События происходили в интересное время. Уже на следующий день благодаря стараниям Сэма я поехал в Калифорнию. Он написал, что «поиграл с законами кармы» и вписал меня в этот тренинг.

Я снова был в Трибека Гранд, подчеркнуто модном отеле в центре Манхэттена, в котором я останавливался после событий 11 сентября. Теперь это место вернулось к своему нормальному состоянию: лунный свет, музыка в стиле техно и хорошо одетые люди, неспешно пьющие иностранное пиво на мягких стульях. Это слабо напоминало место для долгожданной встречи с гуру. В тот момент я даже и не понимал, что уже давно ищу гуру.

Мужчина, стоящий со мной возле барной стойки, конечно, не назвал бы своего титула, и это было частью его имиджа. Он выглядел совершенно адекватным и был лишен всякого пафоса. При этом он получил медицинскую степень в Гарварде, что вызывало больше доверия, чем дистанционный курс Университета Седоны. Были у него и другие регалии.

Его главным откровением было то, что лучшую программу самопомощи разработали еще 2500 лет – назад. Это была картина мира, согласно которой не существовало никакого «самого» для оказания «помощи».

Семена этой встречи посеяла Бьянка. Это случилось однажды вечером дома, когда я переодевался из костюма с галстуком в домашние штаны. На полу валялись тряпки, совсем как в ателье – я разбросал брюки, носки, ремень. Мне нравилось так делать, во-первых, потому что я балансировал между собственной ленью и постоянным желанием броситься к чему-то следующему (чем раньше я уберу все это, тем раньше начну ужинать), во-вторых, это злило Бьянку, она даже называла меня Ураганом Харрисом. Но этим вечером она не клюнула на наживку. Потому что у нее был для меня подарок.

Бьянка держала в руках пару книг под авторством некого доктора Марка Эпштейна. Она сказала, что уже несколько месяцев слушает, как я то восхваляю Экхарта Толле, то ворчу на него. Наконец она поняла, почему ей показались знакомыми мысли, из-за которых я беспрестанно ною с разной степенью адекватности. Пару лет назад она прочитала некоторые книги Эпштейна. По ее словам, он был психиатром и практикующим буддистом. Эти книги помогли ей, когда она переживала кризис четверти жизни, когда у нее были проблемы в семье, и когда она должна была решить, подписываться ли на бесконечную практику, чтобы стать врачом.

Я перевернул обложку, чтобы посмотреть, как выглядит этот Эпштейн. Он оказался мужчиной среднего возраста с добрым лицом в свитере c V-образным вырезом и очках в проволочной оправе. Он просто сидел на полу на белом фоне, как это часто делают в фотостудиях. Он выглядел не таким странным, как Экхарт Толле или Дипак Чопра, но в голове все равно пронеслось: «Он мне не нравится».

Минутная антипатия прошла, когда я прочитал короткое описание рядом с фотографией. Оказалось, он был психиатром частной практики в Манхэттене.

Так началась еще одна ночь без сна, когда я переосмысливал свою жизнь. Бьянка так же дремала рядом. Происходящее напоминало ночь знакомства с книгой Толле, только это было менее постыдно. То, что было в книгах Эпштейна, внезапно показалось мне облегчающим. Как почесать место, до которого трудно дотянуться или понять, почему сексуальное напряжение между Люком Скайуокером и Принцессой Леей с самого начала казалось чем-то неправильным. Очень быстро мне стало понятно, что лучшие мысли Толле позаимствовал у буддизма. Толле не взял свои идеи из воздуха, об этом я подумал еще после чтения «Новой Земли». Видимо, он просто их адаптировал и слегка раздул некоторые из них, чтобы сделать свое дело более прибыльным. Но за две с половиной тысячи лет до того, как Толле начал обналичивать свои гонорары, Будда впервые провел блестящее исследование работы человеческого разума.

В своих книгах Эпштейн все описал: ненасытную жажду, невозможность жить настоящим моментом, постоянное повторение мыслей. У него было все, что мне нравилось в Толле, только без псевдонаучности и высокопарности. Вдобавок у доброго доктора был неплохой слог. Честно говоря, по сравнению с Толле, этот парень писал как Толстой. Месяцами борясь с потоком напыщенности и ерунды, типичной для книг о самопомощи, было неожиданно приятно увидеть эго, представленное с саркастической мудростью.

«Мы постоянно шепчем, бормочем, объясняем или спрашиваем себя о чем-то, – пишет Эпштейн. – Мне нравится здесь. Мне не нравится там. Она сделала мне больно. Как получить это? Еще этого, больше не надо того. Большая часть наших внутренних диалогов – реакция эгоистичного и инфантильного внутреннего главного героя. Все мы недалеко ушли от семилетних детей, которые постоянно наблюдают, кому же досталось побольше».

Были замечательные пассажи о человеческой привычке сломя голову нестись от одной приятной вещи к другой, даже не успев получить удовольствие. Эпштейн разрушил мою привычку бегать вокруг тарелки, разглядывая следующий кусок, не распробовав то, что уже во рту. Он описал это так: «Мне не хочется ощущать потерю вкуса – бесцветную ватную массу, которая приходит после первого взрыва вкусовых рецепторов».

До чтения Эпштейна самый серьезный контакт с буддизмом у меня случился в возрасте 15 лет, когда я был панком. Я украл фигурку Будды из местного магазина для садоводов и поставил ее в своей комнате, потому что она была красивой. Теперь я был журналистом религиозной тематики, но все еще имел очень слабое представление об этой вере. Буддисты составляют всего 1/300 часть населения Америки, не участвуют в политических движениях, о них не рассказывают в новостях. О буддизме я думал так: это что-то из Азии, у Будды проблемы с лишним весом, а его последователи верят в карму, перерождение и просветление.