Едва он произнес эти слова, как они ощутили легкий толчок, и черная масса, внезапно вынырнув из воды, упала на палубу. Это был тота-ведда, он просто замолчал, видя, что к нему спешат на помощь.

Несмотря на свою рану, он мог бы провести в воде всю ночь. То, что люди его племени потеряли в своем умственном развитии, они восполнили за счет физических качеств. Привыкнув жить в чаще леса и двигаться в полной темноте, они видят ночью почти так же хорошо, как и днем, и совершенно не знают усталости. Они в состоянии обогнать самых быстрых животных, известно, что они переплывают морские проливы в пятнадцать — двадцать лье и могут плыть в течение двух дней, чтобы добраться до островов, где находят убежище.

Как только тота-ведда очутился на шлюпке, он бросился ниц перед Сердаром и, осторожно поднимая то одну, то другую его ногу, ставил их себе на грудь в знак уважения и покорности, потом, ударив себя в грудь, несколько раз произнес гортанно одно слово: ури! ури!

В это время луна, выйдя из-за деревьев, венчавших вершины гор, внезапно пролила на гладь озера потоки серебристого света. В Индии эта ночная звезда светит так ярко, что туземцы на своем образном языке называют период, когда спутник нашей Земли сияет во всю силу, днями луны.

— Ури! Ури! — продолжал тота-ведда, вновь распластавшись перед Сердаром.

— Что это за чертовщина? — спросил Барбассон, который, остановив шлюпку, вышел на палубу.

— На тамильском языке, на котором говорят в этой местности, «ури» значит «собака», — ответил Сердар. — Нет ничего удивительного в том, что он запомнил это слово и пытается дать нам понять, что будет предан нам, как собака. А может быть, это просто его имя, и он хочет, чтобы мы знали, как его зовут. Ведь он провел в этих горах свое детство и прекрасно говорит на местном наречии. Нам, однако, пора возвращаться, в Нухурмуре, должно быть, беспокоятся, ведь нам еще никогда не случалось…

Его прервал печальный и пронзительный звук тростникового рога, нарушивший ночную тишину. Легкий ветерок, поднимающийся в долинах каждый вечер после захода солнца, промчался над водой и донес жалобные ноты до наших друзей.

— Рама зовет нас, — сказал Сердар. — В путь, Барбассон, и быстрее! Нам довольно двадцати минут, чтобы преодолеть шесть миль, отделяющих нас от друзей.

— А тота-ведда? — спросил провансалец.

— Я займусь им.

— All right! — как говорит Барнетт, — ответил моряк.

И шлюпка снова помчалась по волнам. Туземец уснул, съежившись в уголке. Через полчаса стал виден противоположный берег озера. Сердар не смог ответить на сигнал, посланный из Нухурмура, так как ветер был встречный, теперь же, взяв в маленькой каюте, находившейся на корме, буйволиный рог, он извлек три звучные низкие ноты, которые эхо в долине повторило на разные лады.

— Теперь, когда мы предупредили наших друзей, — сказал он Барбассону, — остановите на минуту шлюпку и помогите мне. Нужно принять кое-какие меры предосторожности, чтобы туземец никогда не смог открыть тайну нашего убежища.

— Я не любопытен, — сказал моряк, поднимаясь на палубу, — это семейная черта, но клянусь бородой покойных, здравствующих и будущих Барбассонов, если, конечно, эта славная ветвь не угаснет вместе со мной, мне хочется посмотреть, как вы поступите, чтобы скрыть вход в подземелье, от этого комка сажи.

Несмотря на всю свою озабоченность, Сердар не удержался от смеха, услышав шутку, которой неистребимый марсельский акцент Барбассона придал особую сочность.

— Очень просто, — ответил он. — Я применю тот же метод, что и с едой. Он с детской покорностью повторяет все то, что делаем мы. Поэтому, Барбассон, одолжите мне вашу голову.

— Вы обещаете мне вернуть ее?

— В целости и сохранности.

— Ну так вот она! Это самая большая моя ценность, хотя папаша Барбассон всегда уверял, что господь Бог забыл положить в нее мозги.

— Я сделаю вид, что завязываю вам глаза, и я уверен, что тота без малейшего ропота позволит сделать с собой то же самое.

— Ни за что бы до этого не додумался. А между тем, как и все гениальное, ваша идея проста, Сердар. Впрочем, я всегда говорил, что в одном вашем мизинце больше ума, чем в нас всех, вместе взятых.

Улыбаясь болтливости спутника, Покоритель джунглей приступил к выполнению своего плана, который удался как нельзя лучше. Он разбудил тоту, который с любопытством наблюдал за тем, как Барбассону завязывают глаза, а затем с покорностью ребенка позволил, чтобы с ним проделали то же самое.

Шлюпка пристала к берегу, ее встречали Рама-Модели и юный Сами, которые с тревогой ждали возвращения Сердара и Барбассона.

Рама уже собирался поделиться с другом своим беспокойством, но слова застыли у него на губах, когда он увидел третье, неизвестное ему лицо. Удивление его было так велико, что он не успел понять, к какой касте относится спутник Сердара и Барбассона.