Драматичная и увлекательная, основанная на реальных событиях история освоения одного из самых загадочных мест на планете — венесуэельской Гвианы, где находятся древние столовые горы тепуй, вершины которых до сих пор таят секреты…
Легендарный американский летчик Джимми Энджел прибывает в Гвиану в поисках золота и алмазов, найденных когда-то на одной из горных вершин. Он отважен, находчив и неутомим. Какие испытания ему предстоит пройти, чтобы сделать былью свою давнюю мечту?
Потрясающий, захватывающий роман о выживании человека в экстремальных условиях, на пределе его возможностей.
Alberto V'azquez-Figueroa
Iсaro
Эл Вильямс, Джон МакКрэкен, Джимми, Вирджиния и Мэри Эйнджел, Дик Карри, Феликс Кардона, Густаво Генри по прозвищу Веревка и Мигель Дельгадо — реальные люди.
В этой книге мне хотелось прикоснуться к их почти невероятной истории.
Часть первая
Стая красных ибисов вспорхнула с дерева.
По зеленому покрову сельвы словно заскользили языки пламени.
Ибисы устремились на север.
Навстречу им летели грузные белые цапли, и в какое-то мгновение пути их пересеклись.
Красные ибисы пролетели выше, длинноногие белые цапли — под ними, почти задевая кроны деревьев.
Зеленый, красный, белый, а добавить сюда где желтые, где фиолетовые пятна распустившихся орхидей, — и все вместе сливается в пестрый ковер под голубыми небесами. А там, в вышине, в этот час ни облачка.
Ни тени ястреба.
Или орла.
Даже самуро. [1]
1
Самуро, или черная катарта, — разновидность стервятника. — Здесь и далее примеч. пер.
Тишь да гладь.
Покой и в небесах над сельвой, и на поверхности широкой реки, которая течет себе, извиваясь, не ведая иных забот, кроме как отражать солнечные лучи, посылая их на пролетающих над водой цапель и ибисов.
Царство света, мира и цвета в ста метрах от земли.
А ниже, где широкие листья деревьев начинают просеивать яркий свет, льющийся сверху, и каждому лучу приходится пробиваться самостоятельно, в тщетной попытке коснуться земли, картина совершенно меняется: свет с каждым метром уступает место мраку, цвет — оттенкам тускло— и густо-серого, а покой обманчив, ибо повсюду таятся смерть и насилие.
Бурая, цвета гниющих листьев и остатков плодов, топь, в которую стараниями бесчисленных дождей превратилась почва джунглей, на какое-то мгновение расцветилась блестящими красными и черными кольцами: это бесшумно проползла ядовитая коралловая змея — и тут же исчезла в трухлявом нутре уже много лет как мертвого дерева.
Тукан следил за ней, почти не поворачивая головы.
Рыжебородый ревун [2] в тревоге метался на ветке.
Ленивец [3] решил-таки передвинуть на несколько миллиметров свои мощные когти, чтобы, зацепившись за ветку, продолжить свое неспешное восхождение к далекой кроне арагуанея. [4]
2
Ревуны — род широконосых обезьян, обитающих в лесах Латинской Америки. Имеют хорошо развитые горловые мешки, играющие роль резонаторов.
3
Ленивцы — семейство млекопитающих, эндемичное для Латинской Америки. Конечности с мощными когтями служат для подвешивания в горизонтальном положении на ветках. Малоподвижные, медлительные звери, с деревьев спускаются крайне редко, иногда всю жизнь проводят в кроне одного дерева.
4
Арагуаней, или табебуйя — род вечнозеленых деревьев. В тропиках Латинской Америки около 100 видов. Цветки яркие и крупные. С 1948 г. является национальным символом Венесуэлы.
Приползли тучи.
И зарядил дождь.
И зазвучала вековечная песня леса, неутомимое «бум-бум» миллионов крупных капель воды, барабанящих по листу. Скатившись по нему, они падали в пустоту, ударялись о следующий лист, вновь скатывались и устремлялись вниз — и так на протяжении пятидесяти или шестидесяти метров: их путь к заболоченной земле мог прерываться до бесконечности.
Каждый удар сам по себе был едва слышен, зато их оркестр — самый большой на свете — оглушал лесных обитателей.
А тут еще гром.
И удар молнии.
И треск рухнувшего исполина, который целое столетие тянулся к небу, а она свалила его в мгновение ока.
Вода.
И снова вода.
Воды все больше и больше.
В реке.
В месиве под ногами.
В воздухе.
Вода пропитала кожу, все тело и кости.
Шлепанье босых ног по грязи, хруст веток, хлопанье крыльев всполошенных попугаев — и вот из-за толстого самана [5] появился, тяжело дыша, промокший человек. Пробормотав что-то сквозь зубы, он остановился передохнуть.
5
Саман — дерево с толстым и коротким стволом и раскидистой (шириной до 80 м) и густой кроной; называется еще «дождливым деревом» из-за того, что его листья складываются перед дождем.
Тощий, кожа да кости, воспаленные, глубоко запавшие глаза, ноги в загноившихся язвах — ну прямо живые мощи, прикрытые лохмотьями. Того и гляди упадет лицом в грязь и испустит дух прямо здесь, в самой чаще леса.
Но он не упал.
Он лишь прислонился спиной к саману и задрал голову, чтобы сориентироваться, и это в сельве, где взглядом зацепиться просто не за что.
Возьми любое дерево: оно ничуть не приметнее соседнего.
Любая ветка похожа на тысячи других.
Любой лист ничем не выделяется среди миллионов подобных.
Любой просвет — копия предыдущего, а следующий — такой же.
Сельва куда однообразнее пустыни и даже моря.
От этого однообразия голова идет кругом, и впору сойти с ума.
Однообразие сельвы доконало многих; змеи, пауки или ягуары и то сгубили меньше народа.
Но этот доходяга, эта тень, жалкое подобие человека, каким он был когда-то очень давно, неспешно обвел вокруг цепким взглядом (такой появляется у тех, кто не один год провел в сельве), а затем взмахнул длинным тесаком, который столько раз точили, что от широкого лезвия осталась лишь узкая полоска, сделал размашистую засечку на уровне головы.