Был адъютантом Миниха, его правой рукой. Сражался и под командованием Ласси — тоже вполне успешно. То есть впитал уроки лучших полководцев доелизаветинской эпохи. Отличился в кампаниях 1736–1738 годов, сражаясь под командованием Миниха с турками. Командовал авангардом, совершал подвиги. Однажды — дело было в 37-м году — небольшой, в 350 сабель, конный отряд Фермора был окружён турецко-татарскими войсками, раз в десять превосходившими его численно. Невозмутимый Фермор построил пешее каре и отразил атаку. Был тяжело ранен — и, конечно, этот подвиг заметили, произвели Фермора в генерал-майоры. В 1739 году генерал Фермор не менее храбро бился при Ставучанах, ворвался в лагерь Вели-паши. После этой битвы турецкая армия отступила за Дунай, и вскоре был подписан Белградский мир, по которому Россия получила Азов, но не имела право держать на Чёрном море военный флот. Тяжёлая война, в которой от жары, голода и болезней русская армия потеряла до ста тысяч солдат, была завершена. Фермор на этой войне заработал не только ордена и чины, но и уникальный опыт, который будет жадно перенимать у него Суворов.

В шведскую кампанию 1741 года под командованием Ласси он проявил себя наилучшим образом при взятии Вильманстранда, чем существенно упрочил своё положение в армии. Там впервые его путь пересёкся с румянцевским. Фермор — одно из главных действующих лиц Семилетней войны, в которой он участвовал в высоком чине генерал-аншефа. В 1757-м прославился взятием Мемеля, участвовал в боевых действиях при Гросс-Егерсдорфе. В 1758–1759 годах был главнокомандующим русскими войсками. Дивизионным дежурным при генерал-аншефе Ферморе некоторое время служил Александр Суворов, ярко проявивший себя в разных поручениях. Осторожность, порой медлительная основательность Фермора не отвечали надеждам Суворова, но служба рядом с опытным и толковым боевым генералом была отменным университетом. Можно было поучиться у Фермора и административным навыкам, умению заботиться об офицерах и солдатах, держать в голове задачи всех армейских служб. Фермор выделял Суворова, доверял ему. В истории останется изречение будущего генералиссимуса: «У меня было два отца — Суворов (то есть родной отец, Василий Иванович. — А. З.) и Фермор».

Под командованием Фермора русской армией была занята вся Восточная Пруссия, взят Кенигсберг. Фермор был одним из русских генерал-губернаторов Восточной Пруссии (в другое время этот пост, как известно, занимал Василий Иванович Суворов). Однако осада Кюстрина не принесла желанного успеха. Последовало генеральное сражение при Цорндорфе, о котором мы расскажем особо.

Славный для российской армии последний период Семилетней войны тоже во многом был связан с именем Фермора. Он упрямо и некрикливо гнул свою линию, занимая территории противника. Генерал-поручик А.И. Чернышёв рапортовал Фермору — именно Фермору! — из занятого Берлина:

«Убитых же и раненых с неприятельской стороны почитается гораздо больше тысячи человек, а с нашей стороны из регулярных никого нет, ни убитого, ни раненого — из гусар Молдавского полку: прапорщик 1, унтер-офицеров — 2, убитых того полку гусар — 30, от казаков ранено есаул — 1, хорунжих — 2, сотник — 1, рядовых казаков — 17, убито за квартирмейстера — 1, казаков рядовых — 14. Сие толь удачное дело предписать можно особливо храбрости нашего легкого войска, которое пехоту и кавалерию весьма мужественно атаковали.

Я принимаю смелость вашему сиятельству оное рекомендовать, а особливо по всем известиям, которые я получил, весьма отлично в храбрости себя оказали: бригадир Краснощекое, полковник Подгоричани, подполковник Текелли, капитан Молдавского полку, помянутой адъютант Панин и при мне находящийся за дежур-майора Рижского конного полку полковник Мисерев; и прошу за толь храбрые поступки сих трех последних именованных, которые пред гусарами и казаками, впредь отваживая себя, повод им подавали атаки свои производить в способнейших местах, чинами наградить.

Как выше донес, граф Тотлебен, вступя в Берлин, мне потом вкратце рапортом объявляет, что, заняв городские ворота, требует резолюции, сколько ворот в команду генерал-фельдцейхмейстера графа Лассия препоручить, почему, согласясь с последнеименованным, резолюцию дал, чтоб из них двое под их охранением отдать, а именно: Шпандоуские и Гальские, а прочие все пешими заняты были, и при том повторение учинил, дабы немедленно препорученное ему в силе наставления вашего сиятельства без упущения времени исполнил, как он мне и объявляет, что все то вступил, учреди комендантом бригадира Бахмана и в город имеющие в его команде драгунские полки и пехоту ввел.

Сколько ж контрибуции им положено, ибо от меня не меньше велено требовать, как полтора миллиона талеров, ожидаю рапорта так, как о разорении королевского литейного дому и прочего и росписи вещам в цейхгаузах и магазейных.

На вечер получено известие, что неприятель у самого Шпандоу расположился в лагере.

Дезертиров прислано от разных форпостов до шестьдесят человек.

Генерал-поручик Чернышев».

Вот уж исторические строки! В Берлине русские войска простояли недолго. Но эта лихая, успешная операция запомнилась надолго: любили о ней вспоминать и советские маршалы Жуков и Чуйков (последний в 1945-м был генералом армии), когда звучала песня, годная и для XVIII, и для XX века: «Едут-едут по Берлину наши казаки!» И — «Донцы-молодцы», не менее бодрый напев, связанный с историей похода 1814 года, когда казаки прошли через всю Европу и поили коней из Сены.

В 1763 году Екатерина II назначила стареющего генерала, прославленного в предыдущие царствования, смоленским генерал-губернатором. И не прогадала! В этом звании он пробыл до 1770 года, руководил губернией как опытный благоразумный политик, после чего по болезни вышел в отставку и 8 февраля 1771 года умер. До решающих побед над турками не дожил, но застал и кагульскую славу русского оружия, и первые яркие победы своего ученика — Суворова. Таков вкратце боевой путь генерала.

Предубеждение к иностранцам на русской службе может сыграть с историками злую шутку. Вот и Фермор не прославлен в школьных учебниках — во многом из-за своего происхождения. Да, «немецкое» засилье нередко вставало на пути русских талантов. Но о тех европейцах, кто честно служил России, мы должны вспоминать с почтением. Британца Фермора — суворовского боевого учителя, не раз проливавшего кровь в сражениях, — почти забыли. А ведь это был расчётливый и волевой генерал — один из тех, кто предопределил победные традиции русской армии елизаветинских и екатерининских времён. Суворов учился у него. Главным образом — полководческой дисциплине, воле. А чему Фермор мог научить Румянцева? Во дни противостояния с Фридрихом Пётр Александрович уже превосходил Фермора по всем направлениям — но так и не сумел «уважать себя заставить» главнокомандующего. Фермор не просто «ревновал», это слишком простое объяснение. Он, по-видимому, искренне считал Румянцева посредственным генералом. Ну а Пётр Александрович открыто язвил по адресу командующего. Скрывать такие настроения непросто — неудивительно, что между генералами пробежала кошка. Фермор не был смиренником, на пренебрежение отвечал резко, бывал злопамятным. Он с раздражением относился не только к Румянцеву, но и к Чернышёву, в котором тоже видел конкурента.