глазами и силой, во много раз превышающей их габариты. Он рыщет в одиночку и никому не служит. Он бежит ради жажды бега, жажды ледяного воздуха в легких, жажды грубых алкогольных паров, жажды охотиться, спариваться и драться.

Но его великолепное животное естество сковано, словно узами, сотнями лет гордыни и вины. Христианству и его изувеченному на кресте Богу есть за что ответить.

Противоречия разрывают его на части, как и всех, кто имеет с ним дело.

Мне надо проявить осторожность.

Надо проследить за ним и понять, что он делает.

Надо нежно обращаться с моим зверем, моим господином и зверем.

Мой ключ к свету и тьме, добру и злу, жизни и смерти.

Мое создание, мой мясник.

Мой ключ к будущему империи и всему тому, что это будущее несет.

– Самый загадочный аспект парижских преступлений, – сказала Ирен следующим утром, пока мы изучали мои зарисовки следов, – это кардинальные различия мест, где они были совершены. – Она посмотрела на нас с Элизабет. – Вы обе впитали в себя куда больше сенсационной газетной чепухи о зверствах в Лондоне, чем я. Честно говоря, не представляю себе, как я могла пропустить целую серию убийств.

– Нет необходимости представлять, Ирен; я могу напомнить: ты была занята тем, что пыталась завести дружбу с этой жуткой Бернар и каталась в модный дом Ворта на рю де ля Пэ.

Мой упрек в адрес Ирен Элизабет восприняла как чистой воды похвалу.

– Бернар! Дом Ворта! Рю де ля Пэ! А вы повидали Париж, миссис Нортон! Ах, нельзя ли снова поехать посмотреть на все эти чудеса?

– Вы обещали называть меня Ирен, помните? И – нет, мы не можем позволить себе никаких развлечений, пока дело Потрошителя не будет закрыто.

– Конечно, – покаянно пробормотала Элизабет. – Я на секунду забылась.

– Больше так не делайте, – сардонически заметила Ирен. – К тому же вам слишком многое придется забыть.

При этих словах Элизабет в очередной раз доказала справедливость своего прозвища и залилась краской.

– Может быть, сенсации меня попросту не привлекают. – В голосе Ирен звучало сожаление. – Наверное, я уже пережила свою долю волнений на оперной сцене. Знаете, а это действительно превосходная идея!

– Какая? – Должна признаться, я была немного раздражена.

– Создание кантаты или оперы о жизни Генриха Восьмого, где я могла бы исполнить все женские партии. Конечно, для этого понадобится отменный композитор и сильный бас в качестве партнера по сцене.

– Тогда в ходе одного спектакля тебе придется проститься с головой дважды.

– И при этом петь как ангел до самого горького, последнего момента. Возможно, исторические факты можно будет совместить с легендой о Синей Бороде, чтобы добавить немного французского привкуса, так сказать.

Если честно, я была рада, что подруга снова задумывается о сцене. Небольшая постановка, опера в стиле «portmanteau» [57] , которую можно было бы исполнять где угодно с маленькой труппой и минимумом костюмов и декораций, была бы на данный момент идеальным решением для Ирен. И какая разница, что автором идеи послужил Шерлок Холмс, хотя при мысли об этом челюсти у меня непроизвольно сжимались, сама не знаю почему. Возможно, потому, что я поймала себя на использовании в своих мыслях французского словечка «portmanteau».