Шрифт:
– Так не буду же я при покойнике драться, – принялся оправдываться Иван, а фельдмаршал Долгоруков густо заржал:
– Пашка Ягужинский – это тебе не Никитка Трубецкой. Ягужинский сам кого хошь из окна выкинет.
– Да я… – начал заводиться Иван, но был остановлен старшими.
– Не надобно щас старое ворошить, – опасливо косясь на канцлера Головкина, сказал дипломат Василий Лукич.
Генерал-фельдмаршал Долгоруков прикусил язык, в который раз коря себя за болтливость. История-то препаскудная. Ванька, сукин сын, жил с любовницей едва ли не на глазах у ее мужа – генерал-интенданта Никиты Юрьевича Трубецкого. И, мало этого, так повадился наезжать и бить князя, а однажды чуть не выкинул рогоносца в окно. А тот лишь терпел и плакал тайком. А куда денешься? Фаворит государя, как-никак! Начнешь ругаться, мигом в ссылке окажешься. Ванька, правда, как с Наташкой Шереметевой познакомился, остепенился, свадьбу собрался играть, но Никита Юрьевич, как и прочие Трубецкие, такого не забудут! Да и канцлеру, графу Головкину, о Ванькиной выходке лучше лишний раз не напоминать. Как-никак, неверная супруга Никиты Трубецкого, Анастасия Гавриловна, доводилась Гавриилу Ивановичу младшей дочерью. Покамест канцлер числился союзником Долгоруких и Голицыных и, стало быть, сумеет повлиять на своих зятьев, а как он себя дальше поведет?
Гаврила Иванович, старый и мудрый, сделал вид, что ничего не слышал, и перевел разговор на другое:
– Иван Алексеевич, а ты барона Остермана не видел?
– На носилках несли. Говорят, болен совсем, – доложил Долгоруков-младший.
– Вот ведь немец хитрожопый! – стукнул кулаком по столу фельдмаршал Долгоруков, заработав укоризненные взгляды от родственников. – Всегда так. Как чего важное решать, так он в кусты. Сума переметная – и вашим и нашим.
– Звал я его, – сумрачно сказал Алексей Григорьевич. – А он говорит – я, мол, иноземец, а такие дела русские должны решать.
– Ишь ты, иноземец хренов! – опять не сдержался фельдмаршал Долгоруков. – Как прожект сочинить, чтобы тетку с племянником окрутить, – так он здоров [8] , а как дело важное решить, так болен.
– Ну, нет так нет. Без вице-канцлера все решим, – сказал Алексей Григорьевич, опасаясь, что фельдмаршал сейчас начнет орать, привлекая ненужное внимание. Посмотрев на сына, качнул париком на дверь: – Иван Алексеевич, давай-ка, ступай себе с Богом. Ты ж у нас обер-камергер, тебе о похоронах заботиться надо. Мы тут посоветуемся чуток да и придем. Поможем, подскажем.
8
После смерти императрицы Екатерины I, когда возник спор между представителями старой и новой аристократии, кого возвести на престол, вице-канцлер предлагал компромиссный вариант: женить внука Петра Великого, двенадцатилетнего Петра, за которым стояла старая знать – Долгорукие, Голицыны, Салтыковы и пр., – на дочери Петра I, восемнадцатилетней Елизавете, которую поддерживали «худородные» – Меншиков, Ягужинский и др. Такой вариант прошел бы в «просвещенной» Европе, но не на Руси.
Генерал Долгоруков, чтя традиции даже в такой нелегкий миг, по-старинному поклонился старшим в пояс и подошел к двери.
– Иван, постой-ка, – остановил его старый фельдмаршал Долгоруков. – Ты за гробом-то уже послал?
– Щас людишек отряжу, – сообщил Иван.
– Ты, Иван Алексееич, вели, чтобы сразу два гроба делали. Один поменьше, другой побольше. Да благовоний каких-нить пущай положит. Побольше да попахучее. Ну, гробовщику-то чего объяснять, сам все знает…
Иван только недоуменно пожал плечами, не понимая – зачем нужно два гроба, но переспрашивать не стал. Два так два. Дядьке виднее, он старый, сколько похорон повидал на своем веку – не счесть. А пожилые вельможи лишь горестно закивали. Они-то знали, что после смерти от оспы тело течет на следующий же день. А уж запах будет! Смерти-то все равно – царь ты али подлый мужик. Будь то простой человек, закопали бы, как положено, на третий день, а императору надобно недельку-другую выстояться, пока высокородные да шляхта с телом простятся, да и подлый народ подтянется. Ну да зима нынче, постоит гроб где-нить в холодке…
– Иван, дровишек подкинь, уважь стариков, – не то попросил, не то приказал Алексей Григорьевич, а сын не посмел ослушаться. Пачкая генеральский мундир щепками, набрал дров и вывалил их в топку. Не поленившись, присел и, вооружившись кочергой, принялся шуровать в угасающих углях до тех пор, пока пламя не взметнулось вверх.
– Ну спасибо, Иван Алексеевич, уважил! – поблагодарил фельдмаршал Долгоруков, а потом, пожав плечами, сказал: – И какой дурак энти камины придумал? Ни тепла от них нет, ни пирогов не испечь. Пока задницу греешь, перед мерзнет. Перед погрел – зад замерз!
Разговор о каминах прочие вельможи не поддержали. Какая разница, кто придумал? До каминов ли сейчас? Тепло стало, так и ладно.
Иван Долгоруков, отряхнув мундир и приведя в порядок орденскую ленту, озабоченно шлепал себя по карманам, начал расстегивать пуговки на мундире.
– Че ищешь-то? – поинтересовался отец.
– Да крест польский куда-то подевался! Ах ты, мать твою за ногу! – выругался молодой Долгоруков и ринулся к камину.
Разгребая горевшие поленья кочергой, вытащил из огня орден, ухватился за него и, завопив благим матом, уронил раскаленное золото с эмалью на пол.
– Эх, Ванька, как ты был дураком, так дураком и остался, – в сердцах выговорил отец. – Ну кто ж за горячее-то хватается? Вона – щипцы же стоят! К стеклу пальцы-то приложи, легше станет.
Пока бестолковый генерал прикладывал пальцы к ледяному стеклу, канцлер Головкин, погладив собственный орден Белого орла, скривил старческие губы в брезгливой улыбке. Гаврила Иванович получил сей крест вслед за Петром Алексеевичем, опередив даже вездесущего Алексашку Меншикова. А Ваньке Долгорукову курфюрст Саксонский и король Польский Август прислал запросто так, чтобы сделать приятное фавориту русского царя…
Когда молодой Иван Долгоруков вышел, взгляды вельмож – сочувственно-злорадные – скрестились на Алексее Григорьевиче. Вчера тот был отцом царской невесты и батюшкой ближайшего фаворита государя, непутевого Ваньки, ставшего в девятнадцать лет генералом, в двадцать один – майором Преображенского полка, а сегодня не пойми кто… Но все-таки сочувствия было больше. Пока был Алексей Григорьич в милости, были в милости и остальные.
– Господа, давайте-ка ближе к делу, – заговорил молчавший допрежь Михаил Владимирович Долгоруков, губернатор Сибири.