— Ах! Не говорите мне о них, не пытайтесь ослабить мое мужество… Разве могу я сохранить им обесчещенного мужа и отца!

«О, — подумал Сердар, — как хорошо моя Диана выбрала себе мужа! Но я спасу его против его воли».

Вслух же он сказал:

— Утро вечера мудренее, майор, и завтра…

— Завтра вы получите от меня такой же ответ, как и сегодня!

— Я вовсе не это имел в виду.

— Тогда объяснитесь, я вас не понимаю.

— Я настолько тронут величием вашей души, что в течение дня и следующей ночи хочу попытаться убедить индусских вождей изменить их решение.

— О, сударь, если вы сделаете это…

— Обещайте только, что ваши люди, несмотря на их страдания, будут благоразумны и терпеливо дождутся завтрашнего утра.

— За это я отвечаю.

— До завтра, сударь, я вернусь в то же самое время.

— Да поможет вам небо!

— Надеюсь, что я добьюсь успеха сегодня же ночью.

Сердар поспешил покинуть Хардвар, так как, учитывая отказ майора, он был вынужден полностью изменить свой план. Он передал индусам ответ майора, несколько изменив его следующим образом: «Гарнизон просит время на размышление до завтрашнего утра».

Сердар вернулся в палатку, где уединился с Нариндрой, Сами и двумя маратхами. Проговорили они долго, но поскольку беседа велась на языке Декана, который не понимают бенгальские сипаи, они были совершенно уверены, что никто не сможет их подслушать.

День прошел так же, как накануне, в вызывающих выходках со стороны индусов и в жалобах более или менее смирившихся со своей участью англичан. К счастью, пролившийся в течение дня обильный дождь заполнил цистерны, и осажденные смогли утолить жажду. Страдания, став менее острыми, переносились с большей стойкостью.

Наступила ночь, последняя ночь гарнизона Хардвар-Сикри. Большие черные тучи обложили небо до самого горизонта, нигде не было ни единого просвета, природа словно бодрствовала у гроба с покойником. Индусы устали от шуток и забав, лагерь их погрузился в темноту. Стаи бродячих шакалов рыскали под стенами города, словно ждали предстоящую добычу, их зловещее тявканье порой смешивалось с жалобами и стонами несчастных, умиравших от голода.

Один в кабинете, майор заканчивал приводить в порядок дела, запечатывал конверты с завещанием и семейными бумагами. Затем он взял висевший у него на шее медальон с изящной миниатюрой, покрыл его поцелуями и прошептал:

— Ты ведь одобряешь мои поступки, дорогая и благородная супруга? Разве не пришлось бы тебе краснеть, если бы ты узнала, что я способен бросить своих солдат ради спасения собственной жизни? По крайней мере я оставлю детям в наследство честное, незапятнанное имя.

В тот момент, когда майор закрывал медальон, ему послышался легкий шум, и он обернулся. Несмотря на все свое хладнокровие, он не смог сдержать удивленный крик: в комнату вошли четверо совершенно обнаженных индусов и бросились на него с быстротой молнии.

Они мгновенно уложили его на землю, заткнули ему рот и связали, чтобы он не мог ни позвать на помощь, ни оказать сопротивление, и двое из них, наиболее сильные, взвалили майора на плечи и быстро скрылись.

Глаза ему не завязали, и, несмотря на темноту, он увидел, что они прошли через город и миновали крепостные стены. Вскоре они оказались в открытом поле. Четверо индусов, словно тени, бесшумно проскользнули в лагерь осаждавших. Он различил черную движущуюся массу и услышал голос, заставивший его вздрогнуть, ибо он узнал Покорителя джунглей, который сказал его похитителям:

— Положите его осторожно в хаудах Ауджали.

— Все сделано, господин, — услышал он в ответ.

— Хорошо! В путь к Эллоре, и быстро!

Произнесший эти слова устроился в хаудахе рядом с майором, который понял, что находится на спине слона…

Месяц спустя майор вместе с двумя своими детьми отплывал на пакетботе из Бомбея в Европу, рядом с ним был Сердар, который прощался с Кемпбеллами с искренней нежностью.

Вдруг раздался звон бортового колокола. Это был сигнал для провожающих, что они должны сесть в шлюпки, пароход готовился к отплытию.

— Мой дорогой спаситель, — сказал майор, — неужели перед расставанием мы так и не узнаем вашего имени? Что я скажу моей дорогой жене, когда она спросит меня, на кого ей призывать благословение Божье за то, что ей спасли супруга, а ее детям отца?

Сердар, уже подошедший к наружному трапу, обернулся. Во взгляде его отразились все его воспоминания, вся его нежность.

— Скажите моей дорогой Диане, что вас спас Фредерик де Монмор де Монморен.

— Боже правый! Ее брат! — воскликнул майор.