Теперь же предстояла нелегкая задача – обдумать то, что она услышала. Срываться с места и ехать в Москву, поверив невнятному слуху, она, конечно же, не собиралась. Анна, за двадцать лет пребывания в Митаве, бывала в России нечасто, а новости черпала из слухов и сплетен. Но все-таки, собирая слухи, как курочка, – по крохам и по зернышку, – понимала, что разговор о ее приглашении на престол – не досужий вымысел. Конечно, верить Андрею Ивановичу Остерману нельзя. Будет тебе улыбаться в лицо, а за спиной предаст. А кто не врет да не обманывает? Дело-то такое, житейское. Она и сама, грешным делом, могла предать, не испытывая угрызений совести [14] .

Остерман, конечно же, много хорошего сделал. На письма откликался, помогал с деньгами (не свои, конечно же, давал, а казенные помогал получать). Токмо был же у него для этого какой-то интерес? Остерман, жук хитрый, запросто так ничего не сделает. А если он сговорился с Лизкой? Решили пропихнуть Лизку в императрицы, а на всякий случай избавиться от соперников. А кто там соперники-то у Лизки-Елизаветы? Сестрица Аннушка померла недавно, а сынок ейный – малой еще. Стало быть, соперницами Елизаветы они станут, дщери Ивана. Обе сестрицы – старшая, Катенька, и младшая, Прасковья, в Москве живут. Ежели что – схватить да в монастырь заточить сложностей нету. А вот ее из Курляндии вытащить гораздо труднее. Это же надо солдат посылать, арестовывать. Тут же куда как проще. Клюнет Аннушка-дурочка на посыл, явится в Москву, а там только ее и ждали. Бац – и будет она, как тетушка Софья или тетка Авдотья, в монастыре свой век доживать. А в монастырь-то ой как не хочется. Мыло на Выксе варить или в Горицах крестиком вышивать? Нет уж.

С другой стороны, Андрей Иванович – лиса хитрая. Мог он, правду узнав, на ушко о том фон Бракелю шепнуть. Сядет герцогиня Курляндская на русский престол – будет за то вице-канцлер сыт и пьян, не сядет – ну так и что ж? Он тут вроде как и ни при чем. А ежели барон Остерман не соврал, то какой ей профит в Москву ехать? Конечно же, русской царицей стать было б неплохо. И деньги не надобно клянчить, словно погорелице, и жизнь можно такую завести, как при маменьке было. Вот только как государством-то править? Это же нужно каждый божий день челобитные читать, с посланниками да своими министрами встречаться да на заседаниях разных сидеть! Придут да спрашивать будут – как то сделать да как это сотворить? А что она отвечать-то станет? А коли и станет, так кажий раз отвечать, дак это ж рехнуться можно! Но тетушка-то, Екатерина, супруга Петра Алексеевича, не больно-то голову ломала, как страной править. Все больше по балам да по пирушкам раскатывала, отчего и умерла. Да и племянник двоюродный, Петруша, царствие ему небесное, вместо учебы да дел государственных на охоту ездил да с Ванькой Долгоруковым вино хлестал. А она-то, что, совсем дура, чтобы мозги себе делами сушить? Есть умные люди, пущай они и думают. При тетушке Екатерине Александр Данилыч да Головкин с Ягужинским старались, а при Петре – Остерман да Долгоруковы. А у нее есть милый друг Эрнестушка. Он, головастый, недаром в университетах учился. Вот пусть он за нее и думает. Только как же он один-то будет думать? Значит, понадобятся Эрнестушке помощники. Братьев у него целых двое. А кто еще? Ну, Остерман, куда же без него-то? Да и из русских фамилий люди нужны будут. Конечно, не Долгоруковы с Голицыными, но и без них Рюриковичей-Гедиминовичей хватает. Свистни, мигом прибегут. Токмо рожи будут кривить, узнав, что худородный шляхтич ими управляет. Ну да ниче, покривят да перестанут. А нет, так на то Сибирь есть. Сибирь, говорят, большая, места на Рюриковичей хватит. А вот Эрнестушке надобно какой-нибудь титул дать. Как же без титула-то? Ну, скажем, барон фон Бюрен. Или – граф. Только не любят на Руси слово «фон», а просто Бюрен как-то не звучит. Постой-постой. Кто-то из французов при дворе Екатерины поинтересовался как-то, мол, фон Бюрен – не переделка ли на немецкий лад Бирона? Вроде Бироны – древний род, едва ли не от самого Карла Великого. А Карл, он для французов – все равно что Рюрик для нас.

Анна прикинула на слух – граф Эрнест Иоганн Бирон! Неплохо! А титул графский Эрнестушке император римский выпишет.

От долгого размышления Анна устала. Смежила глаза, приготовившись отдохнуть. И тут ее как резануло – а коли дел будет оч-чень много, как же она, Анна? И так приходится делить Эрнста Иоганна с его женой и конюшней. Теперь же придется еще и с делами делить? Хотя, успокоила она себя, государственные дела могут и подождать, коли ей, русской царице, надобность какая в Эрнестушке случится; герцогиня Курляндская задремала.

Кажется, только-только закрыла глаза, а уже пора обедать. Или ужинать? Зима, темень за окнами. Где там Эрнестушка-то?

Эрнст Иоганн фон Бюрен словно услышал ее мысли. Он предстал собранный и строгий, как полагается образцовому придворному. Но вместо того чтобы подать высокопоставленной даме руку и проводить ее в столовую залу, камергер торжественно изрек:

– Ваше вызочество! Его зиятельство граф Лёвенвольде прозит аудиенции.

– Лёвенвольде? – удивилась Анна. – Который?

– Рейнгольд Густав, – пояснил фон Бюрен. – Его отправил Карл Густав. Ваше вызочество, дело не терпит отлагательств.

– Зови, – вздохнула герцогиня.

Ежели Эрнестушка говорит ей «ваше высочество», то дело-то и впрямь безотлагательное. Тем паче братья Лёвенвольде, попавшие в фавор при Екатерине и получившие от нее графский титул (злые языки поговаривали, что старший, Карл Густав, «попал в случай», сиречь в постелю императрицы, еще при жизни государя Петра), были людьми нужными и важными. Конечно, по знатности и влиянию им с Долгоруковыми или с Голицыными было не тягаться, но люди были далеко не последние.

– Батюшки-светы! – всплеснула Анна руками, когда фон Бюрен ввел в зал невзрачного мужичка в посконном полушубке, растерзанной шапке и валенках. – Граф, голубчик, ты что это, на маскарад нарядился?

– О, майн гот! – приложив руку к сердцу, склонился в поклоне граф Рейнгольд Густав. – Я был вынужден надеть это крестьянское платье, чтобы не попасть в руки Долгоруковым.

– А что такое? – сделала удивленный вид герцогиня. – Али на Москве нонча на немцев охоту объявили?

– Ваше Величество! – торжественно изрек Лёвенвольде, бухаясь на оба колена. – Дозвольте мне первому принести вам присягу на верность!

– Да я вроде бы царицей еще не стала, – слегка опешила Анна. – Чего мне присягу-то приносить? Да и как, голубчик, ты мне присягу-то принесешь, коли тут ни священника нашего, ни пастора нет? Встань да расскажи толком.

– Нет, Ваше Величество, – настаивал Рейнгольд Густав, подползая к правительнице. – Я хочу быть первым, кто засвидетельствует вам уважение как новой императрице.

Причем граф, будучи таким же остзейским немцем, как и сам фон Бюрен, говорил по-русски не хуже Остермана.