Я боготворил Дженнингса. Я в точности копировал его манеру ведения передачи. Я изучил его затейливые движения – изящный набор мягких наклонов, кивания головой и вскидывание бровей. Я обожал его способность говорить ровно, но в то же время добавлять эмоции без слащавости. Он был идеалом ведущего – с божественным голосом и ноткой таинственности: внешность агента 007, четыре брака, слухи о свиданиях со знаменитостями.

Он сел верхом на канал АВС News. Его передачу всегда называли просто Передачей, как будто в эфире не было, например, передач «20/20», «GMA» или «Ночной контур«. Его также бесконечно боялись. Еще до встречи с ним я знал истории о его вулканическом темпераменте. Из-за его склонности давить на новичков дирекция намеренно запланировала мое первое появление в его передаче на 4 июля, когда он должен был быть в отпуске.

Я сделал документальный очерк о бэби-бумерах [3] , которые идут работать телохранителями, потому что все молодые люди ищут работу в интернет-компаниях. После эфира продюсеры были мной довольны, но я не знал, что думал о моем сюжете сам Дженнингс. Я даже не был в курсе, смотрел ли он этот выпуск и знал ли он, кто я.

Спустя пару недель я был в квартире, которую мы снимали вместе с моим младшим братом Мэттом. Я крутил педали довольно дурацкого велотренажера, который мы поставили в гостиной, как вдруг стационарный телефон, мой сотовый и пейджер начали разом нетерпеливо трезвонить. Я слез с тренажера и прочитал на пейджере: «4040». Это был номер студии, в которой Питер и его продюсер весь день составляли программу. Я перезвонил, и молодая ассистентка попросила подождать. Затем я услышал мужской голос: «Я думаю, нам нужно сделать сюжет про Ральфа Нейдера. Его кампания набирает обороты. Ты можешь этим заняться?» Я посмотрел на Мэтта и беззвучно сказал ему: «Кажется, это Питер Дженнингс!»

На следующий день я был в самолете в Мэдисон, штат Висконсин. Я должен был взять интервью у Нейдера и собрать материал для вечернего эфира. Все происходило лихорадочно и довольно нервно, особенно учитывая, что прямо перед этим Питер потребовал внести существенные изменения в написанный мной текст. Мы кое-как умудрились выйти в эфир. Вернувшись в отель и выйдя в Интернет, я получил от Питера письмо из двух слов: «Позвони мне». Я сделал это. Сразу же. Я думал, что меня ждет разнос за недостаточно хороший текст, но первое, что он сказал, было: «Носи рубашки посветлее». Он не преминул сказать, что был в списке самых элегантных людей журнала «People» только благодаря вещам, заказанным из каталога.

Так все и началось. В течение следующих 5 лет Питер был моим учителем и иногда мучителем. Ночные новости остались в прошлом. Каким-то невероятным образом я стал корреспондентом огромного канала. Мне сделали набор визиток и выделили кабинет на пятом этаже здания. Его уже населяли корреспонденты, каждый из которых был на несколько десятков лет старше меня. Наши кабинеты располагались вдоль прохода, из которого было видно, как Питер ведет передачу. Однажды утром, сразу после того, как я получил эту работу, я вышел из лифта и увидел остальных репортеров, разговаривавших неподалеку. Никто из них не обратил на меня внимания. Это было неловко и даже немного пугающе, но это была цена того, что я попал сюда на десять лет раньше, чем предполагал. И это того стоило.

Работать с Питером было все равно что засовывать голову в пасть льва – волнующе и небезопасно. В нем было много пугающего: он был на целый фут выше меня, у него случались внезапные перепады настроения. Несмотря на свое канадское происхождение, он все-таки был заслуженной американской звездой. Если он на кого-то кричал – провинившийся в буквальном смысле был готов провалиться сквозь землю. Мне кажется, ему нравилось ставить меня в неловкое положение, особенно в присутствии как можно большего числа людей. Однажды его ассистентка сказала, что Питеру нужно кое-что со мной обсудить. Когда я подошел, он взглянул на меня снизу вверх, взглянул еще раз, и не сводя глаз с моего клетчатого пиджака, спросил: «Ты ведь не собираешься показываться в этом на телевидении, правда?» Все засмеялись, и мне было очень неловко. Я залился краской и пробормотал, что, разумеется, нет. Сразу после этого пиджак можно было сжечь.

Но полем для самых кровопролитных битв были наши тексты, тексты всех корреспондентов. Питер был скрупулезным и вспыльчивым редактором, он часто менял их в самый последний момент, заставляя корреспондентов лихорадочно метаться, когда до эфира оставались считаные минуты. Даже когда он делал замечания скорее огорченным, чем раздраженным тоном, я понимал, что он наслаждается своим положением. У него был набор правил, которые каждый корреспондент приучался соблюдать после этапа унижений: не начинать предложение с «но», не говорить «как», если его можно заменить на «например», и никогда не использовать фразу «тем временем».

Но я ни в коем случае не хочу сказать, что правила Питера были самодурством. Поработав с ним некоторое время, я понял, что он просто очень внимательно делал свою работу. Он считал, что находится на привилегированной позиции, обладает священным доверием публики и защищает демократию. Как прирожденный диссидент, он ожидал от нас агрессивного поведения в отношении власти. Это относилось и к нашему начальству, кроме, конечно, его самого. В самом начале нашей совместной работы я предложил ему сюжет о лечении умственно больных заключенных. Питер сам помог мне доработать его и пустил в центральной части эфира. Затем он дал мне новые задания для расследования, среди которых были изнасилования в тюрьмах и травля консерваторов в кампусах американских колледжей. Я чувствовал себя под крылом великолепного, но свирепого и непредсказуемого дракона.

Очень часто вдохновляющие черты Питера было сложно заметить за его темпераментом, особенно в считаные минуты до эфира, когда начиналась бешеная борьба с репортерами. Он настаивал на том, что самостоятельно должен проверять тексты. Иногда такая проверка означала полное перекраивание всего материала безо всякой веской на то причины. Иногда отдельные части вырывались из нашего материала и попадали в тексты Питера. Корреспонденты (некоторые все-таки снисходили до разговора со мной) часто жаловались, что чувствуют себя так, словно по ним прошелся ураган «Питер». Уровень критики мы связывали с его настроением, либо с личным отношением к тебе в данную минуту. Он был, по нашему общему, мнению взрывоопасной смесью прирожденного таланта и разрушительной неустойчивости. Только однажды я получил от него текст без отметок красной ручкой, и я сохранил его.