– Эх, Андрюшка-Андрюшка, – в который раз вздохнула Анна. – Дочками попользуешься – так не убудет с них, коровы здоровые. Мне только о том не говори… Да шучу я, шучу, – усмехнулась царица, увидев вытаращенные глаза фаворита. – Ну что уж с тобой делать… Ладно, давай Остермана зови. Он уже час, как в приемной мается, ждет.

Заняться Долгоруковыми хотелось давно, но – все руки не доходили [45] . Теперь же пришло-таки время.

Барон – в любое время суток свежий (если, разумеется, дело не требовало от него срочно «заболеть») – раскланялся с государыней и отдельно – с Бобылевым. Анна, понятное дело, удостоила вице-канцлера лишь кивком, а Андрею пришлось кланяться в ответ. Закончив с церемониями, барон полез за пазуху потертого и слегка грязного кафтана, вытаскивая оттуда листы бумаги.

– Андрей Иванович, ну что же такое? – брезгливо прикоснулась императрица к бумажкам. Вдохнула воздух: – Ну ровно коты нассали…

– Да какие же коты-то, Ваше Величество? – пожал плечами Остерман. Поднес бумаги к самому своему носу, принюхался: – И нет никаких котов, и кошек тоже. Ну а может так, слегка попахивает. Шныряют котятки-то у меня, по столам бегают. Ну, может, самую малость кто и посикал… Ничего страшного, государыня, всё перепишут.

Анна Иоанновна поморщилась. Верно, будучи в немецких землях, приучилась относиться к бумаге с должным уважением. А вот немец, ставший русским… Эх, неряху могила исправит.

– Ладно, – махнула рукой государыня. – Читай свои… Как там ты их обозвал?

– Проскрипционные списки, – любезно сообщил Остерман.

Что за списки такие, Андрей не понял, но догадался, что это что-то нехорошее.

– С кого начнем, Ваше Императорское Величество? – бодренько спросил Остерман.

– Да хоть с кого. Ну, начнем тогда с Алексея Григорьевича да с семьи его, – велела императрица. Увидев, что барону трудно перебирать бумаги, милостиво разрешила: – Ты, Андрей Иванович, за столик садись. Вон – там чернильница да перья.

– Покорнейше благодарю, – расплылся Остерман от удовольствия. – Сидеть в присутствии высочайшей особы – великая честь. И уж созерцать вашу особу – честь вдвойне. – Бобылев строго покашлял, и барон уткнулся в стол. – Вот-с, – причмокнул языком от усердия вице-канцлер. – Князь Алексей Григорьев, сын Долгоруков, сенатор и гофмейстер, бывший член Верховного тайного совета, кавалер орденов…

– Ты, Андрей Иванович, титулы да звания пропусти, – перебила его императрица. – Нудно больно. Давай по делу. Значит, Алексея Долгорукова… куда бы мне его отправить?

– Так, может, в Березов? – осторожно предложил Остерман, хотя по его хитрой морде было видно, что эту идею он обдумал заранее. – Там от семейства Меншиковых сын да дочь остались. Сам-то Данилыч да дочка Мария преставились, а младших – Александра и Александру – от смерти спасли.

Анна Иоанновна обернулась к Андрею, словно бы желая получить совета. А тот лишь пожал плечами:

– Можно. Сына да дочку Александра Данилыча обратно вертать, а князя Алексея Долгорукова – на их место.

– Пиши, – кивнула Анна. – Указ пиши, чтобы семейство Меншиковых простили да имения ихние вернули. Дома, какие остались, имущество.

– Имения-то вернуть можно, – хмыкнул Остерман. – И дома пустыми стоят – вроде спалить не успели. А вот с имуществом… Ну, одежду да постельное белье, столовую посуду медную и оловянную – вернуть можно. Все оное в целости и сохранности у Долгоруковых же и пребывает. А золото да драгоценности меншиковские – их там пудов шесть было, все извели. Кое-что на корону ушло да на раку для покойной сестры государевой.

– Обойдутся без золота, – решила государыня. – Жить будет где, спать-есть – тоже. Наживут.

– А звания с орденами? – уточнил Остерман. – Меншиков-младший, как-никак, премьер-майором гвардии был, обер-камергером да кавалером. Государь наш, Петр Алексеевич, когда семейство Меншиковых в ссылку отправил, велел у всех ордена забрать. А Александр Александрыч был кавалером не токмо Андрея Первозванного, так еще и ордена Святой Екатерины. Андрея Первозванного он Ивану Алексеевичу повелел вручить, а Екатерину – невесте своей, Наталье Долгоруковой.

– Позвольте, Ваше Величество? – решил вмешаться Бобылев. – Мне думается, чина да звания, вкупе с орденами, возвращать не нужно. Не своим горбом Александр Александрович эти чины заполучил. Сколько лет-то ему было? Не помню уже – тринадцать или четырнадцать. Нас тогда зло брало – за что же мальчишке такие почести? Что легко пришло, легко и ушло. Как из Сибири вернется, зачислите его, матушка, в какой-нибудь полк гвардейский, прапорщиком. А там пусть себе звания зарабатывает. Так, матушка-государыня?

– Именно так, – согласилась императрица, радуясь, что хоть о чем-то ей не нужно думать.

Барон Остерман, сделав пометки в своих бумажках, закивал часто-часто и опять затряс «проскрипционными» списками:

– Стало быть – князя Алексея Долгорукова лишить чинов и званий и отправить в Березов, навечно. Теперь семья его. Жена Прасковья Юрьевна, урожденная княжна Хилкова, – понятное дело, вместе с ним пойдет. А остальные?

– Семья-то у него большая? – заинтересовалась императрица. – Ну, сын Иван с невесткой при нем проживают. Еще Катька, которая невестой императора была. А кто у него еще есть?